Блудное художество
Шрифт:
– Дай-ка утиральник, - велел он. Снимать полотенце с головы не хотел - довольно длинные волосы были еще мокры и, дай им волю, тут же завились бы легкими прядками, а ему еще предстояло как-то собрать их в достойную прическу.
– Давай-ка, сударь, я Наташку за извозчиком пошлю. Ты записочку напиши, она к тебе на Пречистенку съездит, чтобы за тобой экипаж прислали.
Архаров стянул с головы полотенце и потрогал влажные волосы.
– А мне что же - сидеть, ждать?
– И подождешь. В таком виде тебя выпускать нехорошо. Ты ко мне, поди, на карачках добирался и через заборы лез.
Девушка тут же вошла.
– Принеси сверху чернила, перо да бумаги листок… Постой! Весь прибор неси.
Наташка притащила небольшой, но тяжелый малахитовый письменный прибор с двумя бронзовыми чернильницами, стаканчиком для перьев, посудинкой для песка, ложбинкой для перочинного ножичка и прочими затеями.
– Откуда у тебя?
– удивился Архаров.
– Так я всякий заклад записываю - что взяла, сколько дала, когда срок. Иначе нельзя, меня так еще Иван Иванович приучил… не к ночи будь помянут… Так не в плошку же перо макать. Вот, не выкупил кто-то, а мне и удовольствие.
Архаров весьма неохотно взялся за писанину. Марфино перо было очинено под ее руку, он понаставил клякс и лишь надеялся, что Меркурий Иванович, кому адресована записка, уже по одним кляксам догадается, что писано собственноручно.
От этого непосильного труда он опять ощутил голод и потянулся за капустой.
Выдав Наташке деньги на извозчика, Марфа выпроводила ее, и тут ее загадочные улыбки и взгляды получили наконец объяснение.
– А что сударь, тебе моя Наташка по нраву ли?
Архаров насторожился.
– Девка тихая, послушная, ей и шестнадцати нет, - деловито начала Марфа.
– Ни с кем еще не хороводилась, я за ней строго слежу. Забирай-ка ты ее к себе, Николай Петрович! Сколько поживешь - то и твое, а надоест - дашь ей хоть какое приданое.
– Ни с кем не хороводилась?
– повторил он.
– Попробовала бы! Я б так ее за косу оттаскала! Нет, смиренная, рукодельница. Для хорошего человека приберегаю. Сам, сударь, знаешь, нетронутая девка в цене. А тебя я знаю, ты ее не обидишь. И она к тебе охотно пойдет. Она тебя не раз видала, привыкла. Бери! Не пожалеешь!
Архаров и жевать забыл.
Следовало кратко послать Марфу в известном направлении, чтобы не городила околесицу - какая еще теперь Наташка, и без Наташек тошно. Однако ж Марфа не дура, знает, когда, кому и что говорить…
– Ты думаешь, сударь, тебе для кавалерского дела Дунька нужна? Да начхать тебе на Дуньку!
– все более увлекаясь своей затеей, говорила Марфа.
– Она девка порченая, с кем только не гужевалась. А господин Захаров ее и вовсе разбаловал, никакого сладу с мерзавкой нет…
О том, каким словцом благословила ее рано утром на прощание норовистая Дунька, Марфа Архарову, понятное дело, не сказала. О том, что девку в последнее время словно подменили, - тоже.
– А ты свою мартонку ни с кем делить не пожелаешь. А она уж привыкла от добра добра искать! Потому и с Дунькой никогда не сладится!
– грозно произнесла Марфы.
– Сбежались - да разбежались, сбежались - да разбежались. А Наташка только твоя будет. Приедешь с государыниной службы - а она уж встречает. И не будет
Архаров с великим подозрением уставился исподлобья на Марфу.
Он пытался понять - что она знала о событиях той ночи, о чем догадалась? Мог ли ей рассказать Клаварош? Мог ли дармоед Никодимка? И бабы! Не может быть, чтобы Марфа, столько раз бывая на Пречистенке, не свела дружбы с Дашкой, Настасьей, Авдотьей, Аксюшкой!
Уж больно разумно она сейчас глядит - ну, все чертова баба понимает…
О том, что сам же он все, что ей требовалось, исправно разболтал, Архаров, разумеется, не подумал.
Марфа подвинулась к нему, улыбаясь во весь рот, горя желанием поскорее приступить к торгу.
– Шестнадцати нет, говоришь?
– В сентябре шестнадцать будет. Да ты девку-то мою разгляди! Она в тело войдет - еще краше Дуньки станет. Дунька - что? Дунька уж баба. Двадцать второй год - на что она тебе? А Наташка - самая сласть! Первым у нее будешь, сударь, чего ж еще слаще?
И ведь Марфа был права - сейчас, чтобы прийти в себя, требовалось именно это - чистота и полнейшая покорность.
И светлая коса с золотом, тяжелая, на ощупь - прохладно-шелковистая…
Однако то же самое имелось и дома, на Пречистенке! Потапова дочка Иринка была ровесницей Наташке, если даже не старше. И тоже миловидна собой.
Если бы Архаров приблизил к себе Иринку, вся дворня, поди, вздохнула бы с облегчением, и повар Потап - первый из всех. И барин угомонился, и девка, не успев наделать глупостей, пристроена - без хорошего приданого замуж не отдаст.
Но это было для него так же невозможно, как приблизить к себе самого повара Потапа. Иринка была - своя, он знал ее совсем сопливой девчонкой, наблюдал, как она растет и хорошеет, по-своему берег ее - она была самой юной из всей дворни. Он даже радовался при мысли, что вскоре отдаст ее за лакея Ивана, который в последнее время стал вокруг Иринки увиваться, и станет крестным отцом их первенцу.
А Наташка была словно бы из другого теста - из коего не добродетельных жен, а мартонок пекут. Даже не сама по себе она наводила на такие мысли - а через свое проживание у Марфы Ивановны.
Что-то слишком уверенно взялась Марфа разбираться с его постельными делами - так подумал Архаров. Баба хитра - не иначе, чает иметь с этой сделки свою прибыль.
И плевать, что она до чего-то своим бабьим умом додумалась… плевать!…
– А что возьмешь?
– деловито спросил Архаров.
– Да девки-то чистые на дороге не валяются…
– Да Москва-то велика, не у тебя одной такой товар.
– Так я-то за свой ручаюсь!
Марфа так изготовилась к словесному сражению, что Архаров невольно засмеялся.
– Приводи ее как-нибудь вечером, - сказал он.
– А я, глядишь, на твои новые проказы сквозь пальцы посмотрю.
И, испытав вдруг острое желание поколобродить, спросил, прищурившись:
– Э?
Марфа только вздохнула.
И Архаров понял - она, превосходно разобравшись в его упрямом норове, вовеки не признается, что хочет всего-то навсего прийти ему на помощь единственным известным ей средством. Выходит, и Дунька не просто так прибежала…