Chercher l'amour… Тебя ищу

Смирнова изменяла Красову, даже не находясь со мной в одной постели. Она мечтала, представляла, грезила и погружалась, позволяла трогать, разрешала многое, но никогда сердцем не была с тем человеком, который «так мило ухаживал», «покупал» и любезно одаривал непокорную девицу знаками мужского назойливого внимания…

— Я виновата, — шепчет в согнутые острым уголком колени, следит за мной, сканирует исподлобья, ждет, когда я подойду туда. — Спит? Все хорошо? — вскидывается.

— Да, — спокойно отвечаю.

Сын все-таки «принудил» отнести себя в приготовленную для него диван-кроватку. После того, как парень заснул, он был доставлен с комфортом в уютную детскую комнату, в которой спокойная до жути Валя просматривала уже, наверное, десятый сон.

— Я очень виновата, — сипит Юла. — Ты хоть понимаешь, что я…

— Натворила из-за меня? — занимаю свое место.

— Виновата перед ним, а оправдываюсь перед тобой. Я…

— Не надо, сладкая, — обнимаю подрагивающие плечики и теснее придвигаюсь к ней. Устраиваю Юлю перед собой и обращаю нас лицом к окну.

— Я боюсь стать плохой матерью, Мудрый, — сильно выворачивает голову и по-собачьи, с тоской, а может быть, с надеждой заглядывает мне в глаза. — Боюсь, что сын будет ненавидеть меня. Ему тяжело понять, как так вышло, что тот отец грубо оттолкнул его. Господи! — Юля запускает руки в свои волосы, вспушивает локоны, растирает пальцами виски. — Родить оказалось проще, чем прислушиваться к его потребностям, чему-то соответствовать и достойно воспитать. Что такое «родить»? Отмучилась и…

— Спасибо за сына, Юла, — шепчу в мельтешащую перед моим носом темную макушку. — Спасибо за ребенка, детка. Спасибо, что не избавилась, что родила, что столько из-за этого перенесла…

— Я испугалась, Святослав, — она меня совсем не слушает. — Струсила, понимаешь? У меня была задержка. Я подумала, что в положении. И…

— Тихо-тихо, — шурую подбородком, натираю рожу о шелковистые волосы, прикрываю глаза, млею от ее присутствия, возбуждаюсь и утыкаюсь членом в сильно выгнутую поясницу.

— Я купила таблетки. Те, которые, — водит пальчиком по тыльной стороне моих ладоней, бережно уложенных на ее живот, — после незащищенного секса. Я накачалась ими, как наркоша. Я…

— Тихо, детка.

— Всего на одну секунду представила, что снова в положении, что он гладит мой живот, что ходит на эти встречи, следит за датчиком, ждет, притопывая ножкой. Я ужаснулась и разозлилась на тебя, — толкается макушкой. — На тебя, на тебя… Козел! Ты ревновал? Скажи, пожалуйста. Ты бесился…

— Я и сейчас ревную, Юля.

— Хорошо, — откидывается на плече, а носом утыкается мне в шею. — Ревнуй меня! — приказывает, впиваясь ноготками в кожу, а затем вдруг добавляет. — Люби меня. Я…

— Почему ты не пришла ко мне?

— Это значит вернуться к отцу, Святослав! Нет, не смогу, — прищипывает жилу, пропускает вену через зубы, зализывает, причмокивает, словно чем-то насыщается. — Сладки-и-и-й!

— Ты не отвечала на мои звонки.

— Я избавилась от карточки.

— Зачем?

— Чтобы нас никто-никто не нашел, — мне кажется, сейчас она добавит:

«Глупенький, мой милый дурачок!».

— А я?

— А ты меня все равно бы разыскал.

— Петр тебя сдал, Юла, — ухмыльнувшись, утыкаюсь носом в основание женской шеи.

— Вот козел! — хихикает.

— Я ему сказал «спасибо», между прочим, — пренебрежительно хмыкаю.

— Не сомневаюсь! — Юла забрасывает руки мне за шею, надавливает на хребет, заставляет еще ниже наклонить голову, затем сильно выгибается и выставляет грудь. — Люби меня, люби меня, люби… Мудрый, возьми! Трах…

— Тшш, не груби, красавица! — укладываю ладони на выступающие полушария, сжимаю через ткань и наощупь, вслепую пробираясь, нахожу соски. — Ты моя!

— Не ревнуй меня… — всхлипнув, внезапно произносит.

— А как же «хочу, чтобы ты, сволочь стриженная, ревновал»? А как же «ты, что ли, не ревнуешь»? А как же… — не успеваю до конца мысль сформулировать, как тут же получаю в подреберье небольшой тычок.

— Не ревнуй меня к прошлому, Святослав…

Она права. Вот именно. Ведь к прошлому ревновать нельзя!

— Будь со мной, — хриплю ей в ухо и нагло задираю кофту, вынуждаю Юлю поднять руки, полностью снимаю тряпку и нагло напираю телом, покорно укладываю на живот и вдавливаю ее лицом в подушку.

— М-м-м, — мычит, выкручивается и устраивается вполоборота, одной щекой ко мне. — Да, Свят! — еле двигает губами, но четко выдает согласие. — Да, да, да, любимый.

Идеальная фигура… Узкая горячая спина, глубокая позвоночная выемка, маленькие ямочки на пояснице и… Низкая посадка пижамных брюк! Раздвинув свои в коленях согнутые ноги, сжимаю бедрами крепко сведенные нижние конечности Юлы. Расставленными в когтевую стойку пальцами сдираю пояс, скатываю ткань, освобождаю упругую задницу от ненужной хрени.

— Не тяни-и-и, — скулит моя жена.

— Не командуй, сладкая, — шепчу, прокладывая влажную дорожку поцелуев по ее спине, сдавливаю сильно и быстро раздающуюся грудную клетку. — Родная моя, — улыбаюсь, когда рисую носом на лопатках вензеля. — Скучал, скучал, скучал, — на каждую тоску впиваюсь кусающими поцелуями в подрагивающие то ли от наслаждения, то ли от нетерпения плечи.

Юля кошкой распластывается подо мной, поднимает голову, вытягивает шею и специально выставляет зад…

Я сильный! Я, черт возьми, все смогу. Я точно знаю… Так говорил отец!

«Сынок, все силы возвращаются со злостью, с личным правом испытать сильные эмоции, которые, казалось бы, испытывать „нельзя“ или нельзя испытывать именно к этому человеку. Нельзя, нельзя, мой мальчик… Чужое брать нельзя!».

— Моя! — со всего размаху, особо не сдерживаясь и не стесняясь, врываюсь в распахнутую влажную плоть. Я знаю Юлю, ей нравится, когда я сильный, жестокий в меру и очень властный хрен. — Моя, моя девочка. Сладкая детка! Сука-а-а!

Ад! Бездна! Первозданная, почти божественная… П-У-С-Т-О-Т-А!