Бразильский вояж

Не прошло и недели, как она разрешила дону Олаво не только целовать руку, но и губы, что привело его в такой восторг, что он тут же подарил ей налобное украшение из аметистов и рубинов и с россыпью мелких брильянтов.

— Сеньор, я скоро не буду видна под вашими подарками. Вы такой милый! Никогда бы не поверила, что такой большой мужчина может быть таким галантным и щедрым. Вы меня балуете! — и Алма жеманно повела плечами, слегка уворачиваясь от его поцелуев.

Он же все настойчивее приникал к ней, покрывая плечи и шею горячими поцелуями. Страх овладел Алмой. В какой-то момент она почувствовала, что может сдать главный бастион её форта, но он устоял, а сама девушка поблагодарила Господа за силы, позволившие ей не поддаться на искушение.

В гостинице она была задумчива и грустна.

— Что случилось, Алмита? — спросил Ник, ревниво наблюдая за ней.

— Сегодня я едва избежала самого страшного, Ник.

— А что ты считаешь таким страшным в жизни?

— Меня откровенно домогался дон Олаво. Посмотри, что он мне подарил! — Алма выложила на стол украшение. — Оно стоит не одну тысячу крузадо!

— Тебя можно понять, моя крошка! Но мне и этого не надо, лишь бы мы с тобой продолжали любить друг друга, как всегда любили.

— Но я могу не устоять перед этим господином! Он так щедр, что в случае своего успеха он может осыпать меня подарками на многие тысячи! Я в растерянности и не знаю, как поступить. Тебе ведь я позволила переспать с твоей Дианой, но мне?.. Это совсем другое дело! Я боюсь и мне нехорошо.

Ник побледнел и зло смотрел на удручённое лицо Алмы. Она искренне переживала, но он понял, что она может не устоять перед горой драгоценностей. И что тогда? Они расстанутся, а ему этого так не хотелось. И тоска сжала его сердце жгучей ревностью и греховными мыслями.

Они вместе переживали это состояние неуверенности и опустошённости.

— Знаешь, милый мой, я буду сопротивляться до последнего. Лишь в крайнем случае могу сдаться. Но это будет чисто деловая сделка, милый мой Николас! Верь мне, прошу!

— Я верю, но не могу принять этой жертвы ради каких-то стекляшек! И я не знаю, как поступлю, узнай о твоём падении, Алма. Сейчас мне невозможно ничего предугадать или решить!

— Я тебя прекрасно понимаю, любимый, но могу ли я устоять? Слишком огромен соблазн. И он так внимателен и предупредителен, так мило говорит, что у меня в груди что-то обрывается, и воля моя тает, как туман.

— Больше не надо об этом говорить, Алма. Я не хочу слышать об этом более, и давай оставим все на волю Господа. Всё в руках его!

Она нежно целовала его в щеки, орошая их слезами сожаления и прося у него прощения за несовершенное преступление.

В таком подавленном состоянии Ник появился в доме донны Дианы. Она в ту же секунду обратила на это внимание и окружила его таким материнским вниманием и заботой, что он вскоре оттаял. Они поужинали при свечах. Обстановка оказалась подходящей, а женщина так любезна и откровенна, что он, помня разговор с Алмой, вынужден сам уступить домогательствам этой сеньоры. Она откровенно волновалась, даже паниковала, и это немного забавляло юношу.

Он помог раздеть её. Та прерывисто дышала, лезла целоваться, и Ник позволял это. Так они оказались в объятьях друг друга, а чуть позже Ник без особого удовольствия вознёс сеньору на вершину блаженства. Изголодавшаяся по мужской плоти женщина извивалась, стонала и даже пыталась вопить.

— Диана, ты поднимешь весь квартал своими стонами. Неужели тебе было так хорошо?

— Глупый мой мальчик! Это ощущение невозможно передать словами! Таких слов просто не может быть. Разве что-то может сравниться с таким наслаждением? Я так люблю тебя, мой ненаглядный малыш! Я готова всё сделать для тебя! Проси, что захочешь!

— Да мне ничего не нужно от тебя, моя пышка! Ты делаешь мне так много приятного, что грех ещё что-то просить. Ты отдохнула?

Она поняла вопрос и с готовностью предложила себя снова.

В гостиницу этой ночью он не вернулся. Алма вздыхала, голова разболелась от мрачных дум и предчувствий. Она до утра ворочалась на жаркой простыне и так и не заснула. Прождала до полудня и тут окончательно убедилась, что он мстит ей. Это была расплата за её грязные поступки, и она это понимала.

— Боже! Никогда не могла подумать, что меня это так затронет? Значит, я его по-настоящему люблю и готова для этого на всё! — говорила она сама себе, шагая по комнате, словно разъярённая тигрица. — Зачем я так поступила! Неужели без больших денег нельзя жить счастливо и приятно? Можно! А я бросила его в объятия порока и лжи! Как глупо и необдуманно! И во всем я сама повинна. Мне некого винить кроме себя!

Она не позавтракала, не оделась. Вышагивая по комнате, она продолжала бичевать себя, проклинать её жажду богатства и моля Бога всё вернуть на прежние их отношения.

Ник появился неожиданно, Алма в напряжённой позе пришибленного щенка, впилась в его глаза своим взглядом, ожидая чего-то страшного и неотвратимого.

— Ты был с нею? — наконец прошептала она вопрос. Злобы и отчаяния в голосе Ник не услышал, и это удивило его.

Он только кивнул. Слов не нашёл, боясь сорваться на крик или ударить её. Он и к этому был готов. Но она не кричала, не ругала, не упрекала.

— Давай всё бросим и завтра уедем подальше отсюда, Николас! — лишь смогла она проговорить, сдерживая слезы.

Он сел на стул, опустил голову и молчал, раздумывая.

— Ну что ты молчишь, Николас? Скажи хоть слово! Я проклинаю всё, что натворила своим безумным желанием богатства! Я даже прощения не буду просить у тебя. Мне нет прощения, но я готова всё забыть и уехать с тобой на край света, в Индию или Африку, лишь бы подальше от этого проклятого города! Ты слышишь меня, Николас?

— Слышу, — тихо ответил юноша. — Как не слышать. Мы всё с тобой потеряли. Я был с ней и вот, — он бросил на стол увесистый мешочек, который глухо звякнул внутри.

— Выбрось его, и мы уедем! Завтра же уедем!

— Теперь уже это не имеет никакого значения, Алмита, — в голосе его слышались тоска и безысходность.

— Так что мы будем делать теперь, милый мой Николас?

— Не знаю. Но мне так противно, так мерзко, что ничего не хотелось бы, а лишь забыться и проспать несколько дней. Мы с тобой настоящие идиоты и глупцы!

После этого дня больше недели Алма не выходила из комнаты, никого не хотела принимать, а служанка всем говорила, что сеньорита нездорова. Она с тоской провожала Ника, уходящего к Диане и возвращающегося уже на следующий день, и каждый раз пренебрежительно бросавший на стол то деньги, то украшения, то драгоценности. Они уже почти не говорили, и это их больше всего угнетало. А однажды, по прошествии ещё недели, Алма вдруг заявила Нику:

— Дорогой, у нас будет ребёнок. Я беременна.

Ника словно подбросило, и он вскочил, как ошпаренный. Посмотрел на Алму как-то странно и испуганно. Спросила упавшим голосом: