BRONZA

Новый год они встречали в Овальной гостиной. Придавая комнате таинственное очарование, повсюду горели свечи. В камине весело потрескивал огонь. У окна, издавая запах смолы и свежей хвои, стояла украшенная с большим вкусом лесная красавица. Марк не стал спрашивать, где Оуэн взял елку. Может, и вовсе наколдовал. Фокусник!

Вся мебель в комнате была передвинута, чтобы освободить место для обеденного стола, персон так на восемь. «Кого, интересно, пригласил в гости этот злыдень?» – напомнил себе Марк, кто тут рядом с ним. Такой весь элегантно-холеный, в светлом костюме. Ни черной формы, ни барского халата. Тонким намеком на непринужденность общения на шее вместо галстука шелковый платок. И вообще. Этим вечером Ивама выглядел по-домашнему уютным и уж больно мирным. Злыдень, одним словом!

Он тоже хотел встречать праздник в костюме. Но в ответ на свою просьбу услышал, что спящей красавице, полдня валяющейся в постели, пижамный наряд пойдет к лицу как нельзя кстати!

Марк досадливо нахмурился.

– А трусы какие-нибудь в этом доме водятся? Могу я надеть хотя бы трусы и майку? – вспылил он.

Лицо Оуэна сделалось подозрительно задумчивым.

– Мои тебе будут велики… – загнул он палец. – У Оли… полагаю, спрашивать не стоит, – загнул второй палец, – а Ши… даже не знаю, носят ли мальчики нижнее белье.

Глянув на свою пижаму (будь на ней полосы, сошла бы за тюремную робу), Марк со злостью одернул серый шелк.

– Что, пижама моя не нравится? – тут же вкрадчиво поинтересовался Оуэн и добавил с коварством: – Могу и снять!«Так, понятно… Пошли отсюда!» Понимая уже, что напрасно затеял весь этот разговор, Марк запахнул халат, быстро завязал пояс и бодро зашагал вон из комнаты по коридору, на лестницу. Раздавшийся вслед заразительный смех лишь подстегнул, заставив ускорить шаг. Вот, и кто Ивама после этого? Конечно, злыдень! В квадрате!

Дворецкий, сегодня чопорней обычного, вышагивая аистом, с важным видом заканчивал сервировку стола. На две персоны. Не думая, что ставит этим Оливера в неловкое положение, Марк напористо усадил старика за стол и предложил встречать Новый год вместе с ними. Глянул на Оуэна с вызовом.

– Вдвоем ведь скучно, правда?

Оуэн отреагировал на выходку брата и отнекивания слуги довольно спокойно.

– Отлично! В таком случае, сегодня у нас будет а-ля фуршет! – заметил он и попросил растерявшего часть своей чопорности дворецкого поставить на стол еще пять приборов.

«Пять?!» – удивился Марк, а стоило бы догадаться. К бою часов и «стрельбе» шампанским подоспели Шибан. Но даже присутствие за праздничным столом этих вездесущих «шмыг-шмыгов» не испортило ему настроения. Он просто забыл закрыть рот, когда в гостиную на сервировочном столике торжественно вплыл огромный торт-мороженое.

Засахаренный белой глазурью, заснеженный кокосовой стружкой, сказочный замок. Честь разрезать торт, естественно, выпала хозяину дома, но тот взял лопатку в руки только после долгих уговоров. Марк, нетерпеливо пускающий слюни перед лакомством, чуть не убил Оуэна за такое кривляние. К большому удивлению, первый кусок торта достался не ему, а Оливеру.

«Как самому старшему из присутствующих здесь!» – объявил Оуэн вредным голосом распорядителя торжеств и посмотрел на Марка с не меньшей вредностью. Растеряв остатки своей чопорности, дворецкий попытался глубоким поклоном выразить хозяину свою признательность. Оуэн удержал его взглядом.

