Блестящая будущность

— Вы благородно поступили, мой мальчикъ, — сказалъ онъ. — Благородно, Пипъ. Я никогда этого не забывалъ!

Мн показалось, что онъ собирается обнять меня, и я положилъ ему руку на грудь и отстранилъ его.

— Постойте! — сказалъ я. — Не трогайте меня! Если вы благодарны мн за то, что я сдлалъ, когда былъ ребенкомъ, то я надюсь, вы доказали свою благодарность тмъ, что измнили свой образъ жизни. Если вы явились сюда, чтобы благодарить меня, то въ этомъ не было никакой надобности. Но, во всякомъ случа, разъ вы нашли меня, то въ вашемъ чувств должно быть нчто доброе, и я не оттолкну васъ; но, конечно, вы должны понять, что… я…

Вниманіе мое было привлечено страннымъ кристальнымъ взглядомъ, устремленнымъ на меня, и слова замерли у меня на губахъ.

— Вы говорили, — замтилъ онъ, когда мы молча смрили другъ друга глазами, — что я долженъ понять… Что такое я долженъ понять?

— Что я не могу возобновлять случайнаго знакомства съ вами, сдланнаго много лтъ тому назадъ, при теперешнихъ измнившихся обстоятельствахъ. Я охотно врю, что вы раскаялись и исправились. Я радъ высказать вамъ это. Я радъ, что вы, зная, что вамъ есть за что меня поблагодарить, пришли высказать мн свою благодарность. Но тмъ не мене пути наши теперь разные. Вы вымокли подъ дождемъ и, кажется, устали. Хотите выпить чего-нибудь, прежде чмъ уйти?

Онъ распустилъ платокъ, которымъ была обмотана его шея, и стоялъ, зорко наблюдая за мной и кусая конецъ платка.

— Я думаю, что охотно выпью (благодарю васъ), прежде чмъ уйти.

На боковомъ столик стоялъ подносъ. Я перенесъ его на столъ около камина и спросилъ его, чего онъ хочетъ? Онъ дотронулся до одной изъ бутылокъ, не глядя на нее и ни слова не говоря, и я приготовилъ для него стаканъ пунша. Я старался, чтобы рука моя не дрожала; но взглядъ, которымъ онъ провожалъ каждое мое движеніе, смущалъ меня. Когда я наконецъ подалъ ему стаканъ, то съ удивленіемъ увидлъ, что глаза его полны слезъ.

До сихъ поръ я не старался скрыть желанія, чтобы онъ поскоре ушелъ. Но теперь меня смягчило печальное выраженіе лица этого человка, и мн стало какъ будто стыдно.

— Я надюсь, — сказалъ я, торопливо наливая и себ стаканъ какого-то напитка и пододвигая стулъ къ столу, — что вы не находите, что я говорилъ съ вами рзко. Я не хотлъ быть рзокъ и сожалю, если слова мои оскорбили васъ. Я желаю вамъ добра и всякаго благополучія!

Въ то время, какъ я подносилъ стаканъ къ губамъ, онъ съ удивленіемъ взглянулъ на конецъ платка, который все еще держалъ въ зубахъ, и протянулъ руку. Я далъ ему свою, и тогда онъ отпилъ изъ стакана и провелъ рукавомъ по глазамъ и но лбу.

— Какъ вы живете? — спросилъ я его.

— Я былъ овцеводомъ и скотоводомъ, и занимался еще другими длами, далеко отсюда, въ Новомъ Свт,- отвчалъ онъ, — за много тысячъ миль отъ здшняго мста, за океаномъ.

— Я надюсь, что дла ваши шли хорошо?

— Даже очень хорошо. Другимъ тоже повезло, но ни у кого не было такой удачи. Я даже прославился своимъ успхомъ.

— Радъ это слышать.

— Я надялся, что вы это скажете, дорогой мальчикъ.

Слова эти были сказаны какъ-то странно, но я не обратилъ на это вниманія, мн пришелъ въ голову другой вопросъ:

— Видли ли вы встника, котораго однажды посылали ко мн, посл того какъ онъ выполнилъ свое порученіе?

— И въ глаза не видалъ. Да и не хотлъ его видть.

— Онъ честно выполнилъ порученіе и принесъ мн дв однофунтовыхъ ассигнаціи. Я былъ тогда бдный мальчикъ, какъ вы знаете, и для бднаго мальчика это было цлое состояніе. Но съ тхъ поръ, я, какъ и вы, разбогатлъ, и позвольте мн возвратить вамъ эти деньги. Вы можете подарить ихъ другому бдному мальчику.

