Цена Шагала

–  Ну, - ответил Пакин, - таких сейчас хоть пруд пруди.

–  Не скажи, тут интерес особый, с искусством связанный.

–  Это уже теплее, - сказал Дмитрий Владимирович.
– Хорошо. Как обещал, через три дня попытаюсь. Позвони мне на работу. Но учти: все чисто по-дружески, никаких официальных сводок.

–  Понимаю, не маленький, - ответил Трегубец.
– Ну что, подадут нам когда-нибудь горячее или нет?

И, словно услышав его слова, из кухни появился веселый круглолицый официант и, водрузив перед приятелями тарелки с ухой, пожелал им приятного аппетита и исчез где-то в недрах подсобных помещений ресторана.

Трегубец и Пакин посидели вместе где-то около часа, поговорили о том о сем, посетовали немного на возраст, на ухудшающееся здоровье, но к делам больше не возвращались. Они прикончили водочку, заказали кофейку, выпили еще по пятьдесят «Наири» и расстались, захмелевшие и довольные друг другом.

На второй день пребывания в квартире Люси Сорин наконец нашел выход из тупиковой ситуации.

–  Знаешь что, обратился он к своей подруге, - я придумал вариант страховки, о котором ты говорила.

–  Любопытно, - сказала девушка.

–  Ты предложила записать картины. Можешь это сделать быстро?

–  В течение двух дней - легко.

–  Замечательно, это меня устраивает.

–  А к чему такая спешка?

–  Понимаешь, срок моей визы истекает. Пора бы подумать о возвращении на родину. Ты когда-нибудь была в Москве?

–  Честно говоря, нет. И вообще не испытывала такого желания.

–  Ну, так испытай, - сказал Андрей.
– В отличие от тебя выехать напрямую в Берлин из Лондона я не могу, а отпускать тебя одну не хочу. Поэтому единственный выход из нашей с тобой ситуации - это совместное возвращение в Москву. Как тебе такой план?

–  А как тебе?
– спросила Люси.

–  Картины поедут вместе с нами как твои авторские работы. Будем считать, что ты едешь в Москву на переговоры о выставке. Для порядка захватишь с собой несколько собственных произведений.

–  Ну, хорошо, - сказала девушка, быстро оценив ситуацию, - мы приезжаем в Россию. И что дальше?

–  Дальше - посмотрим. Думаю, что все будет довольно просто. Через какое-нибудь турагентство у нас, в Москве, я оформлю себе путешествие в Берлин, а ты полетишь самостоятельно. Никому ведь не интересно, куда летит молодая англичанка: домой или в Зимбабве.

–  А картины?

–  А что картины? Как ввезешь, официально оформив их на таможне, так и вывезешь. Кто будет досматривать никому не нужную художницу, прости меня, конечно, за столь нелестный отзыв о твоем творчестве.

–  Нет-нет, это нам на руку, - засмеялась Люси.
– Я девушка не честолюбивая.

–  Полетим мы, конечно, одним рейсом, но места наши будут порознь. Картинки возьмешь с собой в салон как ручную кладь.

–  Само собой разумеется, - ответила Люси.

–  Ну, коли все ясно, начинай творить.

В течение последующих двух дней англичанка развила бурную деятельность. Аккуратно укрепив холсты на деревянных щитах, она принялась покрывать их ровным слоем гуаши, разрисовывая тяжелые глухие тона фона зелеными человечками, синими шестеренками, желтыми капельками - словом, всем тем, что простодушные любители искусства называют одним емким словом: сюрреализм. Работала она с чрезвычайной скоростью, переходя от одного холста к другому, и уже буквально к середине второго дня после начала работы все пять холстов оказались изуродованными до неузнаваемости и являли теперь собой пять образчиков бездарной ученической мазни, на которую только и способны юноши и девушки, едва освоившие азы живописи. Дождавшись, пока все холсты высохнут, она окантовала их в простенькие пластмассовые рамы с плексигласом вместо стекла и задником из оргалита, добавила, по наущению Андрея, еще пяток своих фотографических работ, обильно сдобренных всякого рода гуашевыми вкраплениями и, прикупив где-то в галерее огромный пластмассовый прозрачный короб, к ужасу Сорина, упаковала все вместе.

–  Зачем же прозрачный?
– спросил Андрей.

–  Наивный, - сказала Люси, - ты ничего не понимаешь. Лучше всего прятать вещь так, чтобы она была постоянно на виду. Кому придет в голову искать что-либо предосудительное в вещах, которые абсолютно открыто пересекают границу и которые молодое дарование (то бишь я) с гордостью проносит через таможенный контроль? Подумай сам.

–  Действительно, - вынужден был согласиться Сорин, - мне бы это в голову не пришло.

–  Нет в тебе авантюрной жилки, - улыбнулась Люси.
– Ну, все. Осталось только побросать вещички в чемодан.

–  А что же Драган?
– спросил Андрей.

–  Как видишь, пока он нас не тревожил. Я не думаю, что он сможет вычислить эту квартиру. А если даже он вычислит ее, мы уже будем далеко. Я позвоню в «Бритиш эрвейс» и закажу билеты на твое и свое имя.

–  Только, пожалуйста, не в бизнес-классе.

–  Естественно, в «эконом», - ответила Люси.
– Откуда у бедной художницы и русского туриста такие деньги?

Еще через два часа она отправилась выкупать билеты и вернулась домой очень довольная, прихватив по дороге бутылку французского вина.

–  Ну, что ж, Андрей, отпразднуем начало нашего путешествия.

–  С удовольствием. Только почему не в ресторане?

–  Меньше шансов попасться на глаза Драгану.

–  Не думаешь же ты, что он будет методично прочесывать все рестораны Лондона?

–  Он - нет, но, долго прожив в столице Британии, он, естественно, обзавелся большим количеством знакомых и прекрасно понимает, в какие рестораны мы с тобой можем пойти. Мне кажется, что до отъезда нам будет безопаснее оставаться в этой квартире.

–  Согласен. Попробуем что-нибудь соорудить из имеющихся продуктов.

–  Я плохой кулинар, - сказала Люси, - поэтому обойдемся полуфабрикатами.

–  На что только не пойдешь ради любимой женщины, - засмеялся Сорин.

–  На что только не пойдешь ради миллионов, - парировала Люси.

Еда, которую они вытащили из холодильника Люси, оказалась довольно вкусной: филе курицы с ананасами, какие-то ванильные пудинги, несколько сортов сыра. Все это как нельзя кстати подошло к вину, купленному Люси.

–  В винах ты понимаешь, - сказал Андрей после первого же глотка.

–  Не только в винах, - улыбнулась Люси.
– Не желаешь получить этому подтверждение?
– И она поманила его в спальню.

Если сам Андрей еще и раздумывал над этим предложением, то его плоть явно была согласна. И потому, едва закончив трапезу, они перебрались в спальню, откуда и не вылезали следующие несколько часов. Сорину нравилась та пылкость и жадность, с которой Люси отдавалась любимому делу (а то, что это ее любимое занятие, он уже давно понял). Ее неуемная энергия будила в нем все новые и новые силы, и он, уже забыв о ранении, отдавался любовной игре так же страстно и столь же неистово, как и его партнерша.