Бородинское поле

Сталина как главнокомандующего особенно проявились,

начиная со Сталинграда. В руководстве вооруженной борьбой

в целом И. В. Сталину помогали его природный ум, богатая

интуиция. Он умел найти главное звено в стратегической

обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие

врагу, провести ту или иную крупную наступательную

операцию. Несомненно, он был достойным Верховным

Главнокомандующим".

– Великие и умные великодушны, они могут во имя

правды подняться над личным; дураки и ничтожества

мстительны и злопамятны, - вслух размышлял Макаров над

прочитанным. Он не спешил листать страницы, не мчался

галопом по тексту; он вдумывался и часто, оторвавшись от

чтения, прикрывал глаза и погружался в размышления. Он

думал над превратностями судьбы. Жуков был его кумиром, и

Макаров считал, что в образе этого полководца и гражданина

воплотились лучшие черты русского характера. Он вспоминал,

как однажды, отдыхая в Крыму в военном санатории,

встретился с Жуковым. В то время маршал уже был, что

называется, не у дел. Он приехал отдыхать вместе с женой,

дочерью и тещей. Его никто не встречал. У закрытых на замок

железных ворот санатория он со своей семьей появился в

неурочное время: в так называемый мертвый час. Маршал,

одетый в штатский костюм, стоял у закрытых ворот в

некотором затруднении. Полководец, перед армиями которого

открывались ворота немецких городов и крепостей, был слегка

смущен перед воротами санатория, на которых висел

увесистый замок, а за воротами, у пивной палатки, стояла

группа отдыхающих офицеров, по-своему использовавших

время мертвого часа. Они, как и маршал, были в штатском, но

их выправка, их мужественные, решительные лица говорили о

том, что это были боевые майоры, подполковники и

полковники.

– Товарищи, - обратился к ним маршал, - как пройти на

территорию?

Другой проход, открытый во время мертвого часа, был с

противоположной стороны. Но... Офицеры переглянулись. Это

было какое-то мгновение, не требующее слов. Лишь один

молодой статный полковник с красивым бронзовым лицом

сказал:

– Минуточку, товарищ маршал.

И не успели маршал и его спутники, что называется,

опомниться, как четыре офицера одновременно с обеих

сторон подхватили створчатые железные ворота, подняли с

петель и бросили к ногам изумленного и до слез растроганного

полководца. И тот же статный полковник, сделав

выразительный жест в открытые ворота, сказал:

– Пожалуйста, товарищ маршал, входите!

Все это происходило на глазах Макарова, и он очень

пожалел, что не был в числе четырех офицеров, снявших с

петель ворота. Но ему хорошо запомнилось взволнованное,

растроганное лицо маршала и блеснувшие благодарной влагой

непокорные глаза.

В четвертом часу пополуночи Глеб Трофимович

захлопнул книгу и, прежде чем выключить у изголовья

хрустальное бра, еще раз взял фотографии, присланные из

США. В доме и за окном стояла глубокая тишина. Александра

Васильевна и Лена уже давно спали. Не спеша он рассмотрел

фотографию дочери. Дородная блондинка с курносым

славянским лицом смотрела уверенно и гордо. "Вся в меня", -

приятно подумалось Макарову. Затем он снова взглянул на

фотографию первой жены. Как вдруг ему почудилось какое-то

едва уловимое движение на скорбном лице Нины Сергеевны,

движение, похожее на мгновенно пробежавшую тень. И теперь

в печальных и строгих глазах ее он увидел непреодолимую

боль и тихую досаду, обращенную именно к нему, ее первому

мужу. Он не чувствовал за собой никакой вины и все же

испытывал необъяснимую, подсознательную неловкость.

Подумалось: "А ведь не написала мне, ограничилась

холодным приветом. А могла бы написать".

3

Глеб Трофимович ошибался: Нина Сергеевна написала.

И письмо свое послала в один день с Наташей. Когда Валя

Макарова вечером возвратилась домой, письмо,

^адресованное Святославу, лежало в почтовом ящике.

Обратный адрес: "США Н. С. Раймон". Святослав еще не

возвратился из командировки. Вообще-то Валя не имела

привычки вскрывать корреспонденцию мужа, но на этот раз

одолело чисто женское любопытство, тем более что, как она

догадывалась, письмо не содержало секретов, и Святослав не

будет в претензии.

В отличие от письма Наташи письмо Нины Сергеевны

было написано от руки, мелким почерком, на четвертушке

глянцевой бумаги. К письму была приложена фотография

Нины Сергеевны с надписью на лицевой стороне: "Дорогому

сыночку Славику от любящей мамы". От этой надписи веяло

чем-то кладбищенским - подобные слова можно нередко

встретить на гранитных надгробиях. Письмо было написано

аккуратным, ровным почерком, без помарок: видно,

переписывалось с черновика. И начиналось словами: "Родной

мой сыночек, кровинушка моя... У меня уже нет слез, чтоб

плакать на радости, - все слезы выплакала в горе. Счастливая

судьба и твой брат Виктор помогли мне найти тебя в

воскресших - благодарение богу. . Я пишу, а рука дрожит, и нет

слов у меня, чтоб выразить мою материнскую радость и

рассказать о страданиях, которые выпали на мою долю. Как

хочется мне поскорее увидеть тебя и обнять, мой милый

мальчик, приласкать и приголубить. Узнаю ли я тебя, узнаешь

ли ты меня, свою несчастную маму? Виктор рассказал мне,