Chercher l'amour… Тебя ищу

Я ничего не вижу. Я, блядь, ослеп. Оглох… Все, все, все! Кончено. Навеки. Я, кажется, в дрова и ни х. я не слышу. Не понимаю, не осознаю, не вижу, не слышу и не ощущаю… Не догоняю, как очень громко стонет подо мной Юла и тут же… Тут же закрывает себе рот, прикусывая туда-сюда снующую до этого момента свою маленькую ладонь.

— М-м-м-м, — скулит, мотая головой на каждом проникающем моем толчке в ее податливую плоть.

— Потерпи, любимая, — я трусь футболкой о нежную кожу, прикладываюсь бедрами о скачущие от нашего безумия округлые, упругие ягодицы, раздираю ей нутро, вылизывая спину, шею, плечи и предплечья.

— Еще! — хрипит сквозь пальцы. — Свят, Свят…

«Свят, когда сквозь грусть, печаль пробиваются первые ростки злости, обиды или даже ярости — это признак того, что к человеку, к тебе, мой мальчик, возвращается энергия и сила жить…».

Тараню Юлю, трахаю не останавливаясь, дышу, как загнанный, и обливаюсь потом…

— Я скоро, — почти визжит Смирнова.

Я знаю, детка!

Глава 32 Наш секрет

Из жилплощади, арендуемой нами по воле непростого случая у великодушных Велиховых, мы выехали только через семь дней. Сначала немного приболела Юля, потом стал странно кашлять Игорь, а после Тоня на голубом глазу внезапно заявила, что не готова отпустить старшую сестру неизвестно с кем и неизвестно куда, и вообще, плевать она хотела на то, что все продумано, улажено и договорено: то ли я, видите ли, незатыкающаяся долгоиграющая первая любовь, то ли, что даже более вероятно, бездуховный — именно так, а не иначе — манипулятор и просто нехороший человек, то ли ей это все приснилось, то ли это был жестокий розыгрыш, то ли:

«А впрочем, не обращайте на меня внимания. Прости, прости, Петечка. Нет-нет, ребята, пожалуйста, останьтесь. Со мной полнейший порядок, да и по сложившимся обстоятельствам все очень хорошо».

Что бы это ни было, но мы гостили у ребят полноценную неделю, в течение которой я наскоками, как недобитый воинственными предками узкоглазый хан, посещал свое основное место жительства. Гостеприимные Смирновы, в особенности Сергей Максимович, были весьма поражены моим «кобелиным» непостоянством, гребаным нахальством и «блядской» суетливостью, которые могли свидетельствовать лишь о том, что я:

«Намерен, вероятно, в ближайшем будущем подложить радушным людям жирную свинью?».

В последний — я больше не употребляю слово «крайний» — раз я вынужденно натолкнулся на сильно выпившего главу семейства, предоставляющего мне отменные квадратные метры, который, абсолютно не стесняясь, воспользовался-таки своим исключительным правом арендодателя и ввалился полумертвой тушей в мои хоромы, чтобы, по-видимому, провести инвентаризацию всего движимого-недвижимого имущества в уютном помещении, из которого — так уж сложилось — я не успел убраться незамеченным и с глаз долой куда-то юрко ускользнуть.

Сергей сверкал глазами, шипел, рыгал и даже хрюкал, когда я, суетливо снуя перед его нетрезвым носом, перетаскивал некоторые личные вещички в багажник своей машины. Он странно хватал меня за джинсы, спотыкался и впечатывался задницей в ставшие частоколом стены, расставив руки, раскачивался на панелях, изображая медведя, выбравшегося на свет Божий из неуютной и холодной земляной берлоги, не скрываясь, демонстрировал сильную отрыжку и зачумленно хихикал, словно шлюха с грубым голосом и непривлекательными внешними данными, для которой в силу специфических характеристик не нашлось ни одного любвеобильного и щедрого клиента.

А в чем здесь, собственно говоря, проблема? Все очень просто. Юля не посчитала нужным сообщить родителям, что больше не живет с пидрилой и, более того, что с моей точки зрения, очень важно, хотела бы как можно быстрее получить развод. С этим, как это ни странно, возникают чрезвычайно нехорошие вопросы: по ее словам, ни Красов, ни она ни разу не произнесли во время крупной ссоры простое и весьма короткое своевременное предложение:

«Все кончено, е. ать. А я хочу развод! Прощай!»…

— Тебя обидели, сынок? — шипит мне в спину «папа».

— Нет, — вздрагиваю и, скосив взгляд, вполоборота быстро отвечаю. — Доброе утро!

— Красноречивое крысиное поведение, козлина, — я слышу, как он сплевывает, звонко цокает, и кажется, шурует языком по деснам, цепляя кончиком случайно заскочивший между зубов коричневый табак. — Повадки гниды и предателя. Что на этот раз забыл, Свят?

Он снова пьян?

— Я уезжаю, Сергей.

— Понял, не дурак, а дурак бы, сука, и не понял, — из-за спины выходит и становится в точности передо мной. — Ты что-то хочешь рассказать, товарищ Мудрый? — теперь я, видимо, его неуспевающий студент.

— Никак нет, Сергей Максимович.

— Добавил официоза, выпячиваешь грудь и поджимаешь ягодицы. Ты, Святик, как тот кобель, который боится получить пинка по яйцам, а на финал — под зад.

— Я должен заплатить Вам…

— Бумажек, типа денег, гнида, у тебя вовек не хватит, — прыскает Смирнов. — Разбогател, видать? Решил струсить с родного государства свои честно заработанные?

— Нет.

— А-а-а-а! — по-волчьи задирает голову.

— Я уезжаю.

— Пора и честь типа знать? — надменно искривляет губы.

— Да.

— Согласен, — пошатываясь, выставляет себе на пояс подрагивающие руки. — А что с мальчишкой?

— Мы будем видеться.

— О, как! — качнувшись, подается на меня вперед. — Это вы с Хулией когда — напомни, будь любезен, мил сучий человек — пришли к такому поразительному заключению?

— Я буду с сыном…

— А чего великолепный Красов на это все сказал?

— Какая разница?

— Действительн-О! — Смирнов противно окает и расставляет руки по сторонам. — Итак! Гребаный ты, хитрый мальчик, что на самом деле происходит?

— Вы пьете…

— А ты полиция нравов и отдел по борьбе с алкогольной преступностью, по всей видимости. Ты дурачок и неприкаянный или ты, мамкин выблядок, святой?

На последнем слове, полностью совпадающим с моим армейским прозвищем, я сильно вздрагиваю и странно застываю, всем жалким видом транслируя обычное смирение и жалкую покорность, а выпивший Сергей громко хмыкает и сильно щурит правый глаз.

— Решил прочесть мне выдержки из нормативного параграфа, в котором что-то говорится про какую-то мораль?

— Тетя Женя…

— Тетя, мать ее, Женя — неоднократно проверенный боец и стойкая матрона, у которой, как и у любой из ныне здравствующих баб, по сто с лишним пятниц на одной неделе. Сегодня она в меня тарелками швыряется и спит с проректором по учебной и научной, блядь, работе, а завтра…

— Вы говорите о своей жене, — я в грубой форме делаю Смирнову замечание. — Так нельзя! Это некрасиво, к тому же против правил. Она вторая половина и верный соучастник, а Вы отзываетесь о женщине, с которой столько лет живете и имеете прекрасных дочерей, как о случайном, забежавшем на коптящий огонек, ничтожном, мелком человеке.