Цена Шагала

–  Ну, вот, Илья Андреевич, - начал Сорин, когда все приготовления Драгана были завершены, - а теперь давайте поговорим спокойно. Как вы понимаете, я не верю ни единому вашему слову, и даже не пытайтесь меня разубедить. Я знаю, что картины у вас. Я также знаю, что к вам приезжали люди из Москвы в надежде эти картины получить, или получить деньги - тут уж вам виднее. Удивлю вас; мне также известно, что ушли они от вас ни с чем.

«Он был у дома, - подумал Кошенов.
– Ну что же, попробуем иначе».

–  Послушайте, послушайте, Андрей, - заговорил он: - Вы правы, абсолютно правы, но это лишь часть истории. Действительно, из Москвы приехали за вещами. Действительно, мне удалось уговорить их подождать. Но поймите: они держат меня на крючке, и если вы ввяжетесь в эту историю, ни вам, ни вашему молодому другу не сдобровать.

–  Спасибо за заботу, Илья Андреевич, но мы как-нибудь сами разберемся. В данный момент меня интересует только одно: картины или деньги. Выбор ваш невелик. Что предпочитаете?

–  У меня нет таких денег, - произнес Кошенов.

–  Замечательно! Отдайте мне мои вещи, и мы расстанемся друзьями.

–  Их нет в доме, - ответил Кошенов.

–  Прекрасно. Поедем за ними, можем прямо сейчас.

–  Ничего я вам не отдам, - заорал неожиданно Илья Андреевич.

Драган вопросительно посмотрел на Сорина, и Сорин, удивляясь своей жестокости, произнес только одно слово по-английски: «Начинай!». Хищно осклабившись, Драган схватил левую руку Кошенова и сильно сжал всей пятерней его пальцы в своих. Пожилой антиквар взвыл от боли.

–  Достаточно, - остановил Сорин Драгана.
– Ну-с, Илья Андреевич, продолжим наши беседы. Где вещи?

–  Можете делать все, что угодно, - парировал Кошенов, надеясь на то, что москвич испугается переходить к более радикальным действиям.

–  Как хотите, - качнул головой Сорин и, глядя на Драгана, сказал по-английски: «Можно».

Раздался глухой хруст, сдавленный крик Кошенова, и глаза его расширились от боли.

–  Не волнуйтесь, Илья Андреевич. У вас еще девять пальцев на руках и десять на ногах. Продолжать будем долго.

–  Я заявлю в полицию, - сдавленно прошипел Кошенов.

–  Это ваше право. Беда только в том, что ни меня, ни, тем более, моего друга найти вам не удастся. А, кроме того, даже если меня разыщут доблестные английские власти, я не премину им рассказать обо всей той странной и таинственной истории, в которой вы, Илья Андреевич, были не только непосредственным участником, но и, я подозреваю, одним из организаторов.

–  Мальчишка, мерзавец, - шипел Кошенов.

–  Это уж как вам будет угодно. Но сейчас я действительно несколько разозлился. Поэтому мой вам добрый совет: отдайте мне мои вещи.

–  Хорошо, - вдруг решился Илья Андреевич.
– Завтра. Приходите завтра, и вы получите все.

–  Нет, так дело не пойдет. Мы сейчас с вами отправимся туда, где вы храните картины, и вы выдадите их мне.

–  Вас туда не пустят.

–  Это на каком же основании?

–  А на том основании, милостивый государь, - язвительно сказал Кошенов, - что вы не сможете предъявить никакого документа. А в то место, куда я собираюсь вас повезти, заметьте, не по своей воле, пускают только после тщательной проверки.

–  Отлично, - ответил Сорин, - мы подождем вас на улице.

–  Не боитесь, что я заявлю в полицию прямо там, внутри?

–  Нисколько. Я же объяснил вам, что ввязывать в нашу игру полицейских не в ваших интересах. Максимум, что может грозить мне - это потеря так и не полученных картин и депортация из страны. Минимум, что может грозить вам - это чудовищный скандал, запрещение на торговую деятельность в этом государстве, как следствие - разрыв всех приличных деловых связей, поскольку, как я смог убедиться, у вас полно и неприличных. В конечном итоге, вероятно, та же депортация из страны. Только я-то вернусь на родину, а вот куда денетесь вы?

–  Не надо меня пугать.

–  Я не пугаю, Илья Андреевич, я просто объясняю вам то, что вы, может быть, не поняли из-за того, что мозги ваши сейчас затуманены болью. Так как?

–  Хорошо, - сказал Кошенов.
– Только позвольте, я забинтую руку.

–  Ну, я не зверь, - ответил Андрей, - и друг мой, конечно, тоже.

–  Не сказал бы, - заметил Кошенов.

–  Не сердите моего друга, он может обидеться.

Антиквар дернулся и с ужасом посмотрел на Драгана.

–  Он проводит вас в ванную и даст возможность позаботиться о руке. Драган, - обратился Сорин к сербу по-английски.
– Проводи джентльмена в ванную и позволь ему перебинтовать руку.

Серб молча кивнул и, ухватив Кошенова за локоть, повел его куда-то в глубь квартиры. Тем временем Андрей, воспользовавшись телефоном хозяина, вызвал такси. Через пятнадцать минут все трое уже спускались вниз по лестнице.

–  Надеюсь, вы не забыли документы, важные ключи или карточки пароля - что там нужно в вашем секретном учреждении.

–  То, что мне нужно, я взял, - ответил Илья Андреевич.

–  Ну, тогда вперед.

Они уселись в черный кэб и после того, как Кошенов назвал адрес, тронулись в путь.

Ехали довольно долго. Андрей, плохо ориентируясь в окраинных районах Лондона, впоследствии так и не мог сказать, где они были. Сперва закончились благополучные районы с аккуратными особняками и зелеными двориками, потом перед глазами промелькнули серо-бурые шестиэтажные дома для низшего класса, затем они въехали в полупустынный район каких-то построек, похожих на склады. Машина, петляя то вправо, то влево катилась по довольно узкому проезду, с двух сторон ограниченному бетонным заборами, кирпичными и блочными стенами с маленькими окнами где-то под крышей. Наконец они остановились на площадке перед тяжелыми металлическими воротами и маленькой железной будочкой, вделанной в бетонную стену.

–  Что это?
– спросил Сорин.

–  Хранение «Кристи», - нехотя пробурчал Кошенов.

–  Однако вы человек предусмотрительный, - отметил Сорин, глядя на то, как из будочки по направлению к ним движется ладный парень в форме охранника с короткоствольным автоматом на боку.

–  Не вздумайте шутить, - предупредил Андрей антиквара.

–  Нужны вы больно, - буркнул в ответ Илья Андреевич.

Они выбрались из машины, расплатились с таксистом и остановились перед глухими воротами. После непродолжительной беседы с охранником Кошенова провели в будку. Там он что-то еще говорил по селектору и, наконец, вышел на улицу.