Бородинское поле

живой, выздоравливающий, неунывающий герой. Часто

поздними вечерами после отбоя во время дежурства Саши и

Вари Игорь выходил из палаты и, подсев к их столику, вел

полушепотом рассказ о делах фронтовых.

Все, что он им рассказывал, было доподлинной правдой,

без прикрас. А он рассказывал о ночном десанте в занятый

немцами Орел, о Бурде и Лаврененко, о Добрыне и Кирюхе, о

гибели лейтенанта Гришина, о сгоревших в танке своих

товарищах. Но в его рассказах не было густой черной краски,

ужаса, безысходности и уныния.

Не было ничего удивительного в том, что Игорь Макаров

влюбился в Сашу, как говорится, с первого взгляда, даже не

зная, что она за человек, есть ли у нее семья. Влюбился, да и

все тут, влюбился той торопливой безотчетной любовью,

которой влюблялись в госпиталях молодые лейтенанты в

молоденьких сестер и санитарок.

Саша была старше Игоря на десять лет. Техник-

экономист по образованию, она, проводив мужа в армию в

июне сорок первого, сразу же поступила на курсы медсестер и,

окончив их, пошла работать к Борису Всеволодовичу.

Четырнадцатилетнего сына своего Колю она оставила при

себе, когда из столицы эвакуировали детей в тыл. Свежая

красота Саши воспламенила воображение Игоря, и он не

очень-то старался скрывать свои чувства. Это видели обе

женщины: Саша и Варя.

– Мой братец определенно в тебя влюблен, - говорила

Варя. - Он весь преображается при одном твоем имени, и,

кажется, это благотворно влияет на его рану.

– Ах, милый наивный мальчик, он, наверно, не знает, что

у меня четырнадцатилетний сын и я жена солдата, от которого

уже два месяца нет весточки.

Однажды наедине Игорь сказал Саше, краснея:

– Я считал нашу Варю красавицей. Она действительно

интересная. Но когда я увидел вас, я понял, что такое женская

красота.

– Вы, Игорь, ошибаетесь и все преувеличиваете, -

остановила она. - В вашем возрасте обычно не видят и не

понимают красоты, просто сами ее придумывают, создают в

своем воображении.
– И прибавила с тихой дружеской улыбкой:

– Вы меня извините, я не хотела вас обидеть.

Он смутился, круглые глаза его влажно заблестели, но ее

простодушная, мягкая улыбка придала ему смелости, и он

ответил:

– Возможно, я и не очень разбираюсь, но я говорю то, что

думаю: вы восхитительная женщина. И это святая правда. Вам

ее может подтвердить каждый, и даже моя очаровательная

сестричка. И если б мне было позволено...

Саша не дала ему закончить фразу: легко дотронувшись

до его плеча, прекратила дальнейшее объяснение:

– Не нужно, Игорь. У меня сын, мой Коля, боевой парень,

уже почти красноармеец, и муж на фронте.

Опечаленный и какой-то пришибленный, ушел в этот

вечер Игорь в палату и долго не мог уснуть. Ведь он только об

одном хотел просить ее - разрешить писать ей, сюда, на адрес

госпиталя. Просто писать, потому что у одинокого человека

есть такая потребность - хоть в письмах изливать свою душу

перед тем, кому открылось сердце.

А на другой день Саша получила похоронку. Она пришла

на работу, и по ее виду как врачи, так и больные догадались,

что случилась, беда. Белая кожа ее лица приняла какой-то

землистый оттенок, зеленые с искорками глаза не потускнели,

а ожесточились - в них появился холодный, ледяной блеск

отчаяния и скорби. Голос стал глухим, фразы короткими, слова

сухими, деревянными. О похоронке сообщила только Варе.

Варя - Борису Всеволодовичу и Игорю.

Как-то еще до этого в минуту откровения Саша и Варя

говорили о семейной жизни, о счастье, о любви. На вопрос

Вари, счастлива ли она, Саша тогда ответила:

– Как тебе сказать? Если скажу "да", то это будет

неправда. И "нет" - тоже неправда. Словом, и "да", и "нет".

Семейная жизнь состоит из компромиссов. Живем мы с мужем

мирно, тихо, ровно. Он человек неплохой, работник хороший,

свое дело знает. В коллективе его уважали. Ко мне относится

хорошо и, наверно, любит. Я его уважаю, ценю в нем доброту,

ровный, покладистый характер. Колька к нему привязан,

обожает отца. Я его, возможно, тоже любила в свое время.

Конечно, если говорить откровенно, по-честному, он не идеал и

не тот, о котором я мечтала. И той любви, возвышенной, той,

какой бы хотелось, у меня нет и не было. Он часто выпивает.

Часто и много. Из-за этого у нас бывают неприятные

разговоры. Не скандалы, нет - я считаю, что скандалом делу не

поможешь. Иногда мне жалко его. Все же как-никак - отец

моего ребенка. А это большое дело - отец. Я вообще думаю,

идеальная возвышенная любовь - редкость.

О смерти отца Коля узнал первым: похоронку принес

почтальон, когда Саша была в госпитале. Коля вскрыл конверт

и, забившись на кушетку, долго плакал. Наплакавшись, твердо

решил: бежать на фронт и отомстить за отца. Он должен,

обязан убить хоть одного фашиста. Он уйдет тайком от матери,

оставив ей записку. Она у него добрая, мама Саша, она поймет

его. Ведь он уже взрослый, а стрелять - дело нехитрое. Но

потом оказалось, что мама тоже решила идти на фронт. Она

сообщила об этом сыну в тот же вечер, когда прочитала

похоронку, решила как-то сразу и без колебаний:

– Знаешь, сынок, я должна быть там, заменить папу. Это

надо...- А я как же?
– На суровом лице мальчика появилась

растерянность.

– А ты перейдешь жить на время к бабушке. Или к тете

Варе. Как ты захочешь.

Он чуть было не сказал: "И я с тобой, мамочка", но