Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

начнет хозяин. И Макаров начал прямо, без обиняков:

– Прочитал я ваши "Записки". Внимательно прочитал.

Он сделал долгую, многозначительную паузу, словно не

решаясь произнести последующие слова. Взгляды их

встретились: выжидающий, покорный Брусничкина и

собранный Макарова.

– Не понравилось?
– упредил вопросом Брусничкин.

– Да, не понравилось, - подтвердил Макаров, не сводя с

гостя прямого, открытого взгляда. - У меня есть серьезные,

принципиальные

замечания.

– Что ж, готов выслушать с глубокой признательностью.

Макаров пошел в кабинет, взял листок, исписанный

мелким почерком, и пункт за пунктом высказал свои суждения.

К его удивлению, Брусничкин не перебивал, слушал с

преувеличенным вниманием, и по выражению его лица

невозможно было понять: соглашается или возражает.

– Вот вы пишете о подвиге какого-то журналиста

Эйдинова, который вместе с каким-то эстрадным куплетистом

Ромой в боях за Артемки проявил чудеса героизма, - все

больше возбуждаясь, говорил Макаров, и в глазах его

светилась беспощадная холодная решимость. - Я

интересовался в Бородинском музее, спрашивал товарищей,

участвовавших в боях за Артемки. Никто не слышал даже

фамилии этого Эйдинова. Не было, говорят, такого. Откуда вы

взяли?

– Мне рассказывал сам Рома, Роман Григорьевич. Он

живет в Москве, а Эйдинов - в Минске. С ним я

переписываюсь. У меня есть его письма, - впервые отозвался

Брусничкин на замечания Макарова, и его ищущий

конфузливый взгляд заметался по комнате.

– А если оба они врут, если ничего этого не было, о чем

вы написали? Может, они вообще не участвовали в битве за

Москву. . После выхода в свет вашей книги они потребуют для

себя Золотые Звезды Героя. Может такое быть?

– Вообще-то, пожалуй, ты прав. Я как-то привык верить

людям. Хочется доверять. Но, конечно, люди всякие бывают.

Что касается Романа Григорьевича, то он производит

впечатление человека вполне порядочного. Впрочем, кто его

знает, я познакомился с ним в компании интеллигентных

людей, потом встречался два-три раза. Конечно, тут нужна

осмотрительность. Насчет последствий, всяких там притязаний

на звание Героя, я как-то не подумал. А вообще такое

исключать нельзя. Ах, да что там!
– Леонид Викторович поднял

рюмку и заговорил, отрывисто выталкивая слова: - Дорогой

Глеб Трофимович, много еще разного дерьма болтается на

поверхности нашей жизни. Не о нем сейчас речь. Мне хочется

говорить о тех, кого мы помним и никогда не забудем, о наших

боевых товарищах, которые в суровую осень и снежную зиму

сорок первого дорогой ценой крови своей и жизни отстояли

Москву. . Я внимательно слушал твои замечания. И ты конечно

же прав, прав во всем – и в отношении моего

предшественника,

комиссара Гоголева, и в отношении других.

Я благодарен тебе за твою прямоту, в которой я вижу

единственное - искреннее желание помочь автору,

неискушенному, неопытному, и все замечания и советы я

принимаю безоговорочно. Спасибо тебе, дорогой. За твое

здоровье!

Макарова Брусничкин и прежде, на фронте, поражал

неожиданным ходом, но такого оборота дела он не ожидал. Ну

хоть бы возразил, поспорил. Так нет же - со всем согласен и

признателен. Такой поворот обезоруживал. Правда, спустя

несколько минут Леонид Викторович чрезвычайно душевно

сказал:

– Одна-единственная просьба, Глеб Трофимович: не

нужно указывать на эти частности, ну вроде Ромы и Эйдинова,

в рецензии. Лучше сказать так: мол, частные замечания я

сообщил автору при личной беседе, и он с ними полностью

согласился и обещал устранить. А? Ведь так будет лучше?

Он смотрел на Макарова умоляющим взглядом и с такой

преданностью, что вся прежняя непреклонность генерала враз

была поколеблена, и он лишь спросил совсем мягко и

снисходительно:

– А если автор забудет внести исправления и книга

выйдет вот в таком виде? Подобный вариант возможен?

Брусничкин закрыл глаза, решительно покачал головой,

скрестив на груди руки, и клятвенно произнес:

– Никогда! Совершенно исключено. Я что, сам себе враг?

В прихожей раздался звонок.

3

Вошедшие в квартиру Макарова его сын Святослав и

генерал-майор Думчев были немало удивлены встречей с

Брусничкиным. Слегка захмелевший и возбужденный, Леонид

Викторович выказывал преувеличенную радость и восторг,

бросался обнимать и того и другого, повторяя:

– Как я рад, как рад видеть вас! Орлы! Посмотри, Глеб

Трофимович, ведь орлы, а?! Я тебя, Николай Александрович,

помню командиром батареи на Бородинском поле. А помнишь

Дворики, когда ты последний снаряд выстрелил? Прицел был

разбит, а ты через ствол наводил орудие.

– Вот об этом и нужно было рассказать в "Записках", -

очень к месту ввернул Глеб Трофимович. - А то каких-то

куплетистов придумал.

– Каюсь, грешен. Не вели казнить - вели миловать, -

умоляюще заговорил Брусничкин, и взгляд его, смиренный,

просил не заводить разговор о рукописи, пощадить.

И Глеб Трофимович пощадил, пригласив всех к столу, а

сам направился на кухню за закуской. А Брусничкин все

восторгался:

– Святослав! Полковник Макаров! И при усах! Гусарские

усы... Они тебе к лицу, Святослав Глебович. Мне кажется, это

было вчера, кажется, совсем недавно ты, замполитрука,

Поделиться с друзьями: