Бородинское поле

году". Наш политрук сказал: "Священна слава российская. Она

поможет нам одолеть- Гитлера". И я, дорогая Варенька,

поверил в его простые, обыкновенные слова, - поможет.

Политрук сказал то, что думал и чувствовал я сам".

Варя читала это письмо по нескольку раз и плакала,

испытывая наслаждение, полное радостных мук. Сразу после

ухода Олега на фронт она пошла работать в госпиталь свекра

и перебралась к ним на квартиру: тоскливо было одной у себя,

пустынной и печальной казалась их комната, где все

напоминало ее милого, славного Олега. Перебраться в дом

Остаповых предложила Варе свекровь.

– Что тебе там одной маяться, - говорила Наталья

Павловна.
– Перебирайся к нам, вместе легче будет пережить

это трудное время. Да и нам, старикам, веселей.
– Она хотела

добавить "и спокойней", но не сказала, не обидела невестку.

Варя глубоко уважала родителей мужа и охотно согласилась

перейти на время к ним.

Как-то поздно вечером, когда в доме Остаповых, придя с

работы, собрались все за ужином, Борис Всеволодович, по

своему обыкновению, открыл номер "Правды" - газеты он

читал дома, на работе, в госпитале, не было для этого

времени - и в списках Героев Советского Союза увидел

фамилию старшего лейтенанта Макарова Игоря Трофимовича.

Варя в это время помогала Наталье Павловне накрывать на

стол. Свекор, не выпуская из рук развернутой газеты,

посмотрел на сноху поверх очков как-то по-особому. Варя

обратила внимание на необыкновенный искрящийся блеск его

светлых, всегда внимательных глаз, и этот слишком

пристальный и чем-то встревоженно-обрадованный взгляд

даже смутил ее.

– Варя, как вашего младшего брата имя?
– спросил Борис

Всеволодович.

– Игорь. А что такое?
– встревожилась Варя, уставив на

свекра широко раскрытые родниковые глаза.

– Вот тут указ о присвоении звания Героя. Среди других и

старший лейтенант Макаров Игорь Трофимович. - И подал

Варе газету.

Она смотрела и не верила своим глазам. Все как будто

совпадало.

– Игорь, - повторила она рассеянно. - Но он же был

лейтенант.
– И вопрошающе смотрела на свекра.

– А стал старшим лейтенантом. Сейчас это быстро, -

ответил Борис Всеволодович.

– А может, он убит?
– вдруг спохватилась Варя, и лицо ее

враз побледнело.

– Тогда б так и написали: "посмертно", - успокоил свекор.

Наутро, до того, как поехать в госпиталь, сунув в карман

газету, Варя помчалась на Верхнюю Масловку к родным, чтобы

порадовать их чрезвычайной вестью. Отца уже не застала

дома: ушел на работу, а Вера Ильинична, как только Варя

переступила порог, ошарашила ее слезливо:

– Игорек-то наш раненый лежит, в Туле. Письмо вчера

получили, собиралась сегодня к тебе поехать. Навестить бы

его надо. Ты одна у нас только и можешь съездить. Отпросись

у Бориса Всеволодовича. Дело-то какое.

И она суетливо пошла за Игоревым письмом, чтобы

показать его дочери, а Варя сразу порадовала мать приятной

новостью, подавая взамен письма газету:

– Вот, читай: твой сын, дорогая мамочка, Герой

Советского Союза. Поздравляю тебя, - и поцеловала ее в

смоченные слезой морщины.

И хотя Игорь писал, что ранение его пустяковое, что

больше недели он не пролежит, что ему вообще нечего делать

в госпитале, так как рана быстро заживает, все же на другой

день с письмом профессора Остапова Варя помчалась в Тулу.

И действительно, ранение было неопасным, дело хоть и

медленно, но шло на поправку. Приезду сестры Игорь

несказанно обрадовался. Главным врачом госпиталя, в

котором лежал Игорь, оказался бывший ученик Бориса

Всеволодовича, и поэтому он без всякой канители разрешил

Варе перевезти брата из Тулы в Москву для дальнейшего

лечения у профессора Остапова. В столичном госпитале Игоря

навещали мать и отец, подолгу беседовали с ним и

радовались тому, что сын выглядит и чувствует себя

молодцом. Игорь не унывал, был со всеми общительным,

веселым, правда, немножко возбужденным.

В госпитале старшей сестрой отделения работала Саша

Фролова. Впрочем, Сашей она была только для Вари, с

которой как-то сразу подружилась и близко сошлась, а для всех

остальных - Александра Васильевна. Варя была моложе Саши

на восемь лет, но для дружбы такая разница в возрасте не

имеет значения. Да Саше никто и не давал тридцати двух; эта

яркая, солнечная, зеленоглазая блондинка с тонкими чертами

лица, на котором часто светилась милая, очаровательная

улыбка, выглядела совсем юной. Она одевалась строго и со

вкусом, следила за собой; в ее привычках, жестах, манере

держаться, разговаривать, во всем внешнем облике не было

ничего нарочитого, искусственного. При всей своей хрупкости,

нежности и доброте она обладала сильным характером,

твердым и настойчивым, умела постоять за свои убеждения и

от принципов своих, от своего решения не отступала ни на шаг.

Раненые ее любили и уважали, относясь к ней с трогательной

солдатской доверчивостью. Они понимали, что ее

внимательность и ласка к ним не были принужденными. Все

шло от чисто любящего сердца.

Варя и Саша быстро, как это бывает у бесхитростных,

душевных женщин, доверились друг другу, делились своими

печалями, заботами и радостями. Впрочем, последних было

немного в этот тяжелый октябрь 1941 года. Пожалуй,

единственной большой для них обеих радостью был Игорь,