Билет в один конец

– И сколько же она продержалась? – язвительно спросил Клинт, который на тот момент к Френу ревновал.

– Около года, - пожала плечами она. – Потом умельцы сделали мне из неё амулет - беспокойник, - она запустила руку в волосы у основания шеи и достала крохотную куколку из полосок кожи, с кусочками меха и белым личиком. – Считается, что они забирают все тревоги владельца, но делать их нужно только из вещей, которые сослужили добрую службу.

– И ты в это веришь?

– Конечно. Я же владею охотничьей магией. А куклы – беспокойники – одно из её проявлений.

Женщина протягивает руку, берёт верхнюю открытку: ярко-жёлтую с оранжевыми и красными сердечками, какими-то мелкими цветочками, ключиками и прочей ерундой. Она не спешит открывать её и читать послание, она знает, кто отправитель и знает, что внутри – признание и просьбы простить. Чем больше Ал рассказывала о Наставнике, тем больше казалось, что мертвец так просто не отпустит отданное ему сердце, как бы Клинт не старался. Но Бартон не бросит попыток, всё равно отобьет у него жизнь красавицы, заберёт себе. Теперь, увидев искусно выведенные пёрышки сокола на тонком запястье, он в этом уверен.

– Передай Клинту, чтобы он перестал строить из себя трепетного влюблённого, - тихо говорит Ал, выходя в комнату со стопкой чистой одежды в руках. – Мне эти открытки со стихами скоро в страшных снах сниться будут, - резко заканчивает она.

– А я думаю, что это мило, - Наташа притягивает всю стопку к себе на колени и просматривает. Как она и думала, на ярких картонках признания разной степени – от невинных, почти целомудренных, которые шлют друг другу до крайности романтичные влюблённые подростки, до агрессивных и страстных, почти пошлых. На последней открытке стоит резолюция: “Извращенец!”

– А я думаю, что кое-кто заигрался, - раздражённо продолжает Алиса, встряхивая вещи и раскладывая их по полкам. – Я знаю, что это был очередной хитрый план, достаточно изощренный и дерзкий, но он провалился, как и остальные. Так почему Клинт не может признать поражение? Я знаю, это сложно, но не для него, он всегда умел признавать свои ошибки, по крайней мере, Френ умел. Так зачем продолжать? Неужели он думает, что я в это верю…

– Это правда, Ал, чистая правда, - негромко произносит Наташа, складывая открыточки обратно. – И он всегда защищал тебя, когда я поднимала вопрос о твоей… честности.

Алиса отворачивается к окну, смотрит в грозовое небо, обнимает себя руками. Плечи под клетчатой рубашкой подозрительно подрагивают. Она не верит, конечно же, не верит, невозможно, чтобы все её мечты, даже самые скрытые и потаённые, вдруг непостижимым образом исполнились. Башня Старка, авианосец Хеликаррьер, живые “Мстители” и родители, свободный мир и влюблённый в неё Клинт. О последнем она даже не мечтала, никогда в своём беспутном прошлом и даже в бредовом настоящем. Зачем думать о том, что никогда не исполнится, если и так достаточно в этом мире разочарования. Ей было бы достаточно просто видеть его, живого и здорового, просто наблюдать за его тренировками, да несколько раз в месяц встречаться в коридорах ЩИТ, кивать, приветствуя, и вновь растворяться в пустоте, в толпе разномастных агентов. Этого было бы достаточно, более чем достаточно. Но он знал её имя, улыбался ей, смотрел на неё, жил в шаговой доступности, они работали в одной команде, и это… сводило с ума. Алиса никогда бы не призналась, но внутри всё переворачивалось, когда Бартон оказывался ближе положенного, а случалось такое часто. Если быть честной, то Алиса уже и не помнила, на какое расстояние должна его подпускать. Запрет на прикосновения, о котором она сказала ещё в первую встречу, Клинт нарушил едва ли не на следующий день, протянув при утреннем приветствии ей руку. Не ответить было грубо. В тот же день он легко придержал её за талию, когда поток бегущих по своим местам с планёрки агентов едва не сбил её с ног.

Ей казалось, что это была обычная привычка Бартона игнорировать любые ограничения. До того дня когда они встретились на кухне после первого задания Алисы. Вроде ничего необычного – кружка кофе, тарелка печенья, пронзительный взгляд и “у тебя лихорадка”. Девушка почти почувствовала в тот момент как подскочила температура в невосприимчивом к резким перепадам теле. А потом стало тепло и невыносимо, странно и страшно уютно. Волнуется, присматривает. Но она резко себя обрывает, ведь тяжёлое ощущение недоверия витает в воздухе постоянно, это всё портит. Держаться в стороне от Клинта не получается, однажды она ловит себя на мысли, что подсознательно его ищет. Потому что он опять очень важен и нужен, Алиса опять зависима от его тёплой улыбки и оклика “мелкая”. Наркотики - это глупость, при наличии сильной воли, необходимой поддержки и квалифицированной помощи можно отказаться. Подсесть на человека куда хуже, здесь уже ничего не поможет. Она теперь знает, с остервенением глотая антидепрессанты.

