Будь что будет

– Я поступила в старшие классы.

– Точно, я забыл, что Марселен Бертло – первый смешанный лицей во Франции, – сказал Тома. – Да здравствует смешанность! Ты не изменилась. Ну, может, чуть-чуть. Сколько же мы не виделись…

– …Три года.

– Так странно снова тебя встретить, – продолжил Тома. – Надеюсь, мы окажемся в одном классе. Месье Даниэль в упор меня не видит и не желает, чтобы мы были вместе.

Вдруг один из учеников нарочно пихнул Даниэля плечом, тот не обратил внимания на обидчика и повернулся к Арлене, Давай посмотрим на доске объявлений, куда нас распределили. Другой мальчик ударил его сильнее, и Даниэль налетел на Тома.

– Этот говнюк еле на ногах стоит, – бросил первый провокатор и толкнул его обеими руками, чтобы сбить с ног.

– Нам тут петеновцы не нужны! – заявил второй и плюнул ему в лицо.

Даниэль бросился вперед, и оба принялись молотить его кулаками. Тома попытался их разнять. Вокруг собралась толпа лицеистов. Высокий ученик постарше, в сером костюме, бесцеремонно оттащил нападавших за уши, Хватит!

Им пришлось отступить. Даниэль утер лоб носовым платком.

– Отцепись от нас, – закричал один из юнцов. – Он грязный коллаборационист!

– Сначала думай, потом говори, – ответил старший. – Ему пятнадцать, как и тебе. Еще раз замечу – будете иметь дело со мной, тоже мне, смельчаки, двое на одного. Не хочу, чтобы это повторилось, – надеюсь, все меня поняли.

Мальчишки отступили, тихо ругаясь, и растворились в толпе. Высокий парень подошел к Даниэлю, Ты нормально? Не спускай им. Если кто-то тебя оскорбляет, значит чувствует, что ты его боишься. Залепи ему как следует в нос, и он успокоится. А если их много, сразу бей первым, даже если они потом тебя размажут, сражайся за свою честь. Он ощупал правый бицепс Даниэля, Хиловато, тебе бы подкачаться. Приходи тренироваться с нами. Они удалились вместе, поднялись по ступенькам и исчезли за дверями лицея.

– Кто это? – спросила Арлена.

– Пьер Делейн, он живет рядом с Даниэлем, идет в выпускной класс и готовится к поступлению в Сен-Сир [29] .

– Это правда, что Даниэль – петеновец?

– Представления не имею.

В этом учебном году, начавшемся в октябре сорок третьего, директор лицея Марселен Бертло столкнулся с неразрешимой головоломкой: комитет гражданской обороны потребовал, чтобы он принял ровно столько учеников, сколько мест в убежище. К счастью, ему удалось обустроить подвалы лицея, и решение было принято: триста учеников единовременно. И не больше. Он еще неплохо выкрутился, многие лицеи и колледжи без подвалов и убежищ просто-напросто закрылись, к великому удовольствию учеников. Выход был лишь один – сократить расписание до основных предметов; правда, пришлось иметь дело с недовольством преподавателей истории, географии, музыки, рисунка и гимнастики, которых он отправил жаловаться Рузвельту или Черчиллю. Занятия отныне шли или с утра, или после полудня, уроки начинались в семь и заканчивались в сумерках, учителя и родители жаловались на расписание, на отмену предметов, на пропуски уроков из-за воздушных тревог или усталости. Арлена и Тома учились с утра, Даниэль – после обеда, они не пересекались, Тома утверждал, что тот их избегает, Он странный, мы все время виделись, и вдруг он отдалился. Знаешь, Мари часто вспоминает о тебе.

29

 Сен-Сир – высшее военное учебное заведение Франции, которое готовит офицерские кадры для армии и жандармерии.

– Нет, не знаю.

Тома решил сесть за последнюю парту, согнал с нее одноклассника, сбросив его вещи на пол, поскольку тот не торопился, и махнул Арлене, Здесь нам будет удобнее.

– Ты мог бы его вежливо попросить.

– Сдалась мне его вшивая дружба.

Тома – ученик-уклонист, он решил, что лицей ему ни к чему, знал, что его жизнь будет иной, чем у остального стада, возможно сложнее, ведь того, кто выбирает непроторенные пути, недолюбливают, но он готов был с этим смириться, поскольку строил большие планы. Единственным предметом, который его интересовал, было чтение наизусть, хотя он сказал бы пару ласковых о занудных текстах, которыми их пичкали; но в период всеобщей паники этот предмет убрали, а потому он решил следовать своей судьбе, что бы ни случилось, и не обращать внимания на то, что никто его не поймет и не оценит. На уроках он что-то чиркал в своей черной тетради, преподаватели думали, что он записывает за ними, – он внимательно на них смотрел и лихорадочно строчил. Арлена заметила, что он снова пользуется левой рукой, А я думала, ты стал правшой.

– Все так думают, оно и к лучшему. Но я делаю, что хочу.

Тома взял ручку, открыл синюю тетрадь и принялся изящно писать правой рукой, Открою одну тайну, потому что тебе я доверяю и знаю, что ты меня не предашь. Я сочиняю стихи, но писать их можно только левой рукой, понимаешь, ведь она со стороны сердца. А всякую ерунду можно писать и правой. И пока бомба не разнесет эту шарагу, я делаю только минимум, чтобы выжить.

Арлена кивнула, А я здесь, чтобы учиться, и рада, что меня приняли в этот новенький лицей.

На третьей неделе занятий математик бросил портфель на стол и объявил, Возьмите листок, у нас контрольная. И чтобы тихо! Он написал мелом задачу на доске, Итак, у вас двадцать минут. Затем уселся за стол, развернул газету и принялся читать, поглядывая на прилежный класс. Арлена, опустив голову, уверенно заполняла листок. Почувствовала, как Тома подталкивает ее руку, Подвинь локоть, шепнул он. Выпрямился, привычно скосил глаза и стал списывать по мере решения задачи. Выходя из класса, он ее успокоил, Я изменил кое-что в оформлении, чтобы наши работы не были совсем уж одинаковыми. Ты заметила? Я списываю правой рукой. В благодарность я сделаю тебе подарок. Он достал из ранца страничку и протянул ей, Это одно из моих последних стихотворений, вроде неплохое, я никому их не показываю.

Арлена засомневалась, она учила наизусть стихи как часть обязательной программы, ей нравился Виктор Гюго и Эмиль Верхарн, она получила десять из десяти за «Спящего в долине» Артюра Рембо, которого декламировала уверенно, но без выражения; когда же она прочла текст Тома, то ничего не поняла, слова были какие-то шершавые, неуверенные, нестройные, их словно разбросали по странице как бог на душу положит, не было ни смысла, ни связной истории, ни чувств, а главное, не было рифмы, а поэзия без рифмы – не поэзия, Прости, Тома, но мне не понравилось, лучше уж я скажу честно, чем совру, чтобы тебе польстить, для меня это китайская грамота. Надеюсь, ты не рассердишься.

– Не везет мне, никому не нравится то, что я пишу, кроме Мари, да и та говорит через губу. Но я знаю, чего стою, это не классическая поэзия, я не ищу ни изящества, ни красивости, у меня автоматическое письмо – трудно объяснить, это противоположность случайности или бредятины, нужно опустошить ум, очистить мозг от скверны, от школьного мусора, не изображать трубадура, отбросить сентиментальщину и надуманные чувства, нужно вернуться к первичной энергии, к инстинкту, от которого нас отсекли, прикоснуться к главному, добраться до чистоты и вновь открыть единственную фундаментальную истину – бессознательное.

На следующей неделе раздали контрольные, и Арлена с радостью увидела на своем листке оценку восемнадцать, Хорошо, мадемуазель, так держать. И остолбенела, когда Тома получил двадцать, Я рад видеть, что в этом году вы взялись за разум.

Как уже известно, девочек в лицее оказалось мало – примерно одна на дюжину учеников, – и каждую издалека оценили, как парижский барышник наметанным глазом оценивает лошадей, Честно говоря, не фонтан… Но эти бдительные лицеистки уже прошли безжалостный отбор, на здешнюю terra incognita ступили лучшие из лучших, самые закаленные и целеустремленные, они занимали первые места, не хвастаясь и не делая вид, что им трудно, словно девочки в итоге оказались сильнее, и исконный порядок вещей рушился на глазах его наследников, и мальчики никак не могли ответить на эту угрозу, оцепенев перед такой напастью, им оставались лишь мальчиковые игрища да похотливые шуточки, не производящие на девочек ни малейшего впечатления. Вскоре утренний старший класс разделился на два лагеря: Арлена и остальные. Она впереди, а позади нее – однокашники, которые считают, что заранее проиграли этой невозмутимой брюнетке, возникшей из ниоткуда, и это неизбежно; преподаватели же были единодушны: девочка далеко пойдет. У Тома дела обстояли тоже неплохо, к нему благоволила Арлена, но учился он неровно – то отлично, то посредственно, и никто не понимал, в чем дело.

Мари давно решила, что станет художницей, и когда она объявила, что будет поступать в школу искусств, никто не удивился, даже отец, который подумал, Пусть, если ей это по вкусу, образованная женщина всегда сделает хорошую партию, обзаведется семьей, а пока что ее займет учеба. Это не Тома, который никак не мог определиться, и его приходилось беспрестанно подталкивать, чтобы он двигался вперед. Вирель лавировал между необходимой отцовской строгостью и ненужными ссорами с Жанной – та оберегала своего отпрыска, словно тот был фарфоровым. Что бы там ни говорила жена, он исправил леворукость сына, его твердость принесла плоды, в этом году Тома впервые показал хорошие результаты по математике, но если сыну предстоит закончить Политехнический, чтобы однажды унаследовать отцовское дело, Морису придется на него надавить.