Бродяга

– А как же твои родители, ведь ты же их бросил?..

– Да, - твердо и уверенно ответил Итол.

– Я так не могу. Для меня моя семья очень важна. Ведь родители для меня делают все. Я просто обязан им помогать.

– Ни черта они не делают, если ты несчастлив.

– Это сейчас время такое...

– Втянешься - потом будет поздно. И начнешь калечить уже своих детей по образу и подобию... Твоему, и твоих родителей, и всех твоих предков до бог знает какого колена, - жестко процедил бард.

– Ты просто эгоист, Итол. Думаешь только о себе, - запальчиво выкрикнул Фосэр с обидой в голосе.
– Если я не буду работать, мы вообще перестанем сводить концы с концами... У нас и долги, и... Ты же ничего не знаешь... и не понимаешь.

– Послушай, Фосэр, чем нравится заниматься твоей матери?

– Да ей все равно... Главное чтобы деньги на семью...

– Отлично, - в который раз перебил его Итол, - А отцу?

– Тоже. Я же говорю: они думают в первую очередь обо мне.

– Но тебе же паршиво, черт возьми! Что они себе об этом думают, а?

– Эгоист ты. Для тебя собственное я - главное, - пробормотал Фосэр и приложился к пустой кружке. Выпить, конечно, ничего не удалось, и он со злостью стукнул ею об стол.

– Значит я эгоист? Посмотрим, - не унимался Итол.
– Во-первых, я счастлив, занимаюсь любимым делом и ко всему прочему у меня полно перспектив. Ведь если человек любит свою работу, то постепенно становится в ней профессионалом. А меня приглашают в Арзарумскую академию - это ведь кое-что. А мне лень оседать - побродить еще охота.

– Бродяга, - пробормотал Фосэр.

– Во-вторых, - словно не заметив реплики Фосэра, продолжал Итол, - мои родители счастливы. Я им не помогаю по дому? Ну что ж, зато я сам себя обеспечиваю, и им не приходиться "все делать для меня". А с какой гордостью они говорят, что их сын - известный бард, что я пишу в столичной газете, что когда-нибудь я буду академиком. Они видят, что достигли того, чего хотят все родители: их сын счастлив, хотя и не всегда сыт. Если бы я был дома в нашем магазинчике, то им, без сомнения было бы легче. Но им эта работа в какой-то мере нравится, и они с нею вполне еще справляются без меня. Торговля - это способ проведения времени: болтовня с посетителями... А меня от этого тошнит. И если бы я был рядом, то денег стало бы чуть побольше, но зато мы грызлись бы через день, и всем было бы плохо.

Серый вспомнил бесконечные сварки Фосэра с Нумаром из-за какой-нибудь мелочи. Возможно, Итол и прав, кто их знает этих бродяг - бардов. Но Фосэру от этого не легче - сидит, как убитый.

– Родители и сами по чуть-чуть занимаются любимым делом: отец в треки поигрывает, а мама пишет стихи. Есть, конечно, и проблемы, но они вполне решаются. Пока твои родители могут сами справиться с харчевней дул бы в Арзарум учиться. А откладывать на потом - совсем глупо, потому что на старости им действительно может понадобиться твоя помощь. Возможно я и эгоист, но зато ты - мазохист. Нравиться ныть: "Как все паршиво и ничего не поделать". А я тебе скажу вот что: тебе нравиться та жизнь, которую ты ведешь, но ты почему-то стыдишься этого. А, по-моему, так: нравиться зарабатывать деньги, так не обманывай себя. Тебе же легче будет. И кто это придумал, что спокойной жизни следует стыдиться? Каждому нравиться свое. Ты обыватель, ну и бог с тобой...

– Ты просто... Ты просто настоящей жизни не видел!
– выпалил красный как рак Фосэр.

Серому показалось, что с Итолом что-то случилось, но затем он понял, что странные булькающие звуки, издаваемые им - хохот. Бард, не видевший жизни - это Фосэр загнул, подумал Серый.

– Серый, Лама вышла в зал, пошли к ней, - оборвал мысли Серого Свит, - меня уже нудит от этой сварки. Скоро морды начнут бить.

– Морды вряд ли, - пробормотал Серый, - но что-нибудь обязательно побьют, - и сочувственно посмотрел на кружку, которую Фосэр все еще сжимал в руке. Он соскользнул с табурета и побежал за Свитом.

* * *

Заканчивался обед. Последние посетители допивали пиво. Лама как обычно подошла к Серому и начала дурашливо подтрунивать над ним. Свит называл это откровенным навязыванием. Еще больше его возмущало поведение Серого: он вроде бы и не отказывался от ухаживаний девушки, но и не предпринимал никаких ответных действий.

В такие минуты Свит обижено забивался в угол потемнее и не показывал носа, пока в его юной душе не затихала обида на друга и девушку, в которую безнадежно влюблен.

Лама пыталась сказать очередную глупость. Она наматывала свои белокурые локоны на пальцы левой руки и потихоньку наступала на Серого, который уже упирался спиной в стенку. У него перед глазами стояло обиженное лицо Свита, и он с надеждой поглядывал на вход. Словно оправдывая его ожидания, в харчевню вошел воин.

Такой шикарной одежды Серый еще не видел. Из-под расшнурованной кожаной куртки виднелась искрящаяся кольчуга с полированными стальными нагрудниками. Штаны были в цвет куртке мышиного цвета. Низкие сапоги со шпорами для корса, местной ездовой зверюги довольно жуткого вида, и длинный красный плащ с черной подкладкой создавали впечатление стремительное и хищное. Немало способствовал этому и длинный меч с великолепным эфесом.

Незнакомец выглядел гораздо мощнее Арма и Грата, а ведь они не отличались хрупкостью телосложения. В нем чувствовалась та же кошачья грация и цепкий взгляд бывалого солдата или авантюриста. Узкое лицо обрамляли черные волосы, стянутые на лбу кожаным ремешком.

Лама просто онемела. Рассеяно откинув назад волосы, она обвела вошедшего растерянным взглядом.

– Извини, Серый. Мне надо обслужить посетителя, - заговорщицки прошептала она и порхающей походкой направилась к воину, который уже усаживался за крайний столик у центрального окна больше похожего на бойницу.

Глядя вслед Ламе, Серый ощущал страшную обиду на нее. Казалось бы, только что Серый не знал, куда деваться от настойчивости девушки, но, когда её внимание привлек другой мужчина, это сильно задело самолюбие юноши.

Пока Серый испытывал то, что Свит чувствовал ежедневно, Лама подошла к посетителю и, судя по улыбкам, которые сверкали на лицах обоих, их разговор только вскользь касался заказа обеда. Серый сидел, нахмурившись, на угловом столике и бросал недовольные взгляды на разговаривающую парочку.

Зарумянившаяся и веселая Лама, приняв, наконец, заказ, убежала на кухню, а посетитель, развалившись на табурете и, прислонившись к стене, начал лениво рассматривать остальных посетителей.

Вид расстроенного и растерянного Серого вызвал у незнакомца понимающую улыбку (Серый считал, что тот как раз ничего не понял), а остальные присутствующие в зале оставили его целиком равнодушным.

В зал зашел Арм. Он заслужил у незнакомца долгий оценивающий взгляд, на что ответил короткой усмешкой и через всю харчевню направился к дверям на второй этаж. Проходя мимо Серого, он бросил на стол свой арбалет, непонятно почему не оставленный в караулке. Показав в ослепительной улыбке почти все свои зубы, спросил: