Боговы дни

— Что, варнак, знакомиться пришел? Это мой Васька, — представила кота баба Маруся.

Васька немного посидел, встал и неторопливо пошел в дверной проём за голубенькими занавесками, который Пашка заметил только сейчас. Пашка — за ним.

Они с котом оказались в маленькой комнатке. На двух окошках — чистенькие тюлевые занавески и горшки с цветами, на полу — разноцветные половики-дорожки, в углу — старенький, покрытый вышитой салфеткой комод с зеркалом. А на стене громко тикали в тишине часы с гирьками. Но главным предметом, занимавшим чуть не полкомнаты, была высоченная, заправленная узорным покрывалом кровать с пышной периной и горой подушек, уходившей, казалось, к самому потолку. Чёрный кот Васька бесшумно ходил по мягким дорожкам, на которые из кухни падала полоска света, и в полумраке чудесная бабы Марусина горница казалась Пашке настоящей сказкой.

Он встал на цыпочки и выглянул из-за перины, чтобы разглядеть висевший над кроватью старый ворсистый ковёр. В ковре была волшебная страна: по зеркально-стеклянным водам, над которыми нависали кущи диковинных растений, прямо на Пашку плыли большие белые птицы с изогнутыми шеями, одновременно похожие и на гусей, и на лебедей, и на цапель. На берегу среди не то пальм, не то берёз гуляли то ли олени, то ли косули. А над всем этим поднимались и уходили в золотые дали чудесные, покрытые лесами горы, похожие на те, что Пашка видел из окна поезда. В полумраке казалось, что олени ходят, а птицы плавают… В тёмное окно долетел далёкий гудок поезда со станции и разнёсся по горам и лесам волшебной страны…

От восторга Пашка затаил дыхание, потом начал хлопать ладонями по тугому покрывалу кровати и тихонько петь:

— А-а-а… о-о-о… у-у-у!..

Он понял: на бабы Марусином ковре нарисовано то самое царство с лесом и речкой, в которое они едут. И побежал к деду.

— Деда! — потянул он его за руку, косясь на бабу Марусю. — Пойдём… Ну пойдём… Там — гуси-лебеди!

— Что ты?.. Куда?.. — подчиняясь напору Пашки, дед покряхтел, поднялся с лавки и пошёл вслед за ним за голубую занавеску.

— А-а, это он, пади, про ковёр, — засмеялась баба Маруся. — Думаю — какие гуси-лебеди…

Пашка показал деду ковёр:

— Гуси-лебеди… Это они в нашей речке плавают?

— Ох, какие красивые гуси-ле-ебеди! — прицокнул языком дед. — Да, в нашей речке тоже плавают. Завтра приедем — сходим на речку… Ну, айда, баба Маруся есть зовёт.

В кухне на столе уже дымилась чашка с варёной, обсыпанной зелёным лучком картошкой, стояло нарезанное сало, селёдка…

— Маруся, вот куды столь наладила! — говорила бабушка.

— С дороги устали — угощайтеся, — улыбалась баба Маруся.

— Гуси-лебеди, гуси-лебеди, — садясь за стол, усмехался дед. — Сами мы теперь — гуси-лебеди перелётные… Весной-летом — в деревню, осенью — в город на зимовку. Летим через тебя, Маруся, с посадкой.

Все засмеялись.

Баба Маруся поставила на стол пузатенький графинчик.

— Вот тут у меня есть маленько.

— Ишшо и бутылку ставит. Да ты чё, бог с тобой, мы чуть живыя, Маруся! — укоряла ее бабушка.

— Ничего, с устатку нужно. Со встречей-то, по одной…

Когда бабушку уговорили на полстопочки, дед поднял свою и сказал:

— Ну, со встречей, слава богу — повидались! И чтоб видаться каждый год, сколько бог даст! Как гуси-лебеди!

Все опять засмеялись. Поглядывая на Пашку, баба Маруся ласково поерошила ему чубчик…

Пашка ел горячую картошку со сметаной и не понимал, чему смеются взрослые. Но он уже прочно поселил в своём царстве с лесом и речкой гусей-лебедей и волшебные горы с бабы Марусиного ковра, и твёрдо верил, что всё это увидит завтра наяву.

А взрослые вели свои взрослые разговоры. Баба Маруся, которая рано потеряла мужа и одна воспитывала дочь, говорила, что Клава учится в Красноярске в институте, сейчас сдает экзамены, а на выходные обещала приехать домой. Бабушка говорила, что вот уже три года, как они с дедом продали дом в Спасском и переехали в Томск к сыну, но к городу привыкнуть тяжело, каждое лето ездят на родину. И что прошлый год не заезжали в Ужур потому, что ехали через Красноярск. И что Катерина писала в письме, что корова отелилась в мае, и тёлочку назвали Майкой…

Глаза у Пашки начали слипаться прямо за столом. Он ещё помнил, как его укладывали спать на бабы Марусину кровать, к стенке, прямо в волшебное царство с гусями-лебедями, а потом сразу начал проваливаться то ли в бездонную, мягкую, как пух, перину, то ли в зеркальные воды, в которых отражались чудесные деревья. И, пока проваливался, вокруг летали белоснежные гуси-лебеди, а на высокой горе стояла баба Катя с маленькой тёлочкой и манила его рукой…

* * *

Утро было ясным: когда вместе с провожавшей их бабой Марусей они пошли на автобус, лучи раннего солнца, низко протянувшиеся над ужурскими улицами, били Пашке прямо в лицо, горели на развесистой росистой жалице у палисадников, покрывали позолотой весь мир. Невыспавшийся Пашка, поеживаясь от холодка, чувствовал на себе их ласковое прикосновение. Солнце поднималось над далёкой, с темной щеточкой берез, горой на горизонте — прямо из волшебного Пашкиного царства, и уже приветствовало Пашку от его имени.

Дед, ушедший раньше всех, чтобы занять очередь за билетами на семичасовой автобус, уже купил их и ждал на привокзальной площади. Весело поблёскивая на солнце квадратными окошками, маленькие «КАвЗики» один за другим вбегали на площадь. Когда появлялся очередной, дед с бабушкой напряжённо всматривались и гадали: «Наш?.. Не наш?..» Но автобус, дав круг, проносился мимо, исчезал за поворотом, и баба Маруся говорила:

— Это ужурский.

Пашкино сердце обрывалось. У него начала закрадываться ужасная мысль: что, если их автобус не придёт вообще?

Но вот очередной «КАвЗик» выскочил из-за поворота, плавно подкатил к ним и тормознул, обдав набежавшей пылью. Его заднее стекло тоже покрывали густые, похожие на морозные узоры, наслоения пыли — пыли дальних дорог, сквозь которую с трудом пробивалось даже яркое утреннее солнце. Это был самый прекрасный автобус в мире: на нём красовалась заветная табличка «Ужур — Балахта»!..

Люди, чемоданы, сумки и узлы кое-как разместились в переполненном автобусе, дед с бабушкой успели занять два передних места, а Пашку взяли на колени. Сидя на жёстком дедовом колене, Пашка смотрел в окно на привокзальную площадь с длинными утренними тенями, на бабу Марусю, которая улыбалась и махала им рукой, вместе с дедом и бабушкой махал в ответ. Он вспомнил чудесный ковер, чёрного кота Ваську… Но вот водитель завел мотор, автобус весело загудел, задрожал от нетерпения, и у Пашки сладко заныло сердце. Баба Маруся, до-свидания!