Царство
Шрифт:
– В каком грехе повинен ты?
Глубокий и грохочущий, словно водопад, этот голос заставил Жерара трепетать. Именно его Жерар и слышал в час уединения с иконами или же на поле боя, когда могло показаться, что надежды нет.
– Гневаюсь я. Говорю людям дурные вещи. То, чего они не заслуживают. Прости, Господи!
Жерар не видел, но я наблюдал со стороны. Со стороны могло показаться, что капеллан с троном – единое целое, дополнение к композиции "Победившие смерть". Капеллан Ор’ноко как будто бы и не дышал вовсе, так как и Богу-Императору уже не требовалось
Первый и одинаковый для всех вопрос раздавался так, что кающиеся слышали его повсюду, громко и чётко, но дальше Ор’ноко предпочитал шептать, как и тот, кто пришёл к нему на исповедь. Таинство было сохранено.
То, как я узнал содержание разговора, – секрет. Возможно, я вообще всё это придумал.
– Даже изувеченный, ты сильнее многих людей, Жерар, – проговорил капеллан. – Помни! Ты должен вселять в них уверенность в выбранном пути. Уверенность, а не трусливую злобу.
– Вы знаете меня?!
– Я знаю всех верных слуг Его.
Жерар приподнялся на руках, бросил быстрый взгляд на громаду и произнёс:
– Ещё я гневаюсь на себя. Смогу ли я перебороть увечье? Будет ли конец всему этому?
– Отныне увечье и есть твоё испытание. Ты будешь страдать, ты будешь бороться беспрестанно, чтобы паства твоя видела, на что способен человек, который верит в Бога-Императора. До последней капли крови. До последнего вздоха.
– Моя паства… – проговорил Жерар, помолчал немного, а потом продолжил: – Мне кажется, я теряю этих людей. Война забирает слишком многих. Сомнения селятся в душах тех, кто остался. И как будто этого мало… в культе зреет семя ереси!
– Ереси?
– Да! Я считал его добрым братом… но он всё глубже погружается во тьму! И я не знаю, что с этим делать!
– Если ты имеешь в виду Котара Ва’кенна…
– Да! – воскликнул Жерар. – Вы знаете!
– …то все псайкеры отмечены скверной и добровольно принимают на себе грех, – как ни в чём не бывало продолжал капеллан. – Они знают, что их ждёт, и примут смерть от меча, когда придёт время.
– Он сдался, – Жерар ударил кулаком по каменной плите, – сдался, сдался! Он уже не служит Господину, и никто не служит из этого проклятого шабаша! Они смеются над нами! Попирают веру…
– Остановись. – Тон капеллана ничуть не изменился. – Я увидел твой грех и дал совет. Надеюсь, тебе хватит благоразумия воспользо…
– Но…
– Что?! Смеешь перебивать? – чуть громче обычного произнёс капеллан. – Епитимья! Семь дней тебе ходить по кораблю, нести слово Его, стоять на коленях и просить милостыню! Семь дней ты можешь рассчитывать только на себя, не опираясь ни на руку, ни на костыль!
Жерар побагровел, оставил царапины на камне, но выдавил, не поднимая головы:
– Да, господин.
– Что же до "проклятого шабаша". Имена отступников известны мне, – проговорил капеллан, успокоившись. – Знай же, Жерар, что в любой партии регицида фигуры врага послужат и тебе, если умеешь играть. Ты – не воин, но лидер, а потому должен смотреть не на стену щитов противника, а туда, где стучит его сердце. Эта война вечна, и месяц или год в ней ничего не решат.
Жерар стиснул зубы, сжал ладони в кулаки, приподнялся, но всё-таки промолчал. Капеллан же добавил напоследок:
– Век смертных мал. Именно поэтому вам так хочется всё успеть. – В затемнённых и пустых глазницах маски капеллана на миг словно бы искры промелькнули. – Спешка ведёт к поражению. Поразмысли над этим в течение семи дней, а потом снова приходи ко мне. Моё время на "Амбиции" подходит к концу, но я подарю тебе ещё одну аудиенцию.
4
Пленных привели в отсек группами по десять человек. На головах мешки, на руках и ногах кандалы, люди ещё и между собой объединены цепями. Подумать о бегстве в подобных условиях мог только самый отчаянный и умелый фокусник.
Тычками ружей в спину пленных заставили опуститься на колени и ждать. Никто ничего не видел, но люди чувствовали, что грядёт нечто страшное. Нечто такое, от чего они бежали с Хелги-Воланты, сдавшись имперским войскам.
Вот только об этом бегстве нельзя было сказать иначе, как из огня да в полымя. Вырвавшиеся из мясорубки угодили на капище тёмного бога, где их собирались принести в жертву.
Кровавый обряд готовился в трюме "Пентакля". Где-то ещё существовал риск того, что еретиков раскроют. Магистр Сава же клялся, что во все времена ни один агент инквизиции не задерживался на корабле дольше стандартных суток, их ловили до того, как хотя бы одно слово уходило за пределы корабля.
Участники ритуала: магистр Сава, Ийдана, зверолюд Вудон и… Котар. Все они собирались замарать руки, чтобы расплатиться с долгом молодой шаманки, которая уже превратилась в тень себя прежней, попахивающей гнильём и желчью.
Основную часть долга Князю Велаю вернули ещё на "Тигре", когда уничтожили ячейку Альфа-Легиона. Потом приходилось использовать рецидивистов с кораблей эскадры Хокберга, но, как понимаете, единичные случаи. И вот, наконец, помогла война, – появились те, кого никто не будет искать, чьи жизни мало чего стоили.
Ийдана оперлась на витой посох из чёрной древесины, набрала побольше воздуха в лёгкие и перепугала пленников горловым пением, которое звучало в ушах даже тех людей, кто потерял слух после контузии. Отдельные смельчаки пытались подняться, потянуть за собой связанных товарищей, но без толку, – хороший удар прикладом по спине бросал их обратно. Смертные слуги Пустынных Странников следили за порядком, их господин и повелитель – за тем, чтобы у Князя демонов не разыгрался аппетит и он не отправился за пределы, выведенные мелом на полу.
Слугам можно было доверять. На лбу – метка крылатого меча, на лице – респиратор, в голове – абсолютная преданность магистру Саве. Кого-то Сава спас от смерти, другим помог спасти родственников, третьих просто-напросто дрессировал с самого детства.
Пентаграмма с семиконечной звездой, выведенная мелом, постепенно наливалась тусклым светом болотного оттенка. С каждым новым словом тёмного наречия свет сгущался, над полом начинали клубиться ядовитые миазмы, из-за которых некоторые пленники никак не могли перебороть кашель.