Бородинское поле

любви. Никогда такого не было. А может, было, да только я

позабыл? Нет-нет, ничего подобного не было", - твердо решил

он.

А навстречу им надвигалось село с высокой шатровой

колокольней и пятью зелеными главами церкви из красного

кирпича. Село утопало в буйно цветущей сирени. По обе

стороны улицы, захлестнув фиолетово-синей волной

приземистые избы, размашисто бушевала сирень, сочная,

густая, и запах ее врывался в салон "Жигулей". Валя сказала

восторженно и удивленно:

– Родилась и выросла я в деревне, на юге Московской

области, сирень у нас была, но такого моря сирени я нигде не

встречала.

– Не море, а целый океан, - сказал Олег и добавил: - Я

очень люблю сирень. Особенно белую.

– В сочетании с фиолетово-синей она очень

выразительно и приятно смотрится.

– Да, именно в таком сочетании, - согласился Олег.
– В

Москве в Главном Ботаническом саду есть сиреневая роща.

Вот где красотища!.. Каких только сортов там нет! Сколько

различных оттенков! И махровая, мохнатая, увесистая. Ты не

видела?

– К стыду своему, я не была в Ботаническом саду. Все

собиралась, да как-то не получалось.

– Ты многое потеряла. Но это упущение можно

поправить... Согласен быть твоим проводником.

Она молча закивала.

Миновав село, выскочили с разбега на пыльную

проселочную дорогу, которая желтой змейкой извивалась

между яркой зеленью озимых хлебов. Вдали на фоне

ослепительно светлого горизонта, к которому медленно ползло

солнце, притягательно темнела рощица. Издали она казалась

внушительной и густой. Но когда они приблизились к ней и,

остановившись на опушке, вышли из машины, то нашли эту

рощицу малопривлекательной: узкая полоска молодого

березняка просвечивалась насквозь до противоположной

опушки. Сквозь прелую прошлогоднюю листву с трудом

пробивалась редкая травка.

– Посмотрим, что дальше, - сказал Олег, садясь в

машину. А дальше, за рощей, примерно в двух километрах, на

высоком холме снова маячил одноглавый купол церкви среди

темнеющей зелени. Уже издали Олег определил, что эта

церковь построена в стиле русского классицизма конца XVIII -

начала XIX века. У церкви не было отдельной звонницы:

колокола ее крепились под барабанным куполом храма.

Когда подъехали к ней, церковь эта оказалась совсем не

высокой, но довольно нарядной, построенной зодчим,

обладавшим хорошим вкусом и высоким профессиональным

мастерством. Здание церкви, когда-то окрашенное в светло-

оранжевый цвет, с белыми колоннами, а сейчас серое, с

облупившейся штукатуркой, оказалось единственным здесь

строением среди нескольких старых лип и берез в густой

заросли сирени. Когда-то, в недавнем прошлом здесь стояла

небольшая деревенька в два десятка дворов. Потом жители ее

переселились на центральную усадьбу совхоза, в новые,

благоустроенные дома, постройки разобрали и свезли.

Осталась лишь эта церквушка да глухие заросли сирени вокруг

нее. Они вышли из машины, осмотрелись. Кругом лежала

безмятежная тишина и благостный покой. Ни одной души, и

казалось как-то странно, что в таком безлюдье и запустении

пышно цветет сирень. Что-то кладбищенское напоминал этот

пустынный уголок и умиротворял. Но ни Валя, ни Олег не

хотели умиротворения. В них бушевали страсти, разгорались с

нарастающей силой. Насыщенное радостью раздолье

искрилось, сверкало и звенело: это земля пела сиреневые

напевы. И Олег пел, потому что не мог не петь, и голос его

звучал по-юношески звонко и окрыленно. Он ощутил, как

молодость вернулась к нему, и глаза его сверкали молодо, а

тонкое бледнокожее лицо светилось высоким счастьем. Потом

они читали друг другу поэтические строки, которые, очевидно,

их волновали. Начал Олег:

...Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой... Унынья моего

Никто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит - оттого,

Что не любить оно не может.

Валя ответила в тон:

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется - на душе светло.

Потом снова Олег:

О женщина,

Краса земная,

Родня по линии прямой

Той первой,

Изгнанной из рая,

Ты носишь рай

В себе самой.

– Это Василий Федоров, - сказала Валя и нежно

прильнула к Олегу всем телом, и они в долгом поцелуе

медленно опустились на молодую траву под пышным кустом

сирени. Она отдалась неистово и страстно, желая испить свое

запоздалое счастье до конца. Зрелая, осознанная любовь, где

разум и сердце действуют заодно, толкнула ее на этот

дерзновенный шаг в первый и, возможно, в последний раз в ее

жизни. Это не была мимолетная, безрассудная вспышка. Во

всех ее действиях и поступках сквозили изящная

непринужденность и кроткая покорность. Глубокая и цельная

натура, она отдавала отчет своим поступкам и не очень

заботилась о последствиях. Просто о них она сейчас не хотела

думать. Она смотрела на Олега ласково и умиленно ясным

преданным взглядом. И вдруг, словно опомнившись,

заговорила тихим мелодичным голосом, закрыв пунцовое лицо

ладонями:

– Какой кошмар... какой кошмар. Со мной такого никогда

не случалось... Никогда.

Но в словах ее и голосе не звучали ни укор, ни