Я вынулъ кошелекъ.

Онъ наблюдалъ за мной, пока я вынималъ кошелекъ и раскрывалъ его, и наблюдалъ какъ я вынималъ дв однофунтовыхъ ассигнаціи. Он были чистыя и новыя, и я, развернувъ ихъ, подалъ ему. Не отрывая отъ меня глазъ, онъ взялъ бумажки, развернулъ ихъ, свертлъ въ трубочки и сжегъ на ламп, а пепелъ бросилъ на подносъ.

— Осмлюсь спросить васъ, — сказалъ онъ, не то хмурясь, не то ухмыляясь, — какимъ образомъ вы разбогатли съ тхъ поръ, какъ мы съ вами встртились на томъ пустынномъ, холодномъ болот?

— Какимъ образомъ?

— Да.

Онъ опорожнилъ стаканъ, всталъ и остановился у камина, положивъ на него тяжелую, смуглую руку. Онъ поставилъ ногу на ршетку камина, чтобы высушить и согрть ее, и отъ мокраго сапога пошелъ паръ; но онъ не глядлъ ни на сапогъ, ни на огонь, но пристально глядлъ на меня. И я вдругъ сталъ дрожать.

Когда губы мои раскрылись и выговорили какія-то слова, которыхъ не было слышно, я принудилъ себя сказать ему (хотя никогда не могъ явственно сдлать это), что мн подарено имущество.

— Дозволено ли ничтожному червяку спросить: какого рода это имущество? — спросилъ онъ.

Я пролепеталъ:

— Не знаю.

— Дозволено ли ничтожному червяку спросить: чье это имущество?

Я снова пролепеталъ:

— Не знаю.

— Не могу ли я догадаться, какъ великъ вашъ доходъ съ тхъ поръ, какъ вы стали совершеннолтнимъ? Скажемъ первую цыфру! Пять?

Съ сильно бьющимся сердцемъ, я всталъ со стула и, ухватившись за его спинку, долго глядлъ на него.

— Что касается опекуна, — продолжалъ онъ, — вдь долженъ же былъ быть опекунъ, или кто-нибудь въ род попечителя, пока вы были малолтнимъ, то, можетъ быть, это какой-нибудь нотаріусъ. Скажемъ первую букву его имени. Не будетъ ли то Д?

Истинное положеніе мое вдругъ ярко освтилось въ моихъ глазахъ; и вс его разочарованія, опасности, безчестіе, всякаго рода послдствія нахлынули на меня съ такой силой, что я чуть не задохся.

— Представьте себ, что довритель этого нотаріуса, имя котораго начинается съ Д и можетъ быть Джагерсъ, — представьте себ, что онъ прибылъ изъ-за моря въ Портсмутъ и высадился тамъ, и захотлъ пріхать къ вамъ. — Но какъ вы нашли меня, скажете вы. Ну, да! Какъ я нашелъ васъ? Да такъ, написалъ изъ Портсмута одному человку въ Лондон и спросилъ вашъ адресъ. А какъ зовутъ этого человка? Его зовутъ Уэммикъ.

Я не могъ выговорить ни слова, хотя бы для спасенія своей жизни. Я стоялъ, держа одну руку на спинк стула, а другую на груди, и мн казалось, что я задыхаюсь, — я стоялъ и дико глядлъ на него, пока комната не закружилась у меня въ глазахъ. Я пошатнулся, но онъ поймалъ меня, притянулъ къ дивану, заставилъ опереться на подушки и, опустившись передо мной на одно колно, приблизилъ ко мн лицо, которое я теперь хорошо вспомнилъ, и содрогнулся.

— Да, Пипъ, дорогой мальчикъ, я сдлалъ изъ васъ джентльмена! Да я сдлалъ это! Я поклялся въ то время, когда вы спасли меня, что, если я когда-нибудь заработаю гинею, гинея эта будетъ ваша. А впослдствіи поклялся, что если дла обогатятъ меня, то и вы будете богаты. Я жилъ впроголодь, чтобы вы жили въ довольств. Я работалъ до изнеможенія, чтобы вамъ не надо было работать. Что жъ въ этомъ такого, дорогой мальчикъ? Разв я говорю это, чтобы вы благодарили меня? Ничуть! Я говорю это, чтобы вы знали, что тотъ загнанный до полусмерти несъ, котораго вы спасли отъ смерти, такъ преусплъ, что могъ дать образованіе джентльмену… и этотъ джентльменъ — вы, Пипъ!