Будь что будет

Тома подошел к Арлене, посмотрел ей в глаза, Давай уедем прямо сейчас, все равно куда, на Юг, на край света, куда захочешь, я все выяснил, у меня есть деньги, мы будем счастливы. Можем пожениться, если хочешь. Я очень давно об этом думаю и все подготовил, а потом понял: сейчас или никогда, мы убежим от этих ограничений, задышим полной грудью, станем свободными.

– Сейчас не время, я-то хочу сдать на бакалавра, учиться дальше, получить профессию.

– Умоляю, уедем вместе, нас ждет прекрасная жизнь, ты даже не представляешь.

– Я не хочу уезжать, Тома.

– Значит, не хочешь ехать со мной.

– Ни с тобой, ни с кем-либо еще, я хочу изменить свою жизнь, получить интересную профессию, стать независимой, понимаешь? Бегство не решит твоих проблем. Тебе придется противостоять отцу, сказать ему, кто ты есть и чего на самом деле хочешь.

Тома резко отвернулся, Арлена удержала его, глаза у него покраснели, она обняла его, крепко прижала к себе, он ее оттолкнул, Ты меня не любишь.

– Ты мой лучший друг.

– Я не хочу быть твоим другом.

– Тома, экзамен через два дня, не делай глупостей, обещай, что придешь и постараешься сдать. Поговорим потом, на свежую голову.

– …Я все знаю.

– Что ты знаешь?

– …Ты такая же, как все!

Он дернул плечами, отступил на несколько шагов, выхватил из внутреннего кармана куртки пять листков, скомкал их, бросил на землю и быстро ушел. Арлена подобрала разбросанные ветром бумаги – почерк нечеткий, она с трудом разобрала несколько строк, а когда подняла голову, Тома уже не было.

Арлена позвонила со стойки оживленного бистро, повесила трубку, устроилась за круглым столиком, на котором дымилась чашка кофе с молоком, разгладила ладонью смятые листки и попыталась разобрать стихи Тома. С начала года он затеял игру: давал ей свои творения, но не в руки, а исхитрялся незаметно подсунуть в карман, или в учебник, или в ранец, или в шерстяную шапочку, и в самый неожиданный момент из тетради появлялось неразборчивое четверостишие, иногда два; однажды она обнаружила бумажный ком в пенале и не могла понять, как он умудрился его туда запихнуть. А игра заключалась в том, что стихи не обсуждались, словно отпала нужда говорить «мне понравилось» или «так себе», поэтому Арлена не упоминала эти строки из ниоткуда. Зачем обсуждать поэзию? Это была их тайна, она хранила все листки в картонной папке, полагая, что однажды Тома сам о них заговорит или попросит вернуть. Несколько недель назад источник иссяк, – может, она что-то не так сказала? Арлена с удивлением осознала, что листает учебники и тетради, роется в карманах в поисках стихов, она не понимала, почему перестала их получать.

Даниэль зашел в кафе и подсел к Арлене. Та пересказала разговор с растерянным и отчаявшимся Тома. Даниэль задумчиво произнес, Тома давно махнул на все рукой. Две недели назад я заметил, что он не занимается, предложил помочь с математикой, тогда он заявил, что не идет на экзамен, он боится отца, паникует при одной мысли о том, что будет, когда он провалится, он хотел спрятаться у тети в Бельгии, но та не согласилась, нужно разрешение родителей. А сегодня он предложил тебе уехать. Он бежит от реальности, играет в непонятых проклятых поэтов [36] , хочет, чтобы его жалели и твердили, какой он гениальный, хотя его стихи – ерунда.

36

 Проклятые поэты – название серии статей Поля Верлена о непризнанных собратьях по перу, бунтарях и изгоях; среди проклятых поэтов Верлен изначально числил Тристана Корбьера, Артюра Рембо и Стефана Малларме, затем Марселину Деборд-Вальмор, Вилье де Лиль-Адана и себя самого; впоследствии список расширился уже без его участия.

– Не ерунда, это сначала было что-то невнятное, а сейчас он стал писать лучше. Одно стихотворение вообще замечательное. Но странно, что Тома не смывает с рук чернила.

– Да, я тоже заметил. Экзамен послезавтра, идти или нет – решать ему, но он убежден, что провалится, что пора выступить против отца и освободиться. Что может сделать Морис Вирель, кроме как обругать его? Ничего. Тома должен был привыкнуть, но перед отцом он чувствует себя ребенком. Я позвоню ему, чтобы поддержать. А ты действительно считаешь, что его стихи хороши?

Арлена нерешительно прикоснулась к мятым листкам, но передумала, аккуратно сложила их и убрала в карман: стихи принадлежат ей, и Тома бы не понравилось, если бы она их показала. Даниэль сел к Арлен на скамейку, поцеловал в губы, допил ее кофе и закурил сигарету, Предупреждаю, я много занимался, и мои оценки на бакалавра будут лучше твоих.

Разве что по физкультуре, улыбнулась она.

* * *

Ученики заходят в класс, занимают места за столами, расставленными подальше друг от друга. Взять с собой можно только пенал. Надзиратель ходит между рядами, раздает билеты, Если вам нужна бумага для черновиков, поднимите руку. У вас два часа. Выходить запрещено, обратно вас не пустят. Тома не знает никого из этого лицея в Венсене, он читает правила экзамена: в первом вопросе нужно выбрать одну из трех задач – третья, уравнение эллипса с осями симметрии, вроде несложная, а вот во втором задании – пять вопросов по тригонометрии, они обязательные и куда сложнее, чем кажутся. Тома смотрит на экзаменационный билет, словно тот собирается выдать все секреты, а его товарищи принимаются за дело. Надзиратель садится за стол на подиуме, достает из сумки книгу, начинает читать, время от времени оглядывая аудиторию. Тома хочется встать и сдать чистый лист, это было бы круто. Он ведь твердо решил не приходить, убежденный, что провалится, но накануне позвонил Даниэль, они проговорили целый час, Тома сопротивлялся как мог, но друг сумел найти слова, чтобы убедить его попытать счастья. Или он сам передумал. Выше голову! Мы сражаемся против коварного врага, превосходящего по численности, но храбрость принесет нам победу. Тома записывает первый пример на черновике, пытается вспомнить, как решал такую же задачу несколько месяцев назад. Вроде получается. Он выстраивает убедительное доказательство, достойное пера серьезного бакалавра. Остается полтора часа на основное задание. Он ныряет в лабиринт. За каждым поворотом – враг. Тома терпеть не может тригонометрию, тангенсы, синусы и косинусы. Давно выношенная ненависть. Геометрическое место точек N и P тормозит все дело. Придется рискнуть, надзиратель спокойно читает, товарищи корпят, не поднимая носа. Будь что будет. Тома открывает пенал, достает одну из двух шпаргалок, сложенных в гармошку из шестнадцати квадратиков – с обеих сторон они исписаны всеми мыслимыми уравнениями, тригонометрическими формулами, смежными углами и неравенствами. Находит ответ, который поможет преодолеть препятствие, выдыхает. Олимпийское спокойствие и облегчение. Шпаргалку он читает с трудом, слишком мелко написано. Благодаря этой чудесной помощи он разделывается с первой задачей, вторая потруднее, он переворачивает благословенный листок, ищет спасительное решение и вдруг слышит, Вам помочь? Тома поднимает голову – рядом стоит надзиратель, он и не слышал, как тот подошел. Этот гестаповец берет шпаргалку, с видом знатока внимательно ее разглядывает, Для вас экзамен окончен. Я позвоню директору!

