Богдан Хмельницкий

—все бедствия обрушились на тебя. Если ты хочешь прежнего благополучия,

примирись с ужомъ». Жена понесла ужу молоко, но уж наелся молока и снова

спрятался в нору. Несколько времени наблюдал за этим хозяин и начал приглашать его

заключить прежнюю дружбу. Тогда уж ему отвечал: «Напрасно хлопочешь, чтоб была

между нами такая дружба, как прежде, потому что как только я посмотрю на свой

хвост, потерянный за твоего сына, тотчас и возвращается fto мне досада; с другой

стороны, и ты, как только вспомнишь, что лишился сына, тотчас закипит в тебе

отцовское негодование, так что ты готов размозжить мне голову. Поэтому достаточно

будет дружбы между нами, если ты будешь жить в своем доме как тебе угодно, а я в

своей норе, и будем помогать друг другу». То же самое, господин посол, случилось

между поляками и русскими. Выло время, когда в этом огромном здании Речи-

Посполитой мы вместе наслаждались счастьем, радовались общим успехом нашим:

козаки отклоняли от королевства грозящие опасности и сами принимали на себя удары

варваров. Жители Польши, сохраняя Козаков в свободе, не досадовали на то: если и

они хлебали из того молока, которое находили в углах, куда не достигали называющие

себя единственно сынами древнего отечества. Тогда Королевство Польское процветало

и сияло счастием в глазах всех народов; все народы ему завидовали; никто не брал

добычи с Польского Королевства, но куда только польские войска шли совокупно с

козацкими силами, везде торжествовали, везде воспевали победные песни. Но

впоследствии называющие себя детьми королевства, начали нарушать свободу русских

и начали бить их по голове, а русские, когда сделалось им больно, начали кусаться;

тогда случилось, что и русских большая часть отсечена, и сынов королевства не мало

пропало. С тех пор, как только придут этим народам на память бедствия, нанесенные

друг другу, тотчас возникает досада, и хотя начнут мириться, но от малейшей причины

не доводится дело до конца. Мудрейший из смертных не может сделать того, чтоб

меясду нами установился твердый и продолжительный мир, как только так: пусть

Королевство Польское откажется от всего, чт5 принадлежало к княжествам земли

русской, пусть уступит козакам в управление целую Русь до Владимира, и Львов, и

Ярославль, и Перемышль, с уговором, чтоб мы, сидя себе в Руси своей, как в норах,

603

отклоняли врагов от Королевства Польского; но я знаю: еслиб в делом королевстве

осталось только сто панов, и тогда-б онн не согласились на это. А козаки, пока будут

иметь оружие, также не отстанут от этнх условий. Поэтому прощайте, кумъ».

Помолчав, Любовицкий вынул из кармана пакет п сказал:

«Пан гетман! её величество, королева, надеясь, что я застану вашу вельможность в

вашей резиденции, написала письмо к госпоже супруге вашей вельможности. Не знаю,

здесь ли в лагере её вельможность, и полагаю, что никому вернее не могу отдать

письма наияснейшей королевы, как вашей вельможностн».

Он подал письмо и вместе с ним драгоценный камень, который королева Мария

посылала в дар козачке. Хмельницкий прочитал, прослезился и, подняв к небу глаза,

сказал:

«Боже всемогущий! что значу я пред лицом Твоим? — червь презренный, и вот

какое значение даровала мне милость Твоя, что к моей Анне наияснейшая королева

польская пишет письма и удостоивает ее просить о заступлении предо мною! Твое это

дело; не мне принадлежит оно, но силе Твоей и божественной благодати, за которую да

будет имя Твое благословенно вовеки!»

Он обратился к Любовицкому и сказал:

«Я не могу исполнить того, чего просит её величество чрез письмо и чрез вас:

нельзя нарушить тесного союза, который мы заключили с москалями и шведами. Из

тех провинций, которые следуют по договору козакам, я могу уступить их величествам

воеводства: люблинское, бельзское, волынское и русское, а ярославское удержу за

собою. Хотел здесь остаться на зиму, но из уважения к наияснейшему королю выхожу

из этой земли. Если угодно его величеству, пусть возвратится из Силезии и начнет

переговоры с шведами и москвитянами; дальнейшее предоставим времени. Козаки

останутся верными союзниками Речи-Посполитой, если Речь-Посполитая чрез

коммиссаров своих торжественно признает русский народ свободным, как десять лет

назад признал испанский король голландцев. А теперь прошу обедать» *).

Надежда, что Речь-Носполитая принуждена будет признать самостоятельность

Украины, побудила еще более Хмельницкого оставить Львов и показать склонность к

примирению с поляками. Он пожелал видеться с комендантом Гродзицким, который

некогда в Кодаке был взят в плен козацкнм гетманом и отпущен. Гродзицкий явился к

своему победителю без заложников, доверяя слову гетмана, и разговаривал о делах.

Слушая уверения коменданта в преданности Яну Казимиру, Хмельницкий сказал:

«Я сам верный союзник Яна Казимира, и первым доказательством моего

расположения будет отступление от города. Постановляйте, какие хотите условия с

москвитянами, я их оставляю и иду себе в свое русское владение»2). «Я удостоверился

собственными глазами, — писал после того Гродзицкий, —

*) Histor. belli cosac. polon., 239—249,—Histor. ab. exc. Wlad. ИУ, 203—204. 2) Histor.

ab. exc. Wlad. IV, 201.

604

что между козаками и москвитянами нет согласия и ладу; сам Хмельницкий мне

сказал, что не хочет знать Москвы: она очень груба» 1).

8-го ноября козацкое войско пошло в путь. Хмельницкий проехал под самыми