– Оли, не суетись. Можешь до утра забыть о своих обязанностях. Сегодня мы все как в сказке… – он снова лукаво покосился на брата. – Вот и башмачков еще никто не потерял, да и тыкву пока не съели…

Шибан пофыркали вполне дружелюбно. Хитро поблескивая раскосыми глазами, переглядываясь то между собой, то поглядывая на Марка, увлеченно хрустевшего вафельной крышей замка, молодые люди пили шампанское, похоже, десерт их не особенно заинтересовал.

Прежде чем отправиться спать, он не забыл повесить над камином в гостиной свой носок, так, на всякий случай. Понятно, Ивама тут же в снисходительном недоумении красиво изогнул одну бровь. Демонстративно. Олени, видите ли, от такой скачки давно бы костьми полегли!«Подумаешь, какой зануда!» – Марк и спорить с ним не стал. Лежал себе, свернувшись калачиком под одеялом: сонный, благодушный, умиротворенный и, можно даже сказать, счастливый. Пожелав сладких снов, Оуэн перечмокал ему все щеки, но почему-то это уже не вызвало у него протеста. Зажмурившись, сложив ладони вместе, он хотел загадать что-нибудь большое и доброе для всех… Сон сморил его где-то на середине.

На следующее утро какое-то идиотское хрюканье, которое издавал дворецкий, повернувшись к нему спиной, и не менее идиотское хмыканье Оуэна, после завтрака сразу же уткнувшегося носом в книгу, навели на мысль, что его каким-то подлым образом провели. Марк бросил возиться с пожарной машиной. Красная чудо-игрушка (если завести ключом) даже могла ездить сама. «Не смейте обращаться со мной, как с ребенком! Тупые и взрослые!» – переводил он сердитый взгляд с одного на другого.

25 глава

Берлин, 1944 год. Крест и Роза

Клуб барона Вебера назывался «Эдельвейс», но к цветам это не имело никакого отношения. На самом деле название служило шутливой аббревиатурой одному непристойному четверостишию, чем ужасно забавляло Людвига.

Естественно, женщины сюда не допускались. Клуб был мужской, закрытый, и такой «закрытый», что о его существовании власти даже не подозревали. Разумеется, кроме узкого круга посвященных в членство. На правах владельца, барон единолично решал, перед кем, когда и за какие деньги распахнутся двери «Эдельвейса». Но в клубе собирались не для того, чтобы в респектабельной обстановке поужинать на серебре, почитать газету или в приятной компании выкурить сигару, обсуждая последние новости. Барон умел развлекать гостей, и здесь собирались, чтобы накормить досыта проголодавшихся демонов души. Отдохнуть, что называется, по-настоящему. Вот и на этот вечер что-то намечалось. В гостиной было довольно многолюдно.

В ожидании обещанного «десерта», повесив на спинки стульев черные офицерские мундиры, пятеро без особого азарта играли в покер. Еще двое (товарищи барона по дивизии «Мертвая голова») негромко спорили у карты военных действий, передвигая туда-сюда разноцветные флажки. Состязаясь скорее в остроумии, чем в игре, Людвиг с племянником гоняли шары по зеленому сукну бильярда. И никто не мешал Оуэну в одиночестве сидеть в глубокой нише окна, поставив ногу на широкий подоконник. Его отсутствующий вид не предполагал общения.Доносившиеся из уличных репродукторов военные марши и хвалебные панегирики фюреру не успели пока набить берлинцам оскомину, но вечерами обыватели уже стремились поскорей укрыться в своих домах. По скупо освещенным, пустынным тротуарам мело снежной поземкой. Усмехнувшись, Оуэн полез в карман галифе за портсигаром. Машинально закурил, и мысли привычно вернулись к брату. Кажется, в последнее время он только и делал, что думал о нем. В памяти всплыл занесенный снегом, превратившийся в нечто бесформенное Посейдон…

Он терпеть не мог, когда кто-нибудь вторгался в его личное пространство, особенно без его на то согласия, – для многих это стало последним, что они сделали в своей жизни. А вот Марку почему-то позволял, и тот без зазрения совести пользовался своими привилегиями.

То подойдет и со словами «ты много куришь, зубы почернеют» отберет сигарету, то, заглянув в библиотеку всего на минуточку, втиснется своей тощей задницей к нему в кресло. Мешая читать, с умным видом будет переворачивать страницы в книге, коверкать латынь и глупо хихикать, ничего не понимая в прочитанном. Отложив книгу в сторону с мыслями «ты же не возражал против щеночка… глупенького, не подающегося дрессировке… вот и радуйся…», он за шиворот выставлял не в меру расшалившегося брата вон из библиотеки.

Но уже через некоторое время, не спросив и не получив разрешения (считая, что фразы «можно к тебе?» вполне достаточно), Марк вламывался к нему в кабинет с жалобами на дворецкого. Не обращая внимания на то, что он занят разговором по телефону, с порога начинал громко возмущаться: «Когда Оли уберет этих больных животных из камина и ту жуткую картину? Я сто раз говорил ему, что они гадость, гадость и гадость!»

В легком сомнении, на самом ли деле брат такой ребенок или так своеобразно выглядит его месть «за все», выслушав длинную тираду по переустройству особняка, со словами «иди, поиграй с рыцарями, они тебя заждались», выдворял новоявленного дизайнера интерьеров обратно за дверь. Марк уходил. Дуться. Но потом возвращался. С виноватым видом и обещанием сидеть тихо.

Склоняясь к тому, что все же стоит прислушаться к разумному совету дворецкого, а Оли советовал: «Купите малышу железную дорогу», разрешал брату остаться. Устроившись рядышком на диване, тот открывал какой-нибудь журнал, но хватало его ненадолго. Очень скоро заскучав, Марк начинал теребить его за рукав, умильно заглядывать в лицо и просить рассказать про Заклятие Преображения. Слушал, тараща свои круглые глаза (к цвету которых Оуэн так и не привык), восхищенно ахал, то и дело встревая с вопросами: «А что же Имару? Врезал бы ему в челюсть! Я бы врезал!»

– Ты безнадежен, – он в ответ ерошил его растрепанные кудри. Уже убедившись, что память о Священном Звере у брата запечатана намертво и свое прошлое воспринимается Марком как увлекательное приключение из какой-нибудь «Тысячи и одной ночи».

Это вызывало досаду – сначала. Но в какой-то момент краеугольный камень их взаимоотношений – Заклятие Преображения – вдруг утратило для него всю свою привлекательность. Он уже не знал, так ли сильно хочет исполнения, именно сейчас, предначертанного им обоим судьбой. Сила Имару. Потерянное Царство. Любовно взлелеянная месть. Триумфальная прогулка по родным пенатам с мечом возмездия в руке. И, разумеется, самое лакомое напоследок – голова Сэйрю, насаженная на кол. Рогатая, с мертвыми глазами – ну, чем не военный штандарт?! Но со всем этим, как оказалось, можно и повременить.

Потому что вечерами, наконец-то угомонившись, глупый мальчишка ждал его в спальне до последнего. Не ложился спать, сонно моргая, сидел на кровати и клевал носом. Увидев, с ворчанием («Что так долго, заблудился, поднимаясь по лестнице?») прятался под одеялом. Немного повозившись, устраивался у него под боком и сразу засыпал. Сном младенца.

Кто бы мог подумать, что для него это неожиданно обернется настоящей пыткой. Просыпаться посреди ночи, потому что даже сонное дыхание Марка действовало на него возбуждающе. От дикого желания сцапать его, доверчиво прижимавшегося к нему во сне и вряд ли догадывающегося о жестокости такой непосредственности, у него начинали расти когти. Усмиряя разыгравшееся воображение, он мерз под струями холодной воды в душе и раздумывал, прислушиваясь к нетерпеливому стуку сердца, а не нарушить ли данное самому себе слово? Держать себя в руках с каждым разом становилось все трудней, но Заклятие Преображения здесь было не при чем. Надоело ждать, надоело приносить себя в жертву. Желать чего-то и наказывать себя собственными запретами. От этого уже попахивало слюнявым мазохизмом, а разве не его прерогативой было причинять боль другим?

