Богатырь сентября

Где-то мы, наконец спросил себя Салтан. Протерев глаза, огляделся еще раз. Ничего не увидел. Кряхтя и постанывая, как старый дед, встал на ноги. Убедился, что у самого тоже ничего не сломано, только все тело сильно избито. Может, трещины в ребрах. Прислушался, но кроме своего дыхания ничего не услышал. Нет, вроде есть еще какой-то звук… Очень тихий, неопределимый, где-то в той стороне тьмы…

Медленно Салтан двинулся на звук. Ничего не видя, не решался шагать, а продвигал каждую ногу вперед, ощупывая ею пол, потом переносил на нее вес. Потянутые вперед руки погружались в пустоту.

Загадочный звук вроде бы усилился, но оставался слабым. Вот нога уперлась во что-то очень твердое. Салтан наклонился, задел камень… еще наклонился и ощутил, что кисть руки погружается в воду!

Встав на колени, ощупал каменный бортик, едва на высоту двух ладоней от пола. С другой стороны бортика была вода – и не стоячая, она двигалась, легонько бурлила, как в чаше родника. Наощупь Салтан определил, что родник бьется в каменном кольце-колодце, шириной с полсажени. Дна достать не смог – рука ушла вниз на всю длину, и он отпрянул, опасаясь свалиться туда вниз головой.

Господь Вседержитель его знает, что это за колодец и что в нем за вода! Однако пить хотелось нестерпимо. Салтан набрал воды в сложенные ладони, поднес к лицу, понюхал, попробовал. Вода как вода, свежая, холодная, показалась очень вкусной. Выпил с жадностью несколько глотков – брюхо не разорвало. Напившись и умывшись, Салтан огляделся в темноте: в чем бы отнести воды Гвидону? Он видел мерцание его волос шагах в десяти от себя, но на такое расстояние в горсти не донесешь – все меж пальцев выльется. Мешки их дорожные, где есть и котелок, и деревянные чарки, остались в хрустальном дворце Смарагды, и едва ли кто-то позаботился снабдить их законным имуществом. Это, по всему видеть, темница глубокая… И слава богу, что здесь есть вода.

Осторожно Салтан пробрался обратно к сыну, взял его за плечи и потащил к колодцу. Прислонил его в каменному ботику плечами, снова набрал воды в горсти, вылил сыну на лицо. Показалось, что тот дрогнул, и Салтан снова умыл его.

– Гвидон! Очнись! Ты ведь жив, сынок! Тут есть вода!

Салтан снова потянулся к воде, мельком отметил, что боль из тела почти ушла. Еще раз сложил ладони ковшом, набрал воды и вылил Гвидону на лицо, надеясь, что тот сумеет приоткрыть рот и хоть немного глотнуть.

Гвидон заморгал, его голова дернулась. Попытался приподняться и обрадованный Салтан помог ему сесть, опираясь спиной о бортик.

– Сможешь повернуться? У тебя за спиной колодец, воду вроде можно пить. Я тебя придержу.

Поняв его, Гвидон стал поворачиваться. А Салтан вдруг осознал, что хорошо его видит – в их темнице более не темно!

– Господь Вседержитель…

От изумления Салтан снова сел. Если бы он решился поверить своим глазам, то решил бы, что они… в церкви! Просторное помещение, сводчатые потолки теряются во тьме. Впереди тускло мерцает белым мрамором возвышение амвона, над ним поблескивает тусклым золотом иконостас. На стенах фрески – святые святители в два человеческих роста взирают на него справа и слева. А видит он все это, потому что вся церковь уставлена подсвечниками – круглые золоченые блюда на высоких бронзовых ножках, усеянные гнездами для тонких восковых свечей, – и в каждом десятки свечей горят. Чем дальше он смотрел, тем больше этих свечей загоралось, и вот уже в церкви стало свело, как днем. Стало можно разглядеть даже замусоренный пол, выложенный узорами из кусочков разноцветного мрамора: белого, светло-желтого, багряно-красного и темно-зеленого.

– Что это, бать? – раздался позади Салтана тихий хриплый голос.

– Не знаю, сынок. – Ошарашенный царь обернулся.

Гвидон, опираясь о каменный бортик, тоже оглядывался. Его золотые волосы слиплись и потускнели от пыли, лицо испятнали ссадины, но, похоже, помимо этого он был вполне здоров.

