Бриллиантовая рука

Он затолкал чертика в коробку, захлопнул крышку и, поставив сувенир на место, отправился вслед за женой.

* * *

Надя лежала с закрытыми глазами, тесно прижавшись к мужу. На ее лице блуждала блаженная улыбка. В эту ночь им обоим было не до сна. Правда, по разным при­чинам.

Для Семен Семеныча радость встречи с женой была омрачена сознанием того, что над ним нависла опасность, которая в любой момент может обернуться чем угодно. Мысли в его воспаленном мозгу, словно в каком-то стран­ном калейдоскопе, проносились на бешеной скорости, обго­няя друг друга.

Боясь пошевелиться, чтобы не потревожить жену, он лежал, обхватив ее пальцами зажатой в гипс руки. Ему почему-то вспомнился сейчас Кеша. Но сразу же мысли понеслись дальше, к двум контрабандистам, заточившим, помимо его воли, в гипс ушибленную руку. Память выхва­тила яркий блеск лучей, исходивший от массивных брилли­антов, колье и брошей. Семен Семеныч вздрогнул, предста­вив изумление, удивление и испуг жены, если бы она узнала или хотя бы догадывалась, на каких сокровищах так мирно покоится сейчас ее белокурая голова.

— Сень, а Сень? — тихо позвала вдруг Надя.

— М-м-м,— тихо отозвался он.

— Ты спишь?

— Не-а.

— Сень, расскажи еще что-нибудь.

— Что именно?

— Ты Софи Лорен видел?

— Не-а.

— А кока-колу пил?

— Угу.

— Ну, и как тебе? Понравилось?

— Да ничего особенного.

— А-а-а...— понятливо протянула жена.

Семен Семеныч открыл глаза. Луна тускло освещала комнату, и на него с фотографии, висящей на противопо­ложной стене, радостно смотрел он сам и его юная невеста, Надюша, наряженная в свадебное платье и белую прозрач­ную фату. Семен Семеныч вздохнул и снова закрыл глаза.

— Сень, а ты...— хотела что-то еще спросить Надя, но он ее остановил:

— Спи, спи. У нас еще будет время, чтобы поговорить. Завтра успеется.

— У-у-у,— сладко протянула она сонным голосом и слегка пошевелилась, устраиваясь поудобнее.

Однако уснуть в эту ночь Семен Семенычу, по-видимо­му, было не суждено. Он без конца думал о том, как неожи­данно повернулась его доселе спокойная и упорядоченная жизнь, о том, какую странную и нелепую шутку сыграла с ним судьба. Не помогали и мысли о том, что он, выполняя патриотический долг советского гражданина, содействует государственным органам в раскрытии преступления и по­имке контрабандистов. И зачем он только поехал за грани­цу?! Отдохнуть? Набраться впечатлений? Накупить суве­ниров? Наверное. Но сейчас он с удовольствием пожертво­вал бы всем этим, лишь бы поскорее освободиться от лишнего груза на душе и злополучных бриллиантов, зато­ченных в гипс.

Он попытался встать, но Надя тихо застонала во сне и крепче прижалась к нему. И тогда Семен Семеныч снова прикрыл глаза.

Внезапно он очнулся от того, что где-то на улице, как ему показалось, под самым их балконом резко затормозил автомобиль. Затаив дыхание, Семен Семеныч долго при­слушивался, стараясь различить хоть какие-то звуки. Но все было тихо. Не хлопнула дверца, не слышно было голо­сов. Единственными звуками, которые улавливало сейчас чуткое ухо Горбункова, был мирный негромкий шелест тяжелой шторы, висящей над балконной дверью, которая была распахнута настежь по случаю теплой летней южной ночи.

Он не знал, сколько еще пролежал так, в бессильном напряжении и затаив дыхание. Спустя некоторое время дверца машины отворилась и почти сразу же, вероятно кого-то выпустив, коротко хлопнула. И снова никаких звуков. Не слышно было, чтобы кто-то взбегал по ступеням у крыльца подъезда или отворял его дверь.

Семен Семенычу в который уже раз за последние сутки стало по-настоящему страшно. Он смотрел в потолок ши­роко раскрытыми глазами до тех пор, пока у него не зазве­нело в ушах. С каждой минутой звон нарастал, становясь невыносимым и пронзительным. Ему стало казаться, что кровать начала мерно покачиваться. Но это чувство качки было всего лишь следствием недавнего морского путеше­ствия. Однако сейчас Семен Семеныч об этом не подумал. Кровать качалась под ним все сильнее и сильнее, отчего голова стала кружиться, и казалось, что вот-вот рухнет потолок.