Окончательно замерзнув, он кутался в махровый халат и, спустившись вниз за выпивкой, уходил к себе в спальню. Приличной дозой коньяка оглушив сознание, проваливался в сон без сновидений, просыпаясь по утрам с теми же мыслями. Да, он добился того, что Марк перестал бояться его и ненавидеть. И все вроде бы шло по плану. Но почему же, черт возьми, вразрез с его желаниями? Почему сердце брата остается холодным, как будто тот по-прежнему продолжает ненавидеть его?

В самый разгар борьбы с самим собой ему позвонил Людвиг. Добродушно посмеиваясь, спросил, не хочет ли он прервать свое добровольное затворничество и выбраться в столицу. Немного развеяться…Он обещал подумать. Если честно, не хотелось оставлять брата одного. Но за обедом этот глупый ребенок, что-то спрашивая, так сладко чмокал губами, облизывая ложку, когда Оуэн и сам готов был съесть его живьем, что это было уже слишком. А ведь он не монах и не давал обетов воздержания. Перезвонив барону, уехал не попрощавшись. По-английски. Ехал в машине и думал, что одиночество, возможно, подтолкнет Марка в нужном направлении…

Сделав последнюю затяжку, Оуэн бросил окурок в пепельницу и спрыгнул с подоконника. Отказавшись от дружного приглашения сыграть в баккара, немного постоял у барной стойки, выбирая себе выпивку. Здесь полагалось самообслуживание. Слуги отсутствовали. Ни лишних глаз, ни длинных языков. По примеру остальных сняв портупею и расстегнув китель, комфортно расположился на диване с рюмкой «Камю» в руке. Незаметно для него мысли плавно вернулись в прежнее русло.

Заклятие Преображения или доверие Марка? Неужели, оказавшись перед выбором, он взял и сбежал от этой дилеммы в Берлин? Но ведь сбежал! Сбежал от самого себя. Потому что, чего действительно сейчас не хотел – так это увидеть снова ненавидящие его глаза брата.

На первых порах, забыв обо всем, кроме своих необузданных желаний, пустился в разгул с таким размахом, что Виго лишь восхищенно присвистнул. Но скоро возникающие в самый неподходящий момент мысли о брате стали портить ему настроение. Стоило закрыть глаза, и он видел лицо Марка. Почему-то это лишало его обычного хладнокровия. Вместо того чтобы получать тонкое садистское удовольствие от страданий агонизирующей жертвы, он злился – в нем просыпался Кайя, и на стены летели сгустки крови. Игрушки ломались слишком быстро. Это злило еще больше. Удовольствие перестало быть удовольствием, а после он и вовсе заскучал.В памяти всплыл мрачный силуэт особняка в заснеженном парке. «Может, вернуться домой? – задумался Оуэн, ставя пустую рюмку на пол. – Интересно, чем он сейчас занят? Наверное, донимает Оливера своим упрямством…»

От созерцания перстня на собственном пальце его отвлекло шумное появление новых гостей. Раскрасневшись с мороза, топая ногами, они раздевались, перчатками отряхивая себя от запорошившего их снега. В мордастом, рыжеватом гестаповце он узнал Ральфа Вайсманна (по какой-то причине Виго до сих пор покровительствовал этому провинциальному выскочке), а вот его спутника Оуэн видел впервые.

Лет восемнадцати, с румянцем во всю щеку, несколько белокурых прядей выбилось из-под вязаной шапки, в голубых глазах легкая тревога и вопрос. Похоже, вид эсэсовских мундиров юному гостю был неприятен, но, скрывая испуг, держался он с достоинством. Чувствовалось хорошее воспитание.

«Полагаю, перед нами долгожданный десерт… – подумал Оуэн, разглядывая одетого, как подросток из семьи бюргеров, паренька. – У Ральфа что, ностальгия по безвозвратно ушедшему детству? Мальчик-то давно вырос из детских штанишек…»Как-то в разговоре Людвиг упоминал, что свою карьеру «мясника» Вайсманн начинал где-то в Польше, и Оуэн логично рассудил, что юноша, скорее всего, поляк. А тонкие черты лица и гордая посадка головы говорили о благородном происхождении. Он весело хмыкнул: «Так у нас сегодня на ужин юный шляхтич… Белая косточка… Голубая кровь…»

Громкое «зигхайль» гестаповца особого оживления у присутствующих не вызвало. Никто не бросился вскакивать со своих мест и щелкать каблуками, выбрасывая руки в приветственном жесте. Такое лицемерие считалось здесь излишним.

