Бородинское поле

ручьи и реки. Думчев говорит: в обороне в осеннюю распутицу

и то легче было. А тут разве угонишься за пехотой при таком

темпе наступления?

18 февраля полк Макарова переходил на новые позиции.

Полк спешил, артиллеристы понимали, что пехота ждет их

огонька. Глеб, Брусничкин и Саша ехали в одних санях. Леонид

Викторович, как обычно, в присутствии Саши много балагурил,

откровенно любезничал с ней, сыпал комплименты, словно

хотел этим досадить Макарову, к которому, по его убеждению,

Саша была неравнодушна.

– Там, за рощицей, что-то чернеет, - проговорил

задумчиво Глеб, глядя в бинокль.
– Похоже, стога сена.
– Это

было бы как нельзя кстати.

– Надо послать разведать, - быстро сообразил

Брусничкин.

– Послать-то некого. Разве что наших ординарцев.

– Конечно, пусть Чумаев и Коля добегут и выяснят, -

охотно согласился Брусничкин.
– Сенцо нам не помешает.

Ординарцы ехали сзади на второй подводе, и Глеб сразу

же распорядился, назначив Чумаева старшим, и предупредил:

– Будьте осмотрительны.

Это обычное в таких случаях предупреждение

встревожило Сашу. Сердце матери всегда настороже и в

тревоге, когда рядом с ее ребенком ходит опасность. Она тоже

шепотом напутствовала сына:

– Смотри, сынок. Говорят, в лесах полно немцев, которые

из окружения выходят.

– Да что ты, мама, какие там немцы, - небрежно

отмахнулся Коля. В парнишке заговорило мужское самолюбие.

– А хоть бы и немцы - у нас есть чем угостить.
– И Коля хлопнул

правой рукой по кобуре нагана, а левой достал из кармана

гранату-лимонку и широко заулыбался.

Саша только вздохнула и сокрушенно покачала головой.

Подумала: "Совсем еще дитя, а вишь как хорохорится. Хорошо,

что рядом будет Чумаев: этот - мужичок осторожный, зря

голову под пулю не подставит. Семь раз отмерит, прежде чем

отрезать". Успокоила себя таким образом.

О том, что Чумаев осторожен и трусоват, знали многие в

артиллерийском полку и незлобиво подшучивали над

ординарцем комиссара. Чумаев не обижался: пускай себе

болтают, его от насмешек не убудет. Насмешки - не пули, они

безопасны, особенно если к ним привыкнуть и не обращать

внимания.

Тяжело идти по целине. Рощица только кажется, что

близко, а на самом деле до нее километра полтора набежит,

если не с гаком. Коля идет впереди: ему что, он легкий, не

проваливается - его снежный наст держит. Шустрый парень.

Чумаев даже завидует ему. Он всем завидует: шустрым и

нерасторопным, толстым и тонким, здоровым и больным.

Такой у него характер, у Егора Чумаева. Не завидует, пожалуй,

только Кузьме Акулову: в душе считает его поступок не

подвигом, а глупостью.

Справа - лес, впереди рощица насквозь

просматривается, за ней действительно что-то чернеет. Пока

трудно сказать, что именно: может, деревья, а может, и стога.

Полковник в бинокль смотрел, ему видней. А у Чумаева нет

бинокля. И у Коли нет. Но он глазастый, молодые глаза хорошо

видят. Только что он в стогах понимает. Одним словом,

москвич, горожанин. Слева - косогор, на нем стайка берез

одиноко и сиротливо молчит. Должно быть, там хутор был, да

от него ничего не осталось, опереди, за рощицей, в мглистой

дымке темнеет лес. Леса, леса Подмосковья.

Когда добрались до рощицы, Чумаев оглянулся: дорога,

по которой шел полк, теперь безлюдна, артиллеристы

скрылись за бугром. И Чумаеву стало как-то не по себе,

тоскливо и одиноко. В голову лезут всякие беспокойные мысли.

И день под стать его мыслям: серый, угрюмый, без просветов.

Небо слилось с землей, размыло горизонт, все потонуло в

сумерках, хотя время к полудню приближается. Мороз ослаб, и

ветра нет. Тихо.

Чумаев не поспевает за Колей. Мальчишке что: он

налегке, с одним наганом, а у Егора винтовка, она, считай,

десяток наганов перетянет, если на весы бросить. Да гранаты.

Да вещевой мешок. А Коля свой на санях оставил. Мог и

Чумаев оставить, но решил, что так надежней. Вещмешок

всегда при себе сподручней держать. Чумаев еще в середине

рощицы, а Коля уже на противоположной опушке.

Остановился, поджидает старшого вперед смотрит и по

сторонам. Впереди тихо, только на западе за бугром,

скрывшим полк, слышна далекая стрельба. Справа лес угрюмо

молчит, и в этом его молчании кроется нечто загадочное и

таинственное.

– Ну вон, смотри, - указывает Коля на два стога, до

которых от них метров двести.

– Точно, полковник не ошибся - сено, - говорит Чумаев.

– А ты почем знаешь? Может, совсем и не сено.

– А что еще?

– Солома, - вполне серьезно сказал Коля.

– Со-ло-ма, - передразнил Чумаев.
– Какой спец по части

фуража объявился. Ты в деревне-то когда-нибудь бывал? Не

приходилось? Сразу видно - москвич.

– А почему не солома?

– В стогах солома? Отродясь такого не видал.

Наивность Коли раздражает Чумаева. Но Коля

настойчив, твердит свое:

– У вас не бывает, а тут может. Везде по-разному. Пойдем

проверим. Полковник что приказывал? Выяснить и доложить.

– Руками, что ль, пощупать? Глазам не доверяешь?

– И руками. Полковник как сказал? Дойти до стогов,

узнать.

– Ну и иди, если ты собственным глазам не веришь. А я

не дурак, чтоб зазря сугробы месить. Нам еще вон сколько

назад по снегу шастать. К обеду до своих добраться бы.

Коля пошел к стогам, а Чумаев втиснулся в развилку двух