Цена Шагала

Насвистывая какую-то веселую мелодию из мультфильма, Василий Семенович Трегубец собирался домой: аккуратно сложил в портфель бумаги, блокнот, несколько ручек, проверил, не оставил ли на письменном столе пачку сигарет и зажигалку, запер верхний ящик. Потом, сняв пиджак, подошел к сейфу и извлек оттуда табельный «ПМ». В тот момент, когда он всовывал его в «босоножку», прилаживая белые кожаные ремешки кобуры к несколько располневшей за последние годы фигуре, в комнату вошел Ян Старыгин, давний подчиненный и приятель Трегубца.

–  Ого, господин начальник, на важную операцию собрались в такой-то час?
– Он, указал на никак не желающий влезать в «босоножку» «ПМ».

–  Ага, - ответил Трегубец.

– Вот, иду на разборку с женой. У нее, конечно, понимаешь, перевес: все же эти кастрюли, сковородки - тяжелая артиллерия. Но, будем надеяться, отстреляюсь.

–  А если серьезно, Василий Семенович… Вы вроде не любитель с собой такие игрушки таскать.

–  Ты вот что, Ян: закрой дверь поплотнее и присядь.

Старыгин послушно вернулся к двери и запер ее на ключ.

–  Садись, садись, не маячь, думать мешаешь, - сказал Трегубец. Ян выполнил и эту команду.

–  Мы с тобой не первый год вместе, - начал Василий Семенович несколько издалека, - и потому тебе я, наверное, могу доверять.

–  Очень обидные ваши слова, господин начальник, - ответил Ян.
– По-моему, случая не было, чтобы подвел.

–  Вот-вот, о чем и говорю. Понимаешь, Ян, какая закавыка: возник у меня на пути один интересный человек, и никак мне с ним не удается встретиться. Больше тебе скажу: встреча эта активно не нужна нашему высшему начальству.

–  Любопытно, - сказал Ян.

–  Да не так любопытно, как грустно. Но, как ты знаешь, на каждую хитрую задницу свой с винтом найдется, а потом старик Трегубец протоптал-таки дорожку к этому неизвестному. Правда, пока не к нему самому, но к тому, кто его явно знать должен. И завтра у меня с этим промежуточным, так сказать, звеном встреча должна быть. И вот о чем я тебя, друг любезный, попросить хотел.

–  Само внимание, Василий Семенович.

–  Не мог бы ты завтра, часиков, скажем, в девять, заехать за мной домой.

–  На служебной?

–  Ни в коем случае. На собственной «шестерочке» - у тебя же «шестерка»?

–  «Шестерка», Василий Семенович, на большее зарплаты не хватает.

–  Ну, о зарплате потом поговорим.

–  Как одеваться?

–  Придумай сам что-нибудь рядовое и неприметное.

–  А что, встреча может быть горячей?
– поинтересовался Ян.

–  Вряд ли, - ответил Трегубец.
– Но, однако же, осторожность не помешает.

–  Куда поедем?

–  Поедем мы, дружочек, в самый центр, к памятнику Николаю Васильевичу Гоголю. Скульптор был такой, Андреев, знаешь? Вот он его и поставил, собственно, посадил.

–  А, это возле Нового Арбата?

–  Именно. И прошу тебя, Ян: лишнего об этом никому не рассказывай. Зачем мне, старику, неприятности, я ведь до пенсии доработать хочу.

–  Мне хоть до пенсии далеко, но неприятности тоже ни к селу ни к городу, - ответил Ян.

–  Ну, и чудненько. Значит, договорились: в девять жду тебя у подъезда.

–  Решено.

–  А теперь потопали, а то жена мне действительно головомойку устроит, - сказал Трегубец, и они покинули Управление.

