Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Справедливость восторжествовала – через несколько лет с Петра Терентьевича сняли обвинение и освободили. Однако душа успела угаснуть, как последняя искра в забытом на обочине кострище. Он потерял веру в людей, в себя, в будущее. Квартиру государство конфисковало и возвращать не торопилось. Красивая любящая супруга ушла к другому, едва узнав об аресте Воскобойникова. На прежнюю должность с хорошим жалованьем давно приняли нового человека. Поселившись у престарелой мамаши в коммуналке на Краснопролетарской, он перебивался случайными заработками и вскоре начал пить. Когда появились проблемы с печенью и желудком, попробовал наркотики и открыл для себя новый мир, в котором
Случайно познакомившись с Белугой, Воскобойников стал завсегдатаем купеческого дома в Грохольском переулке. Однако он ничего не знал о происхождении наркотического вещества. Ни разу не видел Лёву Северного и людей, доставлявших наркотик в притон.
Для следствия Петр Терентьевич оказался бесполезен. Посчитав себя лишним на этом свете, он просто убивал свою личность, свое тело. Потихоньку, шаг за шагом, неделю за неделей. В Грохольский он захаживал, когда в кармане набиралась нужная сумма. Набиралась она с трудом, так что о частом посещении притона речи не было. В лучшем случае он приходил туда дважды в месяц. Кого-то из гостей Белуги он знал в лицо, но ни с кем не заговаривал, не сближался. Зачем? В мире грез земные приятели и связи ни к чему.
– Ну а что-нибудь особенное или подозрительное, Петр Терентьевич, в купеческом доме не замечали? – завершая беседу, спросил Старцев.
– Думаю, с вашей точки зрения, там все было подозрительным, – резонно заметил Воскобойников. – По дому разгуливать не разрешалось. Только при надобности до уборной, а парочки за дополнительную оплату посещали комнаты для плотских утех. Кажется, их было две. Белуга строго следил за дисциплиной и соблюдением тишины; постоянно подходил к окнам и осторожно поглядывал на улицу. Время прихода разносил, чтоб на крыльце не толпился народ; выпускал тоже по одному.
– В общем, соблюдал конспирацию, – подсказал Старцев.
Воскобойников почему-то испугался этого слова.
– Нет-нет, гражданин начальник! – заволновался он. – Ни о чем политическом в доме на Грохольском никогда не говорили! Клянусь собственным здоровьем! Туда приходили с одной целью – получить шприц с дозой!
– Ладно-ладно, верю, – успокоил допрашиваемого Иван Харитонович. – Но если вдруг вспомните что-то важное… брошенную невзначай фразу Белуги или еще что – немедленно сообщите.
К началу допроса Гиви Эмухвари в больницу НКВД подоспел Егоров. Это прибавило Старцеву уверенности, ибо тот преуспел в общении с криминальными элементами. Все блатные – от малолетней босоты до закоренелых и уважаемых воров – почему-то сразу определяли в нем человека, которому можно доверять и с которым можно говорить на равных. У Старцева так не получалось. Он старался и даже копировал поведение подчиненного, но… асоциальные элементы частенько принимали его за фраера или мусорка.
Прежде чем охранявший палату сотрудник НКВД отпер ключом дверь, Егоров вынул из кармана брюк пистолет и сунул его за пояс.
– Никогда не знаешь, чем закончится задушевная беседа, – улыбнулся он.
– Неужто приходилось палить?! – подивился Иван.
– Нет. Но рукояткой по башке разок двинул…
Палата, в которой содержался выздоравливающий рецидивист, отличалась от других оконцем шириной всего в одну пядь [259] и наличием в углу металлического унитаза, вроде тех, что устроены в железнодорожных вагонах дальнего следования. Сделано это было для того, чтобы свести к минимуму вероятность побега таких, как Эмухвари. Хотя в данном случае этому типу ничего
серьезного не светило и бежать он, скорее всего, не собирался.259
Пядь – старорусская мера длины, равная расстоянию между концами большого пальца и мизинца. Или приблизительно 23,15 см.
Сыщики застали Гиви стоящим в правом углу. В покрытом эмалью жерле унитаза звонко журчала струя. По лицу рецидивиста блуждала счастливая улыбка.
– В очередь, начальнички, – не оборачиваясь, сказал он почти без кавказского акцента.
– Не промахнись, – посоветовал Старцев и добавил: – Заканчивай. Закрывай свой фонтан.
– Извиняй, начальник, это от меня не зависит, – равнодушно проговорил Гиви и поправил штаны.
– Присядь-ка. Есть разговор.
Закончив свои неотложные дела, «больной» вразвалочку подошел к солдатской койке и плюхнулся на нее.
Гиви Эмухвари был обычным вором-рецидивистом, ровесником двадцатого века. Тощая сутулая фигура, синий орел на груди, тяжелый прилипчивый взгляд и сжатые кулаки в длинных рукавах коричневой пижамной куртки.
Начинал он криминальную карьеру в Кутаиси, затем перебрался в Тифлис. К середине тридцатых годов зрелому вору в Закавказье стало тесно и опасно – слишком много нажил врагов. Потому перебрался в Краснодар, но и там не остепенился, не завязал. В одном из эпизодов своей криминальной деятельности, вошедших позже в объемное уголовное дело, Гиви вымогал деньги у рыночного торговца. Тот упорствовал, не платил. Тогда грузинский вор выкрал его младшего брата, запер в сарае на городской окраине и каждый день отрезал по пальцу. Пальцы он подкидывал в свертках под дверь торговцу до тех пор, пока тот не стал сговорчивым.
Жизнь Гиви Эмухвари состояла из преступлений и отсидок в лагерях. Он даже не пытался отыскать кусочек малоизведанной для него суши, затерявшейся между этими двумя морями. Выходил из лагеря, отсыпался, отъедался, отпивался. И снова нырял с головой в набегавшую волну подвернувшегося криминального дельца.
Удивительно, но сейчас зацепиться оперативникам было практически не за что. Не успел Гиви нагуляться и чего-то натворить. Или же натворил так, что органы пока были ни сном ни духом. Развалившийся перед гостями рецидивист прекрасно это понимал.
За дело взялся Егоров. Старцев отошел к окну, приоткрыл узкую створку, закурил. Мешать Василию плести кружева переговоров он не собирался. Закурил же специально, чтоб подразнить табачком Эмухвари. Сам грузин ни о чем не попросит – воровское достоинство не позволит, а подразнить и поцарапать нездоровые нервишки можно.
Егоров говорил с Гиви ровно и на его языке. Без излишней вежливости, но и без грубых оборотов, без угроз. Разговор понемногу расходился.
– …За мной, начальник, ничего нет – чист перед законом, – уверенно вещал уголовник. – Да, ширяюсь всякой гадостью, но это мое личное дело. Я строго чту статью 179 УК РСФСР – не изготавливаю, не храню с целью сбыта, не сбываю.
– Чем баловался?
– Разным… Промедол, текодин, амфетамины… Чего достанешь, тому и рад.
– А на немецком препарате давно? – аккуратно подводил к главному Василий.
– Как вышел на свободу, так и подсел. До последней ходки о нем никто не слыхивал, а тут нате вам. Встретил Белугу, он и рассказал о новом марафете.
– Ты на свободе с конца мая, верно?
– Да, скоро три месяца как гуляю.
– И прям-таки чист?
– Как скальпель у здешнего хирурга. Не нагулялся еще, вот и живу паинькой.