– Воды попей, – велел Салтан. – У меня от нее и боль прошла, и силы воде прибыло. Теперь ясно почему – если это не морок, что мы в церкви, тут и вода должна быть святая, целебная.

– Как мы попали-то сюда?

– Не знаю. Сам уже здесь очнулся, только темно было, хоть глаз вынь. Думал, мы в темнице сырой, в погребах глубоких. А тут вон… свечи сами загорелись.

– Сами?

– Как ты глаза открыл – они и вспыхнули. Ну, ты как? Не ранен?

– Болит все, а так… – Гвидон прислушался к себе, медленно стирая воду с лица. – А вроде уже и не так болит. О, смотри!

Свечи на большом подсвечнике горели все ярче, пламя поднималось выше и вот уже слилось в один широкий и длинный огненный язык. Язык задергался, заплясал… и не успел Гвидон сообразить, что ему это напоминает, как огненный шар сорвался с блюда подсвечника и покатился по каменному полу! Салтан испуганно охнул – не хватало им тут пожара! – и пламя погасло само собой. А на мраморных плитках остался… распростертый клочок рыжего меха, лежащий уже знакомым образом…

Глава 22

– Господь Вседержитель!

Салтан кинулся вперед и наклонился. Белка лежала мордой вниз, разбросав лапы и хвост.

– Смара! Девочка моя дорогая!

Себя не помня от радости, Салтан осторожно взял белку на руки. Дрогнуло веко, блеснул в щелке яркий изумрудный глаз. Держа зверюшку на ладони, Салтан ощущал, как тяжело она дышит. Но он уже знал, что делать. Подняв белку к лицу, с чувством поцеловал пушистую мордочку.

Может не сработать, мельком подумал он, если она не сама себя заколдовала, если опять кем-то наказана с ними двоими заодно…

Испугаться не успел – в его объятиях оказалось женское тело, по сравнению с беличьим такое увесистое, что Салтан повалился на спину, а Смарагда – на него. Невольно вскрикнул – при падении напомнили о себе трещины в ребрах.

– Эй, вы чего? – донесся изумленный крик Гвидона.

Он даже не успел разглядеть, во что превратился пляшущий огненный ком, а тут уже отец валяется на полу в обнимку с какой-то девкой! Нашел время забавляться!

Салтан поднялся и снова сел, усадил Смарагду рядом с собой. На радостях обнял ее за плечи и поцеловал еще раз. Успел в последний миг испугаться, что от этого поцелуя она опять обернется белкой, но обошлось. Смарагда оказалась снова одета в платьице из беличьего меха, не прикрывающее бедра, но и этому Салтан обрадовался: этот ее вид напоминал ему об их недавнем путешествии, а то, при всех его тревогах, отсюда казалось милой прогулкой, летним походом в березняк за земляникой и ромашками. Гулять бы и гулять так еще хоть целый год, чем лезть в эту проклятую волотову страну, где даже Солнце утрачивает свою волшебную силу…

– Она подменила… – выдохнула Смарагда, подняв голову и глядя на Салтана сквозь упавшие на лицо рыжие волосы.

– Что подменила? – Она ласково убрал пряди с ее лица и погладил по голове. – Кто?

Был так рад ее видеть, что все прочее ненадолго отступило.

– Да Кика же. Сестра моя хитромудрая. Она вам стрелы подменила. Ваши, солнечные, вытащила, а взамен другие подложила.

– И в суму его пустую суют грамоту другую… – пробормотал Салтан, переменившись в лице: вспомнил ту измену, которую пережил сам. – Дочка от матушки недалеко ушла, такая же змеюка… извини, – спохватился он, вспомнив, что Медоуса и Смарагде тоже мать.

– Какие еще другие стрелы? – Гвидон подался к ним и нахмурился. – Не может быть, они такие же были, золотые…

– Не золотые, а серебряные, чарами позолоченные. Из волос Луны-княгини выкованные! А лунная сила волоту не страшна, сами эти стрелы, в него ударив, искрами рассыпались.

Ну вот и ответ: почему стрелы из синего колчана не причинили Тарху никакого вреда. По сути дела, Гвидон вышел на бой совсем безоружным. И кто-то заранее знал, что так будет.

– И это сделала Кикнида? – удивился Салтан. – Зачем? Почему?