Бородинское поле

желторотый мальчишка, высокий, худющий, поднял батальон в

атаку. на Дворики. Командиром батальона у вас был этот, как

его? Вылетело из памяти. Тоже высокий такой и тощий?

– Сухов, - подсказал Думчев.
– Он высокий, но не тощий.

Если по сравнению с тобой, то, пожалуй, - да.

И Думчев добродушно рассмеялся. Николай

Александрович Думчев - открытая душа. Он принадлежал к

категории тех людей, у которых все на виду: дела и мысли,

симпатии и антипатии, любовь и ненависть.

На Бородинском поле Думчев командовал батареей.

Было ему тогда двадцать четыре года. Бесстрашный в бою,

неутомимый трудяга, он делал свое дело тихо и скромно, без

эффектов и рисовки, и когда его хвалили, что случалось не

часто, он искренне смущался и недоумевал, словно ему по

ошибке приписывали чужие заслуги. Заядлый охотник,

веселый и общительный, любитель анекдотов, он легко

сходился с людьми, держался просто и в любой компании

чувствовал себя уверенно и свободно.

Не по годам сутулый, рано потерявший черные кудри, он

все же не выглядел старше своих лет: его молодила озорная

улыбка, которую постоянно излучали его карие глаза.

– Послушай, Николай Александрович! Я недавно в

Болгарии был - там Думчевых, как у нас Ивановых. Ты не

болгарин?
– поинтересовался восторженный Брусничкин,

– Вот черт! Уже, наверно, в сотый раз я слышу этот

вопрос. Между прочим, в Болгарии есть Ивановы, Петровы,

Павловы, Поповы и даже Игнатовы. Есть и Райковы. А у нас в

Большом театре есть артист Евгений Райков - с ударением на

последнем слоге. Выходит, что разница только в ударении: у

болгар Павлов, но Иванов, а у нас Павлов, но Иванов. Все

наоборот.

– Но ты похож на болгарина не только фамилией, лицом

похож, - донимал Брусничкин.

Пришла с работы Александра Васильевна, удивилась

неожиданной встрече с Брусничкиным. А он, уже захмелевший,

галантно раскланялся, к ручке приложился, в комплиментах

рассыпался: "Вы все такая, как и четверть века тому назад, -

красивая и молодая!"

Уже два года, как она могла уйти на пенсию, но об этом и

думать не хотела, не представляла себя без привычной

работы, без больничных палат, без больных, которым она

щедро отдавала частицу своего доброго, ласкового сердца.

Нисколько не поредевшие лунные волосы украшали ее голову,

а зеленые глаза, то строгие, то вдруг насмешливые, озаряли

моложавое, без единой морщинки, лицо. И движения ее были,

как и прежде, резкие, уверенные, и голос все такой же, как и в

сорок первом, когда Брусничкин увидел ее впервые, - слегка

приглушенный, но твердый, полный спокойствия.

Ее приход внес в мужскую компанию свежую струю

задушевности и уюта. Она сообщила, что звонил ей на работу

Коля и обещал подъехать: ему тоже хочется повидаться со

Святославом, прибывшим из "горячей точки" земного шара,

послушать рассказ очевидца "шестидневной войны". Но Колю

не стали ждать, попросили Святослава начать рассказ.

Святослав был в Египте в числе группы советских

офицеров, работавших там по приглашению президента

Насера. Стеснительный, и даже застенчивый, он не горел

особым желанием рассказывать, тем более что Думчеву уже в

машине, когда сюда ехали, рассказал, и потому говорил

неохотно и как бы даже смущаясь:

– Собственно, все, что произошло в июле на Ближнем

Востоке, вы знаете из газет. Об этом писалось много и

подробно.

– Ну нет уж, - дерзко и деловито возразил Брусничкин, -

одно дело - газеты, совсем иное - живой очевидец. Скажи,

Святослав Глебович, ведь верно, что израильская армия

первоклассная и по вооружению, и по военной подготовке ее

солдат и офицеров? Умеют воевать, ведь так?

Глеб Трофимович и Думчев обменялись

многозначительными взглядами. В золотистых глазах

Святослава сверкнул недобрый огонек. Отец хорошо знал этот

огонек, этот характерный прищур, всегда напоминающий ему

первую жену, мать Святослава, Нину Сергеевну. Она обычно

так щурилась, когда была чем-то недовольна. И тонкие дуги-

брови ее тогда вытягивались в ниточку, как сейчас у

Святослава. Значит, и Святослав недоволен репликой

Брусничкина. Мимолетные воспоминания о пропавших без

вести жене и дочери отзывались в сердце Глеба Трофимовича

тоскливой болью. Не глядя на Брусничкина, Святослав

заговорил медленно своим тяжелым басом, и слова его

казались круглыми, весомыми, как чугунные гири.

– Не совсем так, Леонид Викторович.

– Скорее, совсем не так, - бросил реплику Думчев,

уставившись на Брусничкина сверлящим взглядом.

– Пожалуй, - продолжал Святослав. Теперь тонкие брови

его опять круто изогнулись. - Израиль напал внезапно,

вероломно, неожиданно. Его авиация свой первый удар

нанесла по аэродромам. Бомбили сразу все египетские

аэродромы. А в первый день, например, каирские аэродромы

они бомбили пять раз. И как? Сначала разбивали взлетно-

посадочные полосы. Затем ракетами и из пулеметов

расстреливали стоящие самолеты и другую технику. Таким

образом египетские войска, в сущности, лишились поддержки

и прикрытия с воздуха. Небо над ними было открыто, и небо

это исторгало на головы египетской армии тысячи бомб, ракет,