И вдруг накатывает, словно ледяной водой с балкона, как неудачливого ухажера, да ещё и ведро сверху скидывают, для надёжности. “Ты ведёшь себя как сопливая фанатка, дорвавшаяся до своего кумира!” – опять раздаётся в ушах шипение Убийцы. Прутья клетки трещат, грозясь сломаться в любой момент. Сломаются они, и начнётся бой между Охотницей и Убийцей. Последняя чувствует слабость соперницы, а слабость для одной – сила для другой.

Может, и нет смысла её удерживать? Может, показать кто она на самом деле, хотя бы раз показать это чудовище внутри неё? Но разве они отпустят? Не отпустили же, когда началась на них охота после того плена, когда узнали, что Алиса Саммерс жива и теперь одна из “Мстителей”. Ал помнит этот разговор. Она сказала, что хочет уйти, что без неё команду оставят в покое, и они смогут остаться в подвале и жить относительно спокойно. А если её убьют, так что же, это не страшно, может, люди успокоятся? Стив тогда коротко приказал ей выбросить из головы эти мысли и заняться делом. Она тогда впервые, холодея пятками, попыталась робко оспорить приказ, но в ответ получила гневную тираду, громкую, порывистую. Это был первый и последний раз, когда Стив на неё накричал. После она получила месяц домашнего ареста и встроенный в жетон маячок с приказом никогда не снимать. Слишком упрямые и слишком заботливые. Зачем?

– Зачем? – глухо спрашивает она, не понимая, к кому обращается.

– Ты думаешь, что между нами что-то есть? – Наташа по-своему понимает вопрос. – Все так думают, но это не так.

– Вы очень друг другу подходите. Как правая и левая рука, как две части целого. Это видно, даже если ни один из вас этого не признаёт, - Алисе больно это говорить, но так и есть, она всегда это знала. – Я даже не уверена, взяла ли меня Нат к себе из-за потенциала, или в память о Фре… Клинте.

– Наташа взяла тебя не из-за чего-то, а потому, что ты была ученицей лучшего стрелка. Клинт не отправил бы тебя на передовую, не будь он уверен, что ты справишься, - возразила женщина.

– Где-то я это уже слышала, - хрипло откликнулась Ал.

– А на счёт того, что мы идеальные напарники, - последнее слово Наташа даже выделила. – Когда с человеком очень долго работаешь, то это приходит само. Не нужно думать, что между нами что-то есть. Признаю, пытались, старались, но в том и дело, что мы слишком похожи.

Алиса хмыкнула и отвернулась к окну. Конечно, может, они не признают это сейчас, но потом будет поздно. Френ рассказывал ей сказки на ночь, когда Ал была ещё маленькой и боялась темноты и завывающей по ночам метели. Сказки, всегда разные, про принцесс и принцев, про кочевников и разбойников, про путешествия в неведомые страны, об отважных рыцарях и страшных драконах, о странниках и защитниках. Но в каждой истории главной героиней была прекрасная рыжеволосая девушка, что смело встречала любой удар. Алиса помнит каждую историю, смешную или не очень, но в каждой она есть. Френ никогда не называл имени красавицы, но после знакомства с Наташей стало понятно, кто она. А в детстве Ал думала, что Френ придумывает истории о ней самой. Глупо.

– Тебе не кажется это глупым? Этот разговор? У меня ощущение, будто я говорю с подругой, которая по дружбе сплавляет мне парня и нахваливает, мол, хороший-пригожий, себе бы взяла, да не нужен, а отдавать абы кому жаль, у тебя руки добрые, в хозяйстве пригодится, возьмёшь? Бред какой-то. А даже если и представить, что я соглашусь, соглашусь попробовать… Что я могу ему дать? Я полжизни провела на войне, которую сама и развязала. Внутри меня живёт чудовище, которое ежеминутно требует крови. Я не смогу дать жизнь новому человеку, потому что я умею только убивать и… Я знаю цену этой жизни, знаю, как тяжело она даётся и как легко её отнять. Я разучилась прикасаться к человеку и не причинять ему боль. Клинт хороший человек, он добрый и сильный, он честный. Меня учили брать на себя ответственность за все свои действия и, в случае необходимости, быть готовой решительно действовать, невзирая на возможные негативные последствия. Думаешь, я могу быть в компании людей, защищающих мир, если сама стала началом самой масштабной войны, принимала в ней непосредственное участие и погубила массу людей, которые были достойнее этой жизни, чем я? – Алиса перевела дыхание, понимая, что мысли опять ушли в другую сторону. Это как защитная реакция организма, когда она думает о Хоукае, то рассуждения автоматически настраиваются на другую волну. Потому что больно. Потому что невыносимо. Потому что вспоминать человека, которого так любишь и знать, что погиб он из-за тебя хуже, чем тяжело. Это смертельно опасно.

Внутри всё выворачивает наизнанку, в голове, будто ниоткуда, возникает туман, липкий, противный, какой только на старых гнилых болотах бывает. И трясёт странно. Сердце заходится в безумном стуке, словно не только рёбра, но и позвоночник хочет сломать, всё в кашу перемешать. Будто паническая атака начинается. Ей холодно, но холод не тот привычный, впитанный всем существом в вечно заснеженной Фиоре, а тот, что бывает при лихорадке, только сильнее. Наташа не должна этого видеть, она не должна знать, что всё настолько запущено. Ал делает пару вдохов, это должно ненадолго помочь выровнять дыхание, на несколько секунд, но должно хватить на короткую фразу: