Чащоба

— Наша бабушка на пороге столетия перебралась из Медной деревни в город и вышла там замуж за дедушку, который тоже был вчерашним селянином, — нехотя проговорила Хельга. — Не знаю, может, и тогда людей изводили трудности вживания — да и вообще что в этом мире нового, — во всяком случае молодые решили вернуться назад в деревню. В Ляянемаа, в дедушкиной деревне, появилась возможность арендовать хутор. Поздней осенью они там и поселились. На рождество под звон бубенцов поехали в церковь: молодые впервые выехали на люди. На обратном пути у околицы их поджидали две женщины, молодая и старая, каждая из них высыпала перед санями на дорогу по картофельной корзине костей. Лошадь испугалась, вскинулась на дыбы, но все же под понукание перетащила сани через вываленные кости. Бабушка сразу догадалась, что эту злобную выходку совершила бывшая дедушкина невеста.

— Должна же была отвергнутая девица каким-то образом освободиться от своих мук, — пошутил Лео.

— Шутки шутками, — вмешалась Сильви, — в старину в этих краях случалось и похуже. Ты, конечно, слышал про злоключение на похоронах Явы. Глянь на этот невзрачный деревянный мостик, и у него есть своя история. По этой дороге покойную везли на кладбище, но лошадь заупрямилась, не пошла через мост. Кому теперь придет в голову привозить нужники и привязывать их к перилам, чтобы вонью отпугнуть лошадь? В тот раз пришлось распрячь коня и перевести его вброд, телегу мужики перекатили на руках.

— Нынче каждый занят сам собой, даже на дурацкие выходки люди не способны, — вынесла Урве приговор инертности сегодняшним людям.

— Автомашины сами воняют и на дыбы не встают, — заметил Лео.

Сестры улыбнулись.

— Но кости, брошенные под ноги лошади, оказались плохой приметой, — продолжила напористая Хельга свою незаконченную историю.

— Но ваши-то прародители не разошлись, иначе бы мы не сидели тут на пригорке, не любовались бы знаменитым мостом и не пили бы вместе кофе, — назло сказал Лео.

Хельга не дала сбить себя с толку.

— Вываленные кости накликали на скотину порчу. Коровы оставались яловыми. Если у какой и рождался теленок, то был он либо бычком, либо появлялся на свет хвостом вперед и, вместо того чтобы расти, начинал чахнуть, день ото дня хирел, и скотины из него все равно не получалось. Из разных волостей привозили поросят на развод, но откуда бы они родом ни были, обязательно заболевали; вынужденный забой стал обычным делом. У кур выпадали перья, у овец была редкая и грубая шерсть, может, только на носки и годилась. Когда же бабушка собралась разрешиться, то повисла между жизнью и смертью; ребенок родился весь синий, повивальной бабке с трудом удалось вдохнуть в него жизнь. Так наша мать и осталась в семье единственным ребенком. А ведь наша бабушка происходила от плодовитой Явы, подумать только — десять детей!

— Благодаря ворожбе на костях, заказавшей держать хутор, мы уже горожане во втором поколении, — объяснила Сильви.

— И все равно вас потянуло в деревню, — дружелюбно заметил Лео.

Сестры умолкли. Обескураженные своей внезапной разговорчивостью, они принялись собираться в дорогу. Коробки, термосы и скатерти снова уложили в сумки. Лишь примятая трава говорила о том, что здесь шла беседа.

Лео рассеянно смотрел на хлопотавших женщин и чувствовал себя довольно странно. Новые родственники? Что ему до них — ни тепло ни холодно? И все же было трогательно, что кто-то пожелал причислить его к своему роду. Сегодня, скорее, проходят мимо друг друга, в отношениях между людьми господствует отдающая горчинкой деловитость, связи по работе все усложняются, учитываются всякие подводные течения, подсматривающий взгляд превратился в нечто обычное. Когда время чревато большими бедами, люди больше держатся друг друга. Если жизнь катится мирно и без социальных потрясений, то тут же засекаются скрытые рифы. Жизнь без лишений становится словно бы безвкусной. Даже семейные связи становятся хрупкими, люди предпочитают быть угловатыми и неуступчивыми. Черт знает, почему у человека на душе обязательно должно быть беспокойно.

И вдруг — как непривычно! — тебя хотят причислить к своему кругу. Было бы несправедливо подозревать сестер в наличии мелкой задней мысли. Лео не был выдающейся личностью, способной украсить большую родню. Скорее родня обогащала его. Едва ли в сегодняшнем, наполненном грохотом и сутолокой, мире найдется много людей, которые имеют возможность пройти по старинным, торжественным аллеям на кладбище и зажечь свечу на могиле прабабушки, которая родилась — о боже! — в начале второй трети прошлого столетия.

