Больно только в первый раз
Шрифт:
— Я не об этом спрашиваю.
— А о чем?
— Ты бы… приняла от меня подарок? Благодарность тут ни при чем… — давит он тяжестью своего взгляда. — Я увидел кое-что и подумал о тебе. Я думаю о тебе, — говорит он твердо. — Каждый день.
— Что тебе нужно?! — требую я.
Эмоции не чертят краску на моем лице только потому, что я неимоверно злюсь, от этого холодею. Две недели коту под хвост!
Расул втягивает носом воздух и проговаривает:
— Хочу понять…
— Что понять? — шиплю я.
В ответ он протягивает руку и ладонью обнимает мою щеку. Быстро склоняет
Касание, от которого меня встряхивает.
Сначала из-за чертовски знакомого давления и тепла его губ, потом от ярости. Особенно когда теплые губы пытаются мягко раздвинуть мои.
Ему хватило моего секундного замешательства, чтобы попытаться это сделать!
Отдернув голову, я заношу вверх руку и отвешиваю Расулу Алиеву звонкую пощечину.
Пелена перед глазами — это слезы, которые набросились мгновенно, но даже сквозь них я вижу, как след от моей ладони на небритой щеке быстро наливается красным.
Звон от пощечины такой громкий, что слышно на весь холл. На весь ресторан.
Расул дергает головой. Двигает челюстью, будто проверяет, на месте ли она. И смотрит на меня горящими глазами, словно присосавшись к той буре, которая плещется на моем лице. Как будто это то, что он хотел увидеть. Мои гребаные эмоции! Их во мне море, оказывается. И я выплескиваю их по-настоящему только сейчас, перед ним. Все остальное было суррогатом!
— Я тебя ненавижу, — шепчу сдавленно. — Ясно?! Не-на-ви-жу!
Знаю, что ненавидеть его не имею права, но я сказала это вслух, потому что он заставил! Вынудил. И теперь я ненавижу себя. За это толкаю его в грудь, заставляя отойти.
— Подожди… — просит он хрипло.
Но я толкаю его яростно. Один раз, потом второй. На свое счастье, он не пытается сопротивляться, иначе я бы врезала ему кулаком. Именно так, как он меня учил. Пусть с ленью и в шутку, но кое-что я запомнила.
Когда оказываюсь на улице, рухнувшая в душе плотина наконец-то позволяет свободно дышать. И хоть внутри все плавится от стыда за свою несдержанность, так свободно я не дышала уже две недели!
Глава 38
Расул
Четыре дня назад
— Что ты сказал отцу?!
Динара мечется по комнате.
В доме ее двоюродных тихо, но я знаю, что все здесь, просто не мешают нам разговаривать. Двери в зал с телевизором плотно закрыты. Я слышу за дверью топот детских ног, потом — как женский голос приглушенно отчитывает детей.
Сидя на диване, я упираю локти в колени и отвечаю: — Что не могу принять его предложение.
Я дал мозгам время встать на место.
Три дня в этом доме не появлялся.
Все решения в своей жизни я принимаю самостоятельно. Иногда методом проб и ошибок, иногда после того, как взвешу все за и против. Но всегда сам. И я бы хотел иметь советчика, на которого можно скинуть половину ответственности. Хотел бы, твою мать. По крайней мере, когда дело касается глобальных решений, которые определят мою жизнь на много лет вперед. Но у меня такого человека нет, а теперь он мне и не нужен. Слишком привык. Я привык слушать только себя. Возможно, это плохо, но я, по крайней
мере, научился себя слышать.— Ты ему отказал?!
Динара стоит надо мной. В ее глазах протест. Несогласие с моим решением. Вижу вспышку, которую она старается сдержать, но не справляется.
— Он предложил тебе место в своей команде! — говорит она с эмоциями. — Он тебе предложил свою поддержку! Личную!
Все, что она говорит, — очевидно. Взвешено мной, обдумано. Поэтому на эту вспышку я отвечаю вопросом: — Ты считаешь, я этого не понимаю?
Ей это не нравится. Мое упрямство не нравится.
— Я не знаю, что ты понимаешь, а что нет, — вибрирует она. — Он организует твою карьеру. У тебя ведь даже менеджера постоянного нет!
— Я отлично справляюсь без него.
— Ты в этом году половину турниров пропустил! Думаешь, я не знаю? Тебе нужен новый тренер! Ты бы мог за границей выступать!
— Думаешь, мне не предлагали контракты? — спрашиваю я. — Кто сказал, что я этого хочу?
— А чего ты хочешь?!
Подняв на нее глаза, я отвечаю на вопрос: — Прежде всего, принадлежать себе следующие десять лет. И раз уж ты заговорила про этот год, я поделюсь информацией. Я сломал запястье весной, поэтому уменьшил нагрузку по максимуму. Это случилось, потому что я не рассчитал силы. Два года… пахал как черт, и вот результат.
Я пахал… блядь… да ради нее, конечно.
Чтобы обеспечить ее всем, когда время придет. Не слушал тренера, и это мне урок. На всю жизнь, причем.
Динара хмурит брови, потому что понимает, что моя новость — это откровение.
Это секрет. Информация, которой не владеет никто. Никто, кроме моего тренера. И, кроме него, никто не знает, какое в действительности плачевное состояние у моего запястья было. И то, что я озвучил, — просто плевок долбаной информации!
— Я не уверен, что готов вернуться, но, если буду готов, решение приму сам, — заканчиваю я этот разговор. — Сейчас контракты мне не нужны. И предложение твоего отца тоже мне не подходит. У твоего отца время стоит дорого, а я спешить не хочу.
— Именно поэтому он никогда и не предлагал, — выдает она зло. — Потому что ты себе на уме. Это не мои слова. Его.
В четырнадцать я попал в юношескую команду, тренер которой чуть душу из меня не вынул. У меня никого не было, а значит, и защищать было некому. Он хотел побед, заставлял меня пахать до блевотины. И я пахал, пока не понял, что меня жестко выжимают под ноль ради чужих интересов и долго моя карьера на таких нагрузках не протянет. Я с базы спортивной сбежал. Это тоже был урок. И тоже на всю жизнь.
— Пусть так, — говорю я, вставая с дивана. — Я и не навязывался.
Я касаюсь ее одежды своей — слишком близко Динара стоит. Запах ее чувствую. Почти касаюсь ее тела. Грудью, бедрами. Смотрю в ее лицо, принимая тот факт, что не хочу дотронуться.
Причина гораздо глубже, чем мертвая спячка моего члена.
Я попытался и не смог воспринимать Динару как настоящее, а не как «потерю». Ситуация, как оказалось, приложила меня по башке гораздо сильнее, чем я думал. Разочарование. Именно оно стопорит. Еще то, что Динара меня ни хрена не слышит, и это раздражает.