Цена Шагала
Шрифт:
– Я вам обеспечиваю надежную защиту на территории, по крайней мере, Москвы и Московской области. Вы же, в свою очередь, просветите меня насчет некоторых деталей ваших злоключений, а также, если в будущем понадобится, дадите официальные показания. Заранее предупреждаю, что ни о какой уголовной ответственности по отношению к вам речи идти не будет. Так что не пугайтесь: я вас из-под удара выведу.
– Допустим, - сказал Сорин.
– Вам-то это выгодно, а я, может, и так как-нибудь…
– Да мне-то это намного меньше выгодно. Тем более теперь, когда я уже знаю фамилию заказчика, скорее вам
– А вы мне назовете это имя?
– Да вот уж и не знаю даже: зачем оно вам, посудите сами?
– Да хотя бы из любопытства, - парировал Сорин.
– Всегда приятно знать, кто тебя заказывает, не так ли?
– Приятно-то приятно, но вот полезно ли? Вы человек молодой, в бутылку полезете, начнете какие-нибудь хитрые способы мести придумывать - тут-то вас и сцапают.
– Ну, не такой уж я дурак, - ответил Сорин.
– Эх, не зарекайтесь! Я вот побольше вашего прожил, а, смотрите, какого дурака свалял. Если бы не Ян, лежать бы мне (вместе с вами, кстати) на этом грязном полу и больше уже никогда не думать ни о картинах, ни о чем-либо другом, более или менее прекрасном.
– И все же, если мы заключаем соглашение, то первое мое условие - имя человека.
– Ну, хорошо, хорошо, - ответил Трегубец.
– Ермилов Геннадий Андреевич. Что-нибудь вам это говорит?
– Ничего, - признался Сорин.
– Вот видите.
– А кто он?
– Какой-то фирмач. Лучше вы мне расскажите, как, когда и каким образом обрели вы эти самые бесценные произведения искусства, и что впоследствии с вами происходило.
– С самого начала?
– спросил Андрей.
– Да-да, начните, как говорили латиняне, «ab ovo», от яйца.
И, немного поразмыслив, Андрей начал свой рассказ. Говорил он около полутора часов, прерываемый Трегубцом лишь изредка для уточнения деталей. За это время Ян дважды варил им кофе и дважды отправлялся обратно на кухню, повинуясь молчаливому указанию Василия Семеновича. Трегубец понравился Андрею, и потому он был с ним абсолютно честен и откровенен, вплоть до своего побега из больницы. Дальше его история стала грешить некоторыми купюрами. Так, например, он посчитал абсолютно ненужным рассказывать этому мягкому пожилому человеку о встрече с Люси, о личности Драгана, о разборке с ермиловским бандитом неподалеку от хранилища картин. Он подумал, что лишним было бы упомянуть и то, что картины приехали обратно в Россию. И когда Трегубец поинтересовался судьбой живописных полотен, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, Сорин, честно глядя в глаза следователю, сказал:
– В Лондоне, Василий Семенович.
– Каким же макаром?
– Очень просто: в депозитной ячейке банка.
– Ключ, шифр?
– Ни того ни другого: моя личная подпись. Мне кажется, это надежней.
– Пожалуй, - согласился Трегубец и больше не возвращался к этому вопросу.
Когда рассказ Сорина подошел к концу, Василий Семенович потер, по привычке, виски и сказал:
– Так. Ну, с вами все понятно. Вот что, милейший Андрей Максимович, вы сейчас где обитаете?
– А это важно?
– До некоторой степени.
– Скажем, у подруги.
– У подруги. Постойте, постойте,
ага! Уж не у Лены ли Старковой?– Однако, - произнес удивленный Сорин.
– Профессиональная память. Я же вами довольно долго занимался. Вот только достать вовремя не успел: кто ж мог предположить, что вы так лихо за границу улепетнете. Как вам, кстати, визу удалось получить?
– Я давно собирался, - еще раз соврал Сорин, - задолго до всех событий. А тут так совпало.
– Угу, - отметил про себя Трегубец.
– Надеюсь, паспорт у вас, Андрей Максимович, с собой?
– А в чем, собственно, дело?
– поинтересовался Сорин.
– Очень вы суетливы, молодой человек. Боюсь, как бы не упустить вас еще раз.
– Что вы имеете в виду?
– Пути Господни неисповедимы, Андрей Максимович. Вдруг завтра вам вновь взбредет в голову покинуть пределы нашей родины. Я, конечно, мог бы заблокировать аэропорты, дороги… Но зачем нам с вами эта лишняя суета. Давайте будем взаимно вежливы: вы мне отдадите свой паспорт, а я, в свою очередь, обязуюсь хранить его как зеницу ока.
– Не доверяете?
– Не то что не доверяю, но, как говорится, «свой глазок смотрок».
– Ради бога. Только у меня его нет с собой.
– Это не проблема. Где он у вас? У вашей Елены?
– Нет, дома.
– Почему же вы не носите его с собой?
– Какой паспорт вы имеете в виду?
– Естественно, заграничный: не хочу же я создавать вам трудности с проверкой паспортного режима. Остановит вас какой-нибудь постовой, заберет вас в отделение, а там - ищи-свищи вас по КПЗ.
– И что же вы предлагаете?
– Очень просто. Сейчас Ян и вы заскочите к себе на квартирку, отдадите ему общегражданский, так сказать, заграничный, и - ступайте подобру-поздорову. Да, кстати, телефончик черкните, чтобы мне лишний раз в деле не копаться.
– Телефон Старковой?
– уточнил Сорин.
– Именно его.
– Пожалуйста.
– Андрей взял протянутые ему ручку и бумагу и написал семь цифр.
– Только когда будете звонить, - предупредил он Василия Семеновича, - пожалуйста, не объявляйте, что вы из милиции, незачем пугать бедную девушку.
– Ну, что вы, что вы, Андрей Максимович, вы меня уж совсем за пустоголового держите. Да, вот еще. Прежде чем мы с вами расстанемся, надеюсь, ненадолго, прошу вас запомнить: по первому же моему требованию (будем называть это убедительной просьбой) являться на место обозначенной встречи.
– Не могу же я бросить все свои дела и ждать вашего звонка, как влюбленная девица!
– Никто и не просит: всегда договоримся. Тем не менее не манкируйте нашими свиданиями.
– Постараюсь, - сухо ответил Сорин.
– Ну, вот и отлично, - засмеялся Трегубец.
– А теперь прошу в карету и… Ян! Проводи молодого человека. Довези его до дома, отними у него документик и возвращайся. А я покуда передохну здесь маленько: уж больно крепким оказался этот Толик, до сих пор в голове шумит.
– Хорошо, Василий Семенович. Ну, пошли, - сказал Ян и легонько приобнял за плечи Сорина.
– Я, простите, не люблю фамильярности, - сказал Сорин, отодвигаясь.
– Смотри, какая цаца!
– Господин следователь, уймите вашего подчиненного.