Бородинское поле
Шрифт:
Он вздохнул широкой грудью, расстегнул полушубок,
отхлебнул глоток горячего чая и, прикрыв ресницами глаза,
задумался. Избежать могил неизвестных солдат невозможно,
когда ежедневно гибнут сотни и тысячи людей, когда трупы
многих остаются на территории, занятой врагом. Ничего,
придет время - воздвигнут памятники. Макаров прав. Думы
Полосухина спугнул зуммер полевого телефона. Он вздрогнул
и снова отпил глоток чаю.
– А может, чего покрепче?
– предложил Глеб.
–
– И вам не
советую. Нам надо постоянно иметь свежую голову.
Взявший телефонную трубку Судоплатов сообщил:
– Вас просят, товарищ полковник...
Полосухин сказал в телефон только два слова:
Хорошо, еду.
– Положив трубку, обеспокоенно молвил: -
Командарм вызывает. За чай спасибо. А теперь хочу обратить
ваше внимание, товарищи: держаться до последнего снаряда.
Будьте готовы к самому трудному. Возможно, это будет
решающий бой. Особое внимание на левый фланг.
– Нам бы пехотного прикрытия немножко, хотя бы роту, -
попросил Судоплатов.
Полосухин отрицательно покачал головой.
– Обойдемся, - сказал Глеб.
– Пока что мы вроде бы во
втором эшелоне. А там видно будет.
– Да, там видно будет - утро вечера мудреней. -
Полосухин протянул на прощание горячую руку.
Командарм встретил комдива гневным вопросом:
– Почему оставили Шевардино? Кто позволил?
– Не смогли, товарищ генерал, - негромко, ровным
голосом ответил Полосухин.
– Вы не смогли. Почему? Почему другие могут, а вы не
смогли? Я спрашиваю вас, почему отошла пехота?! - Лицо
командарма побагровело, голос срывался. Он смотрел на
комдива снизу вверх, щуря маленькие острые глаза. Полосухин
молчал. Он не хотел искать или придумывать какие-то причины
для оправдания. Причина была одна, главная - не хватило сил.
Поэтому оставили и Смоленск, и Вязьму, и сотни других
населенных пунктов... А командарм сверлит душу тяжким и
острым вопросом: - Ты что же, хочешь пропустить немца в
Москву?
– Нет, я этого не хочу, товарищ командарм.
– Не хочешь? Тогда атакуй, немедленно верни
Шевардино. Тебе известно, что лучший вид обороны -
наступление? Немцы боятся наших контратак и не
выдерживают. Артемки - вот тебе наглядный пример!
Полосухин все это знал и понимал. Знал он и то, что
сегодня немцы снова заняли Артемки. Он приказал Воробьеву
и Корепанову на рассвете штурмовать, в сущности, уже не
существующую деревню и весь свой резерв уже бросил туда,
на левый фланг. Он может отдать приказ выбить эсэсовцев из
Шевардино, может даже сам пойти во главе батальона,
погибнуть в атаке, как погиб комиссар Гоголев, но, будет ли
достигнут успех, он не уверен. И в то же время он понимал
правоту командарма: надо драться за каждый
метр земли -позади Москва. И он повторил приказ:
– Есть, выбить немцев из Шевардино!..
Наступила напряженная пауза. Лелюшенко отошел от
комдива в сторону и опустил голову, приблизился к столу, на
котором была разостлана карта. Но не на карту он смотрел: и
без карты знал хорошо весь этот участок, каждую рощицу и
поляну. Он хотел остыть. И в этой тишине прозвучал
спокойный голос комдива:
– Разрешите выполнять, товарищ командарм?
Лелюшенко вскинул на Полосухина быстрый взгляд:
– Чем будешь выбивать?
– Батальоном при поддержке сорокапяток. Больше у меня
ничего нет.
– У меня тоже, - буркнул Лелюшенко, но уже совсем не
сердито. Он так же легко отходил, как и вспылял. И вдруг уже
совсем мягким, доброжелательным тоном: - Вот что, Виктор
Ивановичу пушки сопровождения - это хорошо, это правильно.
И атаковать надо не в лоб, а с флангов. А перед атакой я их
залпом "катюш" накрою. Тут вы на них и набрасывайтесь, пока
не успели опомниться. А теперь иди. Но впредь смотри - ни
одного рубежа без приказа не оставлять. И почаще
контратакуйте, не давайте им спуску. - Он еще подумал,
заговорил, размышляя вслух: - Да, ведь там танки и батальон
эсэсовцев. А на подходе моторизованный и армейский корпуса.
Надо поспешить. Пожалуй, без поддержки танков...
рискованно. А?
– Да, танки б выручили, - согласился Полосухин, зная, что
у командарма в резерве есть танковая бригада.
– Ну вот что, комдив, - решительно сказал Лелюшенко, -
даю тебе еще роту танков. У Орленко возьмешь. Но чтоб к
рассвету Шевардино было у нас. Понял?
– Есть, товарищ командующий, все понятно.
– О начале атаки доложишь, чтобы я мог тебя "катюшами"
поддержать. И действуй, не теряй минут.
Прохладное морозное утро 16 октября на Бородинском
поле оповестили не восход солнца, не алая заря на востоке, а
темная стая "хейнкелей", с угрожающим ревом плывущих с
запада. Они шли тремя волнами с дьявольской
самоуверенностью в своей неуязвимости, не обращая
внимания на торопливую скороговорку зениток и
крупнокалиберных пулеметов. Освещенные еще не
взошедшим солнцем, они с наглым вызовом слегка
покачивались, точно нежась, купались в первых, только им
доступных розовых лучах. Казалось, они насмехаются над
белесыми хлопками разрывов, что лопаются и тают, как дым
папиросы, над ними в голубом просторе холодного неба. Но их
форсу хватило ненадолго. Когда головная группа пересекла
линию Шевардино, одновременно от прямого попадания
снаряда один "хейнкель" взорвался в воздухе в мелкие щепки,