Сорин выехал из дома без пятнадцати десять утра. Он не спеша добрел до метро, купил газетку «Мегаполис-Экспресс» и плюхнулся на сиденье в вагоне, углубившись в чтение каких-то безумных новостей из мира звезд. Собственно говоря, он не столько вчитывался в мелькающие перед глазами строки, сколько размышлял. Он вспоминал вчерашний вечер с Леной: плотный домашний обед, вкуса которого он не ощущал уже около полутора месяцев, бесконечное щебетание, торопливый и немного автоматический секс, свои путаные объяснения по поводу шрама на спине - и все больше приходил к выводу о том, что эту московскую идиллию пора заканчивать. «Ничего, ничего, - успокаивал себя Андрей, - сегодня обсудим с Виталиком ситуацию, расскажу ему, что произошло в Лондоне, и - вперед, в турагентство, покупать шоп-тур до Берлина. Жалко, конечно, прощаться с этой страной, но авось когда-нибудь еще вернусь при более благоприятных условиях и обстоятельствах».

Будущее путешествие в Берлин представлялось ему небезоблачным, однако жизнь после получения денег рисовалась вполне радужной и, возможно даже, не одинокой. «В конце концов, Люси милая девушка, - говорил себе Андрей.
– Немножко опасная, но что еще может так греть сердце мужчины, как опасность, смешанная с желанием». Мысли сами по себе перетекли к образу англичанки, он вспомнил ее холеное поджарое тело, ее нежную кожу и окончательно утвердился: точно, получу деньги и полгодика поживу с ней, а там - будь что будет.

Без пятнадцати одиннадцать он уже был в подземном переходе, разделяющем стороны Нового Арбата. Оказавшись на стороне Дома журналистов, он, сам не зная почему, решил проверить себя и не пошел сразу в сквер, где была назначена встреча, а медленно побрел по Новому Арбату, мимо почты, в сторону Дома книги. Затем повернул в Мерзляковский переулок, миновал доходный дом начала двадцатого столетия и проход между ним и современной школой, огороженной железным забором, и углубился во внутренние дворы, намереваясь подойти к памятнику Гоголю с тыла. Больше по привычке, чем от страха, он оглядывал прохожих, боясь найти в них что-либо неестественное. Но людей было мало, и ничего особенного ни в лицах, ни в одежде заметить он не сумел, а потому, пробравшись через разросшиеся неухоженные кусты, оказался в скверике ровно в одиннадцать.

Токарева еще не было. На лавочках сидели лишь одинокий пенсионер с газеткой в руках, мамаша с детской коляской, подозрительная компания наркоманского вида молодых людей и работяга в замызганной нейлоновой куртке. «Нормально, типичное московское утро, - подумал Сорин.
– Будем ждать». Он уселся на лавочке прямо позади памятника так, чтобы видеть входящих со стороны бульвара и самому оставаться максимально защищенным мощной каменной глыбой.

Виталий опоздал. Он с детства грешил этим, и с годами опоздание на встречу на десять-пятнадцать минут стало его фирменной чертой. Вот и сегодня, опоздав как всегда, он, резво перебирая ногами, буквально вкатился в скверик. Сорина он увидел не сразу, а Сорин, напротив, заметил его появление тут же.

–  Эй, - негромко позвал он приятеля. Токарев остановился и стал шарить глазами по людям, сидящим на лавках скверика: - Эй, - еще громче позвал Сорин и махнул рукой, стараясь сделать так, чтобы его кисть оказалась в поле зрения Виталия Сергеевича.
– Я здесь, здесь.

–  Ну, слава Богу, слава Богу, - затараторил Виталий.
– Я ведь уже подумал, что это розыгрыш, что ты и прийти не сможешь. Что, вообще, такое творится? У меня, понимаешь, из-за тебя неприятности, ты, понимаешь, пропадаешь, как прикажешь понимать?

–  У тебя неприятности?
– хмыкнул Сорин.
– Это не неприятности, дружок. Вот когда финкой под ребра суют - это называется неприятности, а может быть, и чем-то похуже.

–  Боже мой, что ты говоришь! Кто?

–  Меня обул приятель твоего таможенника.

–  Ты знаешь, я вообще хотел тебе сказать, что ты даже не понимаешь, в какую историю попал.

–  Вы все сговорились, - сказал Сорин.
– Приблизительно то же самое пытался мне втолковать в Лондоне этот паскудный антиквар.