Блондинки не сдаются

— Соль не достать иначе, — уточнил я терпеливо.

— Ах вот зачем это, — растерялась Маша. — Взяла.

Я мягко опустил ее на пол и и провел пальцем по губам.

— Чего ты такая пугливая, всего боишься.

— Не люблю, когда без разрешения нарушают мое личное пространство, — ее голос задрожал. — А вот сейчас что ты делаешь? Мясо сгорит.

— Мне нравятся твои губы, — тихо сказал я, отходя от нее. — Отлучусь в магазин Скоро буду.

— Что ты хочешь купить? — она отодвинулась от меня, схватив тарелку с нарезанным салатом и хлебом, и торопливо отошла к столу.

— Водку, — спокойно ответил я. — Буду пить, чтобы уснуть. Таню ты спровадила, сама трусиха. Телевизор сломан, взрослый мультик мне не посмотреть, так что остается бутылка.

— А как же я? — испугалась она. — Мне не хочется находиться в квартире одной с нетрезвым человеком. — Давай ты завтра напьешься, когда я уйду домой?

— Я же говорил, трусиха, — я надел кроссовки и, взяв рюкзак, вышел на улицу. — Не бойся, не обижу. Пить буду один.

Я вернулся через двадцать минут, когда она уже сидела за накрытым столом и вяло ковыряла ложкой еду в тарелке.

— Я устала ждать тебя и поужинала, — недовольным тоном высказалась Маша. — И вообще это глупость — надираться на ночь глядя.

— Ворчишь, как старая бабулька, — усмехнулся я, вытаскивая из-за спины руку. — Держи, редиска, — я протянул ей букет с белыми розами.

— Это мне? — расплылась она в улыбке от неожиданности. — Наврал про бутылку, хитрец, — ее лицо засияло как солнышко.

— А ты сразу поверила, — я упал на стул и схватил вилку. — Что тут можно поесть? Мне достались одни огрызки. И за что я плачу, не понимаю.

Маша встала и, подойдя совсем близко, быстро чмокнула меня в щеку, а потом убежала, как заяц. Я рассмеялся, провожая ее взглядом. Не зря поперся искать веник.

— Надо розы в вазу положить! — радостно воскликнула она с ванной. — У тебя есть ваза?

— Мне цветы не дарят, — я высыпал весь рис из кастрюли в тарелку и закидал его кусками мяса. — На подоконнике стоит глиняный кувшин, я думаю, он подойдет.

— Поставила букет в комнате, — она вернулась в кухню и стала разглядывать меня, словно диковинного зверя. — За что цветы? — спросила еле слышно.

— За будущие безнравственные телодвижения по отношению к тебе, — я отправил большой кусок в рот и посмотрел на нее пристально. — Так что не расслабляйся.

— Понятно, — вздохнула она и отвернулась. — Пьем чай, и я пошла работать.

— Не понравились? — растерялся я.

— Цветы красивые, а контекст их вручения — нет. Я здесь только для того, чтобы готовить и рисовать картину по фотографии, а свои руки можешь чесать на других. Понятно?

— В данный момент я хочу тебя, — я вытер губы салфеткой. — Других нет.

— Ну конечно, — съязвила она. — А Таня — гостья с Марса, заскочила оставить записку в кармане.

— Какую записку? — не понял я.

— Не знаю, что она тебе там пихала сегодня, когда целовала, — не скрывая неприязни вымолвила Маша. — Как можно изменять мужу, и не стыдно ей?

— Легко, — засмеялся я. — Сам виноват, он забыл про жену. Картину я ей продал, так что в карман засунула деньги. Собственно я их тебе сегодня выдал в качестве зарплаты.

— То есть ты продал мою работу и расплатился за каторгу на кухне этими деньгами? — задохнулась она от возмущения, сжав свои маленькие кулачки. — Беру свои слова обратно. Ты отвратительный, беспринципный, аморальный… — она запнулась, подыскивая слова.

— Мудак, — закончил я и заулыбался. — Поэтому придется месяц потерпеть неприятного во всех отношениях балбеса и не жаловаться.

— Не согласна, — мотнула она головой и встала. — Это мои деньги, так что с тебя причитается такая же сумма.

— А как же долг? — напомнил я, пряча улыбку. — Полмиллиона. Я эту сумму зачту.

— Чай сам себе наливай! — Маша пулей выбежала из кухни, не пытаясь скрыть, насколько расстроена.

Я убрал и помыл посуду. Потом посмотрел на чашки. Заварил в одной из них что-то жасминовое и положив на блюдце конфету, отправился к ней. Толкнул дверь ногой, она не открывалась.

— Отворяй ворота, — громко сказал я. — Богатырь пришел, гостинец принес.

— Чего тебе надо, — послышалось из-за двери. — Я к занятиям готовлюсь, поздно уже, свою работу я выполнила.

— Знаю, все было вкусно, я тебе чай принес, открой дверь.

— Это моя квартира, — заметил я. — Не забывай об этом.

— Как же можно забыть, ты услужливо долбишь об этом каждую минуту, — зло сказала Маша, открывая дверь. — Спасибо, что потратил своё драгоценное время и принес мне чай, — она выхватила поднос, потянув руками к себе. — Одна попью.

— Я составлю тебе компанию, — не согласился я, не отпуская.

— Сказала же, одна! — дернула она резко, чашка полетела на пол, ошпарив мою ногу кипятком. Я взвыл от боли, запрыгав на другой ноге как кузнечик.

Андрей отпрянул от меня с криком и запрыгал, закричав от боли. Поднос упал на пол, чашка с разлитым кипятком скатилась к двери.

— Больно! Черт, как мне больно! Горит нога! Ай! Ой! Уй! — с этими восклицаниями он ввалился в комнату, которую я заняла, и стал стаскивать с себя брюки.

Я так растерялась и испугалась, что стояла и просто молчала, не зная, как ему помочь и что говорить.

— У тебя есть аптечка? — жалобно спросила я, когда он присел на диван и начал разглядывать ожог на ноге.

Он мрачно взглянул на меня, но ничего не ответил.

— Принесу подсолнечное масло, — чувство вины грызло изнутри.

— Такие повреждения нельзя смазывать маслом, — сказал он и, встав с дивана, подошел к тумбочке. — Где-то здесь валялся фенистил. Вот он. Держи.

Он всучил мне тюбик с гелем и разлегся снова.

— Лечи меня, раз покалечила.

— А как? — не поняла я, стараясь не смотреть на его стройные ноги.

— Какая ты недогадливая, открывай тюбик и мажь рану, — он опять стал улыбаться, и я подумала, что все это сильно смахивает на спектакль.

Вздохнув, выдавила несколько капель на подушечки пальцев, присела рядом и стала размазывать лекарство по поверхности ожога. Он был небольшим, место припухло и покраснело.

— Тебе не больно? — мой голос дрожал, и сама я с трудом справлялась с мучительной беспомощностью и волнением. — Это случайно вышло.