Отложив кий, Людвиг радушно шагнул навстречу гостям.

– Дружище, Ральф! Мы уже решили, ты не придешь! Собирались послать гонца! Вот Конрад не даст соврать!

– А? Что? – один из игроков в покер, услышав свое имя, повернул голову. Скользнув холодным, будто замерзшая вода, взглядом по лицам вновь прибывших, вернулся к своим картам. – Да-да… – кивнул, меняя карты местами, – послал… письмо…

Раздался смех.

– Со стариной Конрадом всегда так! Слышит звон, да не знает, откуда он! – откликнулся другой игрок, со шрамом через все лицо. – Эй, гроссмейстер, бросай уже думать! Не в шахматы играешь!

Рассмеялись и остальные игроки.

Людвиг протянул руку слегка располневшему, перевалив за тридцатник, гестаповцу. Крепкое рукопожатие, недолгие объятия с похлопыванием по спине, и он переключил все свое внимание на его спутника. По долгому изучающему взгляду, каким барон окинул парня с ног до головы, можно было подумать, что они незнакомы. Но по тому, как цинично приподнялся уголок его рта, выходило, что это не так. Оставшись довольный произведенным осмотром, хозяин «Эдельвейса» широким жестом пригласил гостей выпить.

Потирая мясистые ладони, Вайсманн не отказался от русской водки. Наблюдая, как тот, и без того уже подшофе, опрокидывает в себя третью стопку подряд, Людвиг предложил:

– Ральф, не составишь мне партию в бильярд… – и подначил, – играем на деньги!

Налив себе снова, Вайсманн кивнул, соглашаясь. Обсуждавшие тактику и стратегию вермахта офицеры, оставив свое занятие, направились к бару.

– Горю желанием это увидеть! – саркастично заметил один из них, наливая и себе водки.

За покерным столом насмешливо закашлялись. Вайсманну чертовски, вызывая зависть, везло в карты, но бильярд явно был не его коньком. То ли глазомер плохой, то ли удар неважный, то ли все вместе, но играть с ним пьяным на деньги было проще, чем отобрать у малыша конфету. Впрочем, имеющих что-то против того, чтобы сбить с рыжего немного спеси, не нашлось – Ральф умел хорошо «наступать на ноги», при этом даже не считал нужным извиняться.В холодно смотревших глазах барона Вебера вспыхнул и погас мстительный огонек. В его планы входило полюбоваться не только игрой неуклюжего пьяницы. Спутник Вайсманна, красивый мальчик в том возрасте, когда уже не ребенок, но еще и не мужчина, шляхтич – вот кто был причиной, почему эта гестаповская ищейка сейчас наливалась здесь халявной выпивкой…

На днях, завалившись с друзьями к Ральфу домой в гости, он случайно столкнулся там с его питомцем. Испуганно, будто увидел привидение, уставившись на Людвига, мальчишка вдруг бросился бежать от него со всех ног, чем ужасно развеселил барона. Милый, на первый взгляд совсем неиспорченный да так забавно пугается – Людвиг сразу решил, что такой обязательно приглянется заскучавшему в последнее время Генриху.

Желая убедиться, что первое впечатление его не обмануло, он предложил Ральфу позвать паренька – посидеть немного в их теплой компании. Но тот отказался, сославшись на внезапное недомогание своего питомца.

– Заболел? Чем же… – не отставал Людвиг.

