Богдан Хмельницкий

было постановлено, что царь примет на себя долг усмирить и подчинить Козаков

власти Короны Польской, которая будет ему принадлежать, а в другом месте сам

отрицает это. Видно из всего только, что такое мнение господствовало в Украине.

Хмельницкому и вообще козакам было очень не по-сердцу разрыв Московского

Государства со Швециею; он парализовал планы козацкого гетмана, которому хотелось

бы, напротив, чтоб Москва воевала до конца Польшу вместе со Швециею и

дружелюбно поделилась с нею приобретениями. От этого, когда приехал в Чигирин

один московский гонец, то его не допустили до гетмана, а писарь вырвал у него письмо

«сердитым обычаемъ» 3). Но делать было нечего.

Хмельницкий послал на виленский съезд своих послов 4), которые должны были

говорить в пользу Южной Руси, но коммиссары царя Алексея Михайловича

напоминали им, что Хмельницкий и козаки—подданные, а потому не должны

осмеливаться подавать голоса там, где решают их судьбу посланники государей 5). Они

принуждены были уехать еще до окончания переговоров.

В Украине, между тем, умы была в волнении. Распространился слух, что Украину

отдают Польше. Воротившись восвояси, козацкие посланники, как потом рассказывал

московским послам отец писаря Выговского, Евстафий, в присутствии старшины

бросились к ногам гетмана, плакали, обнимали его ноги п вопили:

«Погибло войско запорожское! Нет нам помощи ни откуда! Негде головы

преклонить! Мы не знаем подлинно, какой уговор постановили царские полномочные

послы с лядскими коммиссарами. Царские послы нас и в посольский шатер не

впустили; мало того, до шатрц, издалека не пускали, словно -псов в церковь Божию. А

ляхи нам по совести сказывали, что у них учинен мир по поляновскому договору, чтоб

всей Украине с войском запорожским быть попрежнему во власти у них, ляхов. А если

войско запорожское, со всею Украиною, не будет в послушании у ляхов, так царское

величество будет ратыо своею помогать ляхам и бить войско запорожское».

Хмельницкий, услышавши это, пришел в умоизступление, взбесился так,— по

выражению старика Выговского, — как христианину поступать не годилось. Он

говорил козакам в утешение: «Не печальтесь, детки, треба отступить от царя; пойдем

так, как повелит вышний владыка; будем и под бусурманским государемъ—не то что

под христианским!» И он тотчас собрал полковников на раду. По уверениям Евстафия

Выговского, сын его писарь валялся в ногах у Хмельницкого и просил оставить злобу

против Москвы, тем более, что слухи о договоре с поляками еще могут быть неверны.

Хмельницкий был непреклонен, ругался, бесился, проклинал Москву и грозил ей.

Сошлись полковники. По представлениям писаря, они заключили: «Невоз-

*) Поли. Собр. Зак., I, 405—410, 411.

2)

Летоп. Величка, I, 272, 366.

3)

Акты ИО. и 3. Р., Ш, 549.

4)

Летоп. Самов., 26.

5)

Истор. Мал. Росс., т. II, прим. 60.

613

ложное дело, чтобы царь, показавши свое милосердие над нами, отдал бы нас опять

в руки врагам нашей веры и поганцам. Если нам, не узнавши подлинно дела, да

отступить от царского величества, так мы во всем свете прослывем изменниками и

клятвопреступниками». Это заставило Хмельницкого оставить до поры до времени

явно злобные намерения против Москвы.

Разсказ этот был передан стариком Выговским, очевидно с намерением выставить

перед царем заслуги своего сына, и в этом отношении мог быть неверен, но в

тогдашних обстоятельствах, сообразно характерам гетмана и писаря, вероятно

происходило подобное тому, что он передавал московским людям. Писарь Выговский

всегда был расположен более к Польше, чем к Москве, чтб и доказал впоследствии, но

после виленского договора, более чем когда-нибудь должен был показывать себя

благоприятелем Москвы, когда для Украины в виду была опасность, что, в случае

неповиновения и смут, поляки с московским государем заодно будут укрощать Козаков.

Вспыльчивый нрав Хмельницкого давал ему случай набросить на гетмана тень, а себя

выставить в благоприятном свете перед Москвою.

Как бы то ни было, Хмельницкий был очень недоволен таким поворотом

обстоятельств. Хмельницкий знал поляков лучше московских бояр и понимал, что

поляки обманывают царя, желая единственно увернуться от опасности и употребить

москвитян орудием к возобновлению прежнего состояния Речи-Посполитой. Ян

Казимир мог жить еще долго; Алексей Михайлович, в качестве будущего короля

Польши, мог уступить Украину будущему своему владению и, конечно, употребил бы

силу, когда бы украинцы воспротивились. Если же случилось бы, что Алексей

Михайлович скоро сделался королем польским, чтб Хмельницкий считал

невозможным, то, во-первых, сохраняя весь порядок Речи-Посполитой и,

следовательно, всю власть панов, он, при своем добром желании, не мог бы сохранить

прав Украины иначе, как при содействии московского войска, и чрез это потерял бы

польскую корону; а во-вторых, еслиб даже при нем Украина была счастлива, то после

него другие избранные сеймом короли предали бы ее в жертву мщения панов. Так

думал Хмельницкий. .Но Хмельницкий думал не об одной козацкой Украине. Давно и

постоянно при каждом приличном случае заявлял он свое заветное желание, конечную

цель своего труда—освободить из-под польской власти и присоединить к единой

русской державе все земли, где издревле процветало православие и слышалась русская

речь. Он, понимавший насквозь Польшу, был убежден, что это желание не могло быть

достигнуто тем, что поляки наметят московского государя себе в короли с