Тома шел по незнакомому кварталу. Он знал, что его ждет, отец выпустит ему кишки и вырвет глаза за то, что он опозорил семью, и на этот раз мать ничем не поможет. Как ни странно, он не волновался и не боялся, словно не его уличили в жульничестве. Он чувствовал себя изможденным и уставшим. Хотелось преклонить колени, помолиться, лечь на тротуар, закрыть глаза и проспать много лет, не думая ни о чем, главное – чтобы без снов, наши грезы – наш приговор. Спектакль окончен. Он сел на скамейку, левой рукой достал сигарету, сунул в рот и забыл про нее – так и сидел с коробком спичек, не прикурив, и твердил себе, что должен ясно мыслить, сделать выводы из неудач, понять, почему никто не принимает его всерьез, почему он не может выбраться из ямы, но даже эта задача казалась непосильной. Все равно ничего не получится. Единственное, о чем он думал, – это о море, хотелось заплыть подальше, так далеко, как не заплывал ни один человек. Правая рука – левая рука. Сколько раз ему повторяли, что он должен быть реалистом? Он вернется на оставленный путь. Перейдет по ту сторону границы. Где будет спокойно. Где никто не станет учить его, кем он должен быть. И где он, возможно, узнает, кто же он на самом деле.

Правая – левая.

Тома писал за столом в своей комнате, пальцы в чернилах. Перечитывал, комкал страницу и бросал в мусорную корзину к десятку других черновиков, начинал новое письмо, вымарывал, зачеркивал, рвал на мелкие кусочки. Вытряхнул два ящика секретера, запихнул в холщовую сумку эти жалкие бумажки вместе с содержимым мусорной корзины, пролистал свой дневник, схватил ножницы и методично вырезал страницы, пока не осталось ничего, что можно прочесть. Он столкнулся с горничной, которая протирала перила белой тряпкой, Я пойду гулять, Мишель, к ужину не вернусь. Закрыл за собой парадную дверь, спустился по ступенькам, но вместо того, чтобы выйти на улицу, направился в глубь сада за лавровую изгородь. Исчез в сторожке садовника, появился оттуда с веревкой, обмотанной вокруг плеча, и лестницей. Приставил ее к каштану, бросил на землю бумаги из сумки, методично поджег их спичкой. Вскоре пламя пожрало все листки. Он забрался на лестницу, надежно привязал веревку к ветке, накинул на шею петлю, затянул потуже, посмотрел на свое прошлое, сгорающее у ног, и бросился в пустоту. Лестница упала, он подергался секунд десять и застыл, свесив руки вдоль тела.

Труп Тома обнаружил в конце дня садовник, удивленный, что украли лестницу. Что, кроме банальностей, можно сказать о Жанне и Мари, когда он в панике побежал за ними? Мать страшно закричала, кинулась поднимать сына, садовник с женой пытались образумить ее, сказать, что уже бесполезно, но она с такой яростью приказала ей помочь, что они безропотно повиновались; втроем они приподняли мертвый груз и ослабили веревку, потом, выбившись из сил, отпустили Тома, и тот начал вращаться вокруг своей оси, словно в нем еще сохранялась искра жизни. Отвяжите моего сына, велела Жанна.

– Но, мадам, нужно подождать полицию, мы не можем…

Жанна не дала ему договорить и зарычала, Отвяжите его! Садовник прислонил лестницу к дереву, но не сумел развязать узел и высвободить Тома, и хозяйка спокойным голосом распорядилась, Нужно отпилить ветку. Он принес пилу из сторожки и с величайшим трудом выполнил задачу. Жанна приняла сына, уложила на землю, сняла с шеи веревку. Казалось, что Тома спит, лицо было расслаблено. Жанна легла на него и заплакала. Мари все это время стояла в стороне, словно действия матери ее не касались. Она заметила обуглившиеся остатки у подножия дерева, порылась в обгорелых листках – ничего нельзя было спасти, удалось извлечь лишь пожелтевший клочок бумаги, на котором она разобрала наклонный почерк брата: «Я завещаю тебе свою ненависть».