– Откуда я знаю? Может, живот разболелся! – неожиданно окрысился Ральф, сдавая карты.Догадавшись, что приятель просто ревниво прячет мальчишку от чужих глаз (не зря же так потемнело лицо Ральфа, когда они столкнулись в коридоре), Людвиг больше не настаивал. Но такого еще не случалось, чтобы кто-нибудь мог безнаказанно отказать барону Веберу. В конце концов, всеми правдами и неправдами, «нечаянно» позабыв сообщить приятелю, что никто не приводит в «Эдельвейс» своего любимца, если только не хочет от него избавиться, он вынудил Вайсманна прийти в клуб и преподнести им свое «сокровище» на блюдечке с голубой каемочкой…

Поколдовав немного у стойки бара, барон смешал коктейль. Коварно залил вишневым сиропом смесь вермута с ромом и поманил шляхтича пальцем.

– Выпей!

Не предложил – приказал. Но прежде чем отдать бокал, вынул из коктейля вишенку и съел с таким свирепым видом, что румянец тут же исчез с юношеских щек. Неуверенно взяв бокал, паренек оглянулся на своего хозяина, то ли спрашивая у него разрешения, то ли ища защиты.

Вот только опасаться ему следовало не Людвига. Законченный бабник и сердцеед с ярко выраженным мужским комплексом, тот не был поклонником однополой любви. В силу своего характера барон дразнил мальчишку просто так, из вредности.

– Пей, пей… будет не так страшно…

Продолжая поддразнивать, Людвиг придержал пальцем донышко бокала, заставив нерешительного паренька выпить до дна приторно-сладкий с еле заметной горчинкой напиток. Потом, с хитрым прищуром усмехнувшись в спину приятеля, с пьяной сосредоточенностью достающего шары из луз, обратился к остальным:

– Друзья, а не потребовать ли нам с Ральфа контрибуцию за его опоздание? Не разыграть ли нам этого милашку на фанты?! – спросил он, довольно грубо вытолкнув паренька вперед.

Предложение барона было встречено всеобщим одобрением.

Игроки перестали скучать. Карты были отложены. Игра забыта. Все, кроме Оуэна, передислоцировались в район бильярдных столов.

«Так-так… неужели баварский боров чем-то не угодил моему драгоценному кузену? Интересно, чем…» – подперев щеку рукой, Оуэн чуть склонил голову набок, наблюдая за происходящим.

– А почему это надо разыгрывать на фанты моего… – так и не подобрав слова, оставив бильярдные шары в покое, недовольно спросил Вайсманн, тяжелым взглядом уставившись на барона.

– Ну, дорогуша, Ральф, если ты еще не заметил – ты единственный, кто притащил сюда свою домашнюю зверушку… – расцвел злорадством Людвиг. – Мы подумали, ты привел его нам на дегустацию, похвастаться! Как же мы сможем оценить твое приобретение, если не попробуем? Верно, друзья?!

Возражать, естественно, никто не стал.

Изумленно приподняв короткие белесые брови, Вайсманн протестующее вскинул руку, собираясь, видно, оспорить слова барона, но тот, умело дирижируя ситуацией, не дал ему и рта открыть.

– Да ладно тебе, дружище! Ничего такого… ужасного! – добродушно посмеиваясь, Людвиг обнял приятеля за плечи. – Друзья, мы ведь пообещаем Ральфу очень деликатно поиграть с его зверушкой?! – спросил он, приглашая остальных в свидетели.

В ответ дружно закивали.

Беззащитный ягненок и волчья стая, обнаружившая вдруг, что еще не обедала. На лице Оуэна, продолжавшего курить на диване, появилось выражение скуки. Он заранее знал, чем все закончится. Игра в фанты – вполне невинная забава – скоро превратится в разнузданную оргию, и неважно, что послужит тому причиной. Волкам недолго носить овечьи шкуры. Мальчишку, несомненно, покалечат, изуродуют, а замордовав до полусмерти, пристрелят, чтобы не мучился, но вполне могут бросить умирать и так…Выпустив через подрагивающие ноздри сигаретный дым, он откинулся на спинку дивана. Сегодня ему было лень принимать в этом участие. Сегодня он пребывал в меланхолии. Вглядевшись в его скучающее лицо, Людвиг не смог скрыть своей досады. Барон не любил ошибаться.

Вайсманн, явно не желавший отдавать свою собственность в общее пользование, сердито сопел кабаном, поднятым с лежки лаем собак. Он еще не дал согласия, а племянник барона, весело скалясь, уже собирал в хрустальную пепельницу безделушки на фанты.

Лишая приятеля последней возможности отказаться, барон протянул ему кий, великодушно предоставив право начать игру первым. Оживленно переговариваясь, остальные, незаметно взяв юного шляхтича в кольцо, придвинулись ближе. Смешиваясь с запахом табака и алкоголя, электризуя атмосферу, гостиную заполнил душный запах азартного, похотливого возбуждения.

И только сам предмет возникшего ажиотажа с недоверием, требовательно переводил взгляд с одного лица на другое; видимо, он считал, что недостойная порядочных людей, а тем более офицеров, дурная шутка слишком затянулась. Оскорбленное выражение на лице юноши, его наивная недогадливость привлекли к себе внимание Оуэна.

«Как неожиданно… Так твой хозяин был добр с тобой… И тебе пока незнаком вкус настоящего унижения? Право же, какой забавный…» – подумал он. Отстегнул серебряный крест и небрежно бросил в протянутую ему пепельницу. Он решил присоединиться к остальным.

Проследив за движением его руки, барон самодовольно хмыкнул. Все-таки он не ошибся. И хлопнул Ральфа по плечу.

– Не возражаешь, если сыграем – один удар в названную лузу? – желая ускорить процесс, предложил он приятелю.

Уже приготовившийся разбить шары Вайсманн выпрямился, нервно передернул брылястыми щеками и молча кивнул.

– Но в какую лузу, чур, выбирает соперник! – Людвиг задался целью вывести его из себя.

Вместо ответа тот перехватил кий, примерился, и шары с громким стуком разлетелись по зеленому полю: несколько сразу же угодили в лузы.

– Брейк шот!

– Ба, ба, какой удар!

Раздались громкие аплодисменты окружающих.

Перестав сердито сопеть, Вайсманн назвал лузу, куда бы он хотел, чтобы соперник загнал шар. Хитро прищурившись, Людвиг виртуозно отправил шар именно в ту лузу и, выбирая следующую для противника, заметил:

– Напоминаю, твоя зверушка исполняет любое желание обладателя фанта! Но если мальчишка вдруг заартачится… – барон выдержал эффектную паузу, – Ральф, дорогуша, тебе придется исполнять наши желания самому!

Конец фразы потонул в веселом хохоте собравшихся.

Кабан, которого, подкравшись, куснула за ляжку наглая псина, развернулся бы не так стремительно. Барон сделал вид, что не заметил «убивающего на месте» взгляда приятеля. И притворно возмутился:

– Друзья, друзья, потише! Вы мешаете мне объяснять нашему товарищу правила игры!

Первый фант достался старине Конраду, тот в раздумье поскреб ногтем гладко выбритый подбородок и не придумал ничего лучше, чем «раздевание под барабанную дробь». Паренек раздевался медленно, неохотно, совсем не сексуально, путаясь в одежде, он то и дело оглядывался на своего хозяина. Мрачнеющий с каждой минутой, Вайсманн пил водку и делал вид, что не замечает этих настойчивых взглядов.

Уставший ждать, когда же паренек закончит раздеваться, барон добродушно хмыкнул:

– Дружище, ты уверен, что покормил зверушку? Он так медлителен… еще немного, и мы заснем тут от скуки… – выразил он общее мнение.

Пьяно качнувшись вперед, Вайсманн наморщил лоб и что-то буркнул себе под нос. Паренек с отчаянной надеждой в глазах замер в ожидании. Вот сейчас хозяин скажет: «Поиграли и хватит!» Они уйдут отсюда, и он никогда больше не вернется в это странное, пугающее место.

– Нет, вы только посмотрите на него! – развел руками Людвиг. – Тебе-то кто разрешал останавливаться?! – вмиг утратив все свое благодушие, обратился он к юноше. – Давай, парень, шевелись! Не трать понапрасну наше время!В прозвучавшем с холодной сдержанностью голосе барона ощущалась угроза.