Происхождение Лео обрело более четкие очертания, прошлое в его воображении вдруг широко раздвинулось, голова пошла кругом. Что можно было противопоставить подстегивающему любопытству: кто еще принадлежит теперь уже и к его кругу?

Лео плелся вслед за сестрами по направлению к машине. Вдруг, ошеломленный, он остановился. Так, значит, и Вильмут его родственник.

10

В молодости Лео частенько видел прабабушкиных отпрысков, их мужей, жен и детей; они ценили родительское гнездо, край, болота притягивали их к себе, город и в то время утомлял. Они вышагивали в летний зной через поле, женщины в шляпах, но с туфлями в руках — привычка детства? — видать, хотели ощутить голыми пятками дорогую сердцу заросшую тропку отчего края. Перед рождеством на снежной равнине появлялась куча одетых в шубы людей, потом под звон бубенцов все ехали в церковь. Лео не любил эти шумные компании, которые валили в гости к соседям. Завидев чужих, он бурчал дома: опять на Россу стая налетела. Чужие? Теперь оказалось: родственники.

Мать качала головой: они дают Йонасу деньги взаймы, не то бы хутор прогорел.

После смерти хозяина Россы соседское хозяйство пошло под уклон. Значит, дедушка Лео умел содержать хутор, а вот его отец оказался недотепой.

Не глядя в зеркало, Лео знал, что лица прикорнувших на заднем сиденье сестер выражают недовольство, ведь сестры обманулись в нем. Возможно, ждали умиления, искреннего порыва, согретых теплом воспоминаний. Может, и они, несмышленые девчушки в ту далекую масленицу, когда Лео во время озорной игры в снежки очутился у соседей, были на хуторе Росса вместе с городскими гостями? Вдруг и его снежок угодил за шиворот визжавшим барышням? Или они хотели еще раз поспешить в вечерних сумерках на болото, чтобы катать из синеватого снега шары? Может, для сестер имело большое значение, чтобы кто-то предался с ними общим воспоминаниям.

Сестры поникли, и их, наверное, переполняли грустные мысли: Лео тоже, поди, человек без изюминки, бесцеремонный и равнодушный. Он не задумывается о том, откуда пришел, куда уйдет. Все такие черствые — что станет с нашим маленьким народом? Нынче люди живут ради вздорного преходящего мгновения. И Лео избегает идти вглубь. Конфликт поколений вполне понятен, но осознавать различность восприятия мира сверстниками — это больно.

Они считают Лео обычным ветрогоном.

На самом же деле в нем уже что-то начало чуть слышно звенеть. Видимо, в этой прерывистой и тихой музыке было множество оттенков, сейчас в них преобладал один-единственный: предки его приблизились к нему на шажок, ему казалось, что он стал понимать их лучше прежнего. И кажется, впервые подумал о Йонасе с некоторой теплотой, ладно уж, по всей видимости, от него именно он унаследовал это проклятое свойство всегда все взвешивать. С другой стороны, ему надлежало благодарить судьбу за свой осторожный характер: будь он ура-человеком, давно бы уже превратился в прах под какой-нибудь кочкой.

Многие годы они с Вильмутом не наведывались в родную деревню, однако поздней осенью пятидесятого вынуждены были поехать.

В то время Лео жил в отдельной конуре; опять мансардная комнатенка с непременной плитой, одежда вешалась на стене на гвоздь, зато под окном хватало места для чертежного стола. Лео как раз был занят очередным проектом, когда вошел Вильмут. Несчастный и подавленный, он забыл даже поздороваться, от него несло водкой и жареной картошкой. У Лео внутри как огнем обожгло, будто и он в отчаянии хватил слишком большой глоток, Лео чутьем уловил, что в родных краях произошло что-то ужасное. То ли сгорело полдеревни или вышли из леса старые школьные товарищи, приняли бой в открытую и полегли все до единого.

Вильмут горько заплакал, взрослый человек размазывал по щекам слезы и гаснущим голосом выдавил, что умер отец.

— Убили?

— Нет, хворь доконала.

Лео стало стыдно, что это печальное известие не подействовало на него особенно удручающе. Деревня стояла на прежнем месте, родные края не были ни осквернены, ни порушены; рождение и смерть были естественным явлением круговорота жизни.

Было неуместно утешать в этот момент Вильмута трезвым рассуждением, не горюй, твоего отца захоронят на родном кладбище, он прожил долгую и счастливую жизнь. Не раз его могли увезти, но он избежал мыканья. Что ни говори — хозяин большого хутора, кавалер Георгиевского креста и Креста свободы. В большинстве именно такие мужики и сгинули в безвестности.