— Ну почему, почему именно я должен так стра­дать? — подумал с горечью Семен Семеныч.— За что мне это? Ведь я никогда в жизни не обидел даже мухи...

С улицы тем временем больше не доносилось ни едино­го звука, однако дьявольское наваждение не улетучива­лось. Подобное состояние стало невыносимым, и от него срочно нужно было хоть как-то избавляться. Но как? Лежать до утра, боясь пошевелиться и слушать каждый шорох? Но так можно лишиться разума! И потом — на­сколько еще хватит сил? А если бандиты уже где-то рядом и подбираются к нему бесшумными невидимыми тенями? И что будет, если... Он отгонял от себя мысль о том, что свидетелем кровавой (а она будет кровавой — это точно!) схватки невольно станет его жена. Нет, она этого не пере­несет!

А Надя мирно спала, прижавшись теплой щекой к его плечу и ничего не подозревая. Но Семен Семеныча не успокаивало тихое мерное дыхание жены, как это обычно бывало в дни волнений или служебных неприятностей. Напротив, его нервы были взвинчены до отказа.

Лежать больше становилось невмоготу. Осторожно, что­бы ненароком не разбудить жену, Семен Семеныч высвобо­дил из-под ее головы свою горемычную руку, нежно укрыл Надю одеялом, встал с кровати и крадучись пошел к балко­ну. Он выглянул наружу не сразу, постояв еще за шторой и чутко прислушиваясь. Ему ответила прежняя тишина. Собрав все свое мужество, он сделал шаг вперед. Ступив голой пяткой на охлажденную за ночь плитку, которой был выстлан пол на балконе, он чуть не вскрикнул от неожи­данности, но, опомнившись, решился на второй шаг. Там, внизу, недалеко от их подъезда стояла мирно припарко­ванная к тротуару машина. Возле нее никого не было.

«Боже, какой же я болван! — как и обычно при созна­нии, что оплошал, мысленно хлопнул себя по лбу Семен Семеныч.— Это же Ромкина машина. Он вечно шастает на ней по ночам и поздно возвращается. Еще перед моим отъездом Нина Пантелеевна, его мать, жаловалась на него и говорила, что он плохо закончит». Ромка жил в соседнем подъезде. Повернув голову, Горбунков увидел ярко осве­щенное окно его комнаты.

Немного успокоившись, Семен Семеныч вернулся в спальню, не забыв, однако, плотно прикрыть балконную дверь и наглухо задернуть штору. В ушах больше не звене­ло. Но он понимал, что теперь ему уж точно не заснуть. Все еще бешено колотилось сердце и дрожали коленки.

«Наверное, нужно выпить что-нибудь успокоитель­ное,— подумал Семен Семеныч.— Интересно, где Надя держит лекарства? »

Он повернулся к спящей жене и уже открыл было рот, чтобы спросить, но вовремя опомнился.

«Зачем ее тревожить? — пронеслось в голове.— Снова начнет волноваться, а что я ей объясню? Нет, пускай спит, я и сам найду».

Тихонько подойдя к кровати, он засунул ноги в тапочки и поплелся на кухню.

По-прежнему ярко светила луна, все предметы были хорошо различимы, и Семен Семеныч, не включая лампу, сразу прошел к шкафчику, в котором, по его представлению, должны были храниться медикаменты. Открыв узкую белую дверцу, он начал шарить глазами по полкам. Взяв в руки один из небольших стеклянных пу­зырьков, он поднес его. к глазам и с трудом прочитал эти­кетку. То была уксусная эссенция. Поставив на место бутылочку, он продолжил поиски.

Здесь было все, что обычно стоит в шкафчиках у раде­тельных хозяек: соль, перец, чай, сахар, пшено, макароны и другие не менее необходимые продукты. Семен Семеныч неторопливо переставлял с места на место коробочку за коробочкой, баночку за баночкой, пакетик за пакетиком. В какой-то момент его рука в полутьме задела и едва не повалила на пол бутылку, которая была повыше осталь­ных. Он подхватил ее и собирался поставить на место, но, взглянув на этикетку, задумался. То была початая бутылка коньяка. Он вспомнил, что сам откупорил ее перед отъ­ездом, когда к нему пришел попрощаться давний приятель. Они тогда выпили по рюмочке, и бутылка мирно отправи­лась на прежнее место.