Бородинское поле

берез-близнецов, прислонил к стволу винтовку, закурил. Глядя

на удаляющегося Колю, подумал: "Зарыться бы сейчас в стог

душистого сена, хранящего летнее тепло, и соснуть, как в

берлоге, часок-другой. А Коля - чудак, наивный мальчишка.

Зачем поплелся, когда и так видно. Верно говорят: глупая

голова ногам покою не дает. Ну да пусть его".

И вдруг видит, как справа от леса прямехонько на рощицу,

где он сидит, идут три немца. Сомнений никаких - определенно

немцы. Автоматы на шее болтаются, в длинных шинелях, а

головы чем-то обмотаны. Ну точно огородные пугала. Смехота

– срамота. Да только Чумаеву не до смеха. Видит, на опушке

леса какое-то шевеление. Присмотрелся: господи, царица

небесная, да там же целый муравейник немчуры, тьма-

тьмущая!

Всполошился Чумаев, екнуло сердце, холодный пот по

спине пробежал. Схватил винтовку, глянул на стога, а Коли нет.

Куда же он подевался? За стог, стало быть, зашел? "Крикнуть

ему, что ли? Предупредить? Да нет, боязно: немцы услышат. И

мешкать нельзя. Так что же делать? Вот она - смертушка-беда,

нежданно-негаданно нагрянула.

Чумаев загнал патрон в патронник и, не раздумывая, что

есть силы помчался по роще в западном направлении, куда

ушел их полк. Только бы поскорей оторваться от немцев. Пока

что они его не видят, роща скрывает. А как заметят – стрелять

начнут. Расстояние между ними постепенно удлиняется, но

пуля дура, далеко летит и за полкилометра может настигнуть.

Он изредка оглядывался, скользил поспешным, пугливым

взглядом по стогам, все Колю надеялся увидеть. Не было

Коли. Что с ним будет? Убьют или в плен возьмут. А это,

считай, что в лоб, что по лбу, один хрен. Пропал ни за что, а

вернее, из-за глупости своей. Послушался бы старшего...

...Тра-та-та... Это из автомата. Оборвались мысли о Коле.

Теперь в пору о себе подумать. Стреляют, а куда - неизвестно.

Снова очередь из автомата. И пули жиг-жиг - значит, по нему.

Выходит, заметили. Теперь дай бог ноги. А пот уже не

холодный, а горячий струится по лицу, солено попадает в

глаза. Жарко и тяжело. Сбросить бы полушубок и мешок. Все

равно лишние, только мешают. Да нельзя, не положено.

Стреляют еще, но пули уже не свистят. Возможно, с Колей

идет перестрелка. Он несколько раз падал в снег, вставал и

снова бежал изо всех сил.

Стрельба наконец утихла. Чумаев обернулся: немцы

далеко, в рощу вошли, заполнили всю до краев. Пропал Коля.

Что поделаешь - царство ему небесное. Сам виноват. Да и к

чему теперь виноватых искать. Виноватых... И вдруг эта мысль

больно ужалила Чумаева. Что он скажет полковнику? И как

полковник посмотрит на его, Чумаева, поступок? А собственно,

что он должен был сделать в данной ситуации? Помочь Коле

он все равно не смог бы, только на себя бы смерть накликал.

Какая польза для полка, если б они оба погибли? А так хоть

один в живых остался, чтоб предупредить полк об опасности,

которая грозит ему с тыла. Нет, он, Чумаев, думал не о себе,

он думал о своих товарищах, он полк спасал от нависшей над

ним опасности.

Эта мысль успокаивала. С ней он и предстал перед

полковником Макаровым.

Полк Макарова только что занял огневые позиции. Глеб с

группой командиров находился на своем КП. Адъютант

Думбадзе доложил, что телефонная связь с дивизией

установлена. Глеб попросил его соединить с комдивом.

– Товарищ полковник, у телефона начальник

оперативного отдела, - сказал Думбадзе и передал Глебу

трубку полевого телефона.

– Я прошу полковника Полосухина, - сказал Глеб.

– Дивизией командует комиссар Мартынов, - ответили на

другом конце провода, и в тоне, каким были произнесены эти

слова, чуткое сердце Макарова уловило что-то напряженное,

предвещающее беду.

– А Виктор Иванович?
– сорвалось тревожное у Глеба.

– Виктор Иванович убит. Как?.. Когда это случилось?!

Насмерть?..

– Убивают всегда насмерть, - холодно и резко ответил

начальник оперативного отдела и после краткой паузы, уже

смягчившись, пояснил: - Сегодня утром. Комдив с ординарцем

и командиром батальона вышел на рекогносцировку к высоте

двести шестьдесят один. На высоте в пятистах метрах были

немцы. Очередью из пулемета всех троих наповал.

"Наповал... Виктор Иванович... наповал", - сверлило мозг,

и Глеб не знал, что говорить. Он молчал, ошеломленный

страшной вестью.

– А вы что хотели? - спросил начальник оперативного

отдела.

– Я хотел доложить комдиву: полк вышел на огневые

позиции в трех километрах восточнее Двориков, - сказал Глеб

деревянным, не своим голосом.

– Долго вы выходите. У Двориков заминка. Батальон

Сухова топчется на месте, ожидая вашей поддержки.

– Да-да, будет поддержка, - машинально обронил

Макаров и положил трубку. Затем поднял усталые, потухшие

глаза на Судоплатова, на Брусничкина и остановил отчаянный,

тяжелый взгляд на Саше. Глухо сказал: - Виктор Иванович

Полосухин убит. . Сегодня утром.

Вот в это самое неподходящее время и появился на КП

Егор Чумаев. Лицо потное, из-под сбитой набок ушанки

выползла на лоб белесая прядь мокрых, слипшихся волос.

Ворот полушубка расстегнут, пуговицы оторваны. Уже этот вид

вызвал у Глеба чувство раздражения. Он поморщился и хотел

сделать Чумаеву замечание, но тот уже докладывал, заикаясь

и проглатывая окончания слов: