Chercher l'amour… Тебя ищу

— Ты не признал его, — спокойно и до чертиков обыденно мне заявляет.

— Я признаю. Я…

— Свят, нельзя приписывать кому-нибудь отцовство, полагаясь на возможную порядочность будущего родителя. Твой голос не звучал, а ты отсутствовал и не выходил на связь. Это правильное и единственно верное на тот момент решение.

— Я признаю его! — заметно повышаю голос. — Сергей, я признаю Игоря. Он…

— Он твой! Ты прочел отчество?

— Его фамилия Мудрый, Сергей, но не Смирнов. Вы же…

— Я настоял на том, чтобы фамилия была моя. Извини, сынок, но оправдываться не буду. Скажи, пожалуйста, как мы должны были уловить твое признание? Флюиды, например? Ваша ментальная связь? Медиум, приватный астрал, где вы встречались с Юлой под покровом ночи. На что из этого мне следовало полагаться, когда я спешно узаконивал его появление на свет?

— Я признаю его сейчас!

— Замечательно. Твой ход, Святик. Исправь то, что считаешь ложным. Я…

— А Юля? — поднимаю голову, вскидываюсь, проявляю чертову активность, таращусь на посмеивающегося и цедящего кофе через пластмассовую узенькую щель отца. — Ей ведь это не понравится. Так не делается, Сергей.

— Это все, Свят. Как слышно? — шипит, терзая взглядом спину внука. — О большем не проси.

— Что это означает?

— Ничего не выйдет. Угу?

— Не «угу»! — спиной откидываюсь на сухие бревна.

— Я уже видел такое, Святослав.

— Рад за Вас.

— Не дерзи, сопляк!

— Считаете…

— Сейчас считаю, что, разбив семью, раскромсав на лоскуты чужое выстраданное счастье, своего точно не построишь. Поверь, Святик, это тело, — указывает на себя отставленным большим пальцем, — в таком болоте плавало и проходило.

— Ни черта Вы не знаете.

— Хм! — он снова прихватывает пластиковый стаканчик, цедит кофе и сверкает нехорошим взглядом. — Удиви меня!

— Не собираюсь.

— Другой разговор, Мудрый. Игорь, — указывает взглядом на подпрыгивающего и размахивающего синей лопаткой мальчишку, — твой, а она его… Красова! Уловил простую мысль?

Устал твердить, что это временно, что это глупо, потому что лживо, ветрено, что это неправильно, потому что по расчету, из-за обреченности и из-за того, что… Я ушел!

— Уловил!

— Вот и молодец. Вот и хорошо!

Глава 20 Неожиданная встреча

В графе «отец» свидетельства о рождении стоит уверенный жирный черный прочерк. Сплошная горизонтальная линия, вопящая о том, что у меня нет прав, что я никто для парня, у которого, как назло, все мое: глаза, улыбка и обворожительные ямочки на щечках… К тому же в наличии упругий зад и гордая осанка! Последнее, конечно, если верить вскользь сказанным словам ее веселого отца.

Жирный!

Черный!

Прочерк!

Масляная полоса…

А у этого мальчишки нет законного отца.

Потому что сволочь не признал ребенка или потому, что у матери нет разрешения от жестокого урода? Ей нельзя вписать фамилию того, кого она считает таковым не по желанию, а по обстоятельствам. Странная общественная позиция, недоработанные законы…

«Куда смотрит государство? Это нарушение прав маленького человека! Это же вопиющий случай, о котором следует трубить, чтобы докричаться до законодательных верхов» — уже в который раз катаю речь, пока жду под знакомой дверью назначенное время встречи с Лесей.

Я нагло настоял, почти кричал и бил кулаком по своему колену, и таки выцыганил у строгой Шепелевой двадцатиминутный сеанс необходимой, как это, черт возьми, ни странно, психопомощи. Хочу высказаться, надо выплеснуть херню наружу, иначе взорвусь, так и не сумев собраться даже в кровяную лужу. Она наотрез отказывалась, отнекивалась, ссылалась на четкое следование установленному графику, мол:

«Спонтанность в этом деле не приветствуется, Мудрый».

Это, видите ли, четкая наука и постоянная, регулярная работа, а не дешевое средство самопознания в часы заскучавшего досуга, когда на меня, как на пациента, накатывает хандра или еще какая выдуманная штука. Признаться честно, а я ведь очень усомнился в ту секунду в профессиональной пригодности горе-специалиста с ненакрашенными глазами и модельной щупленькой фигурой. Это что получается? Я ору, в голос, не стесняясь о том, что испытываю жажду-голод от недостатка помощи, а по факту — после чистосердечного признания в своей психологической несостоятельности — не имею даже права посетить врача, который способен облегчить мои страдания и посоветовать суперсредство в борьбе с незатыкающейся совестью. Лена задумалась, прикрыла медленно глаза, громко выдохнула и развернула ежедневник, чтобы свериться с плотным расписанием, в которое я тоже сунул нос с одной лишь целью — убедиться в том, что мой визит назначен в выбранное время. Я рад, что смог упросить и почти принудить Шепелеву к незапланированному интеллектуальному свиданию. Определенно видел, как она вносила изменения, царапая бумагу шариковой ручкой с чудаковатым колпачком. Девчачья миленькая глупость!

«У меня будет всего лишь полчаса, Святослав. Постарайся уложиться!» — на это я ответил очень кратко:

«Идет! Не переживай, Аленушка, задерживать не собираюсь. Буду очень содержателен и ёмок».

А свое слово я держу, поэтому здесь сейчас и нахожусь. Просиживаю джинсы на истертой задницами психопатов дерматиновой обивке невысокого качества больничной банкетки, прохудившейся от многочисленных визитов.

Как?

Как так, сука, вышло?

Как ни стараюсь, напрягая мозговые скудные извилины, но, хоть убейте, не могу себе представить, как это все тогда происходило. Вот мой сын тяжело родился, сильно закричал и протянул ручонки к Юле, наверное, чихнул, закашлялся и тихо пукнул, потом широко зевнул, попытался мать пощупать, затем скривился недовольно, пренебрежительно выгнул губки, бровки приподнял и… Неудовлетворенный появлением в жестокий свет предусмотрительно заснул. Он улыбался, осознанно смотрел на женщину, которую я бросил… Которую я все же обманул!

Рукой закрываю глаза, сжимаю пальцы, утыкаюсь подушечками в уголки, растираю, выжимаю тощую слезу, смахиваю влагу, шумно выдыхаю и… От бессилия рычу!

Если бы!

Если бы я только знал о том, что она ждет ребенка, что она беременна, что она находится в интересном женском положении, что собирается стать матерью, разве я ушел бы, разве позволил себе то скотское поведение по отношению к ней, каким незаслуженно вознаградил Юлу, перед тем как отбыл отрабатывать последний свой контракт.

Я точно сволочь.

Зачумленная полковая дрянь.

Здоровый гад без страха и упрека.

Аттестованный и государственными наградами сильно обремененный мудозвон. Каких, на самом деле, в этом мире много. Но от осознания такого мне, честно говоря, не легче.

«Да что ж так долго?» — посматриваю на часы, откидываю голову назад и больно стукаюсь затылком, не обращая внимания на болевой синдром, прикладываюсь от всей души прочной костью о панель этой навороченной психушки, пытаюсь, видимо, пробить насквозь дрянной картон.

Дверь открывается, по общим ощущениям, предположительно на двадцатом пришлепывающем ударе. До сотрясения я, по-моему, недотянул.

— Святослав? — Леся трогает мое плечо. — Я все. Давно ждешь?

— Всего лишь пять минут, — открываю глаза, безумным взглядом утыкаюсь прямо перед собой, но почему-то не спешу расправиться и встать с насиженного места. — Мне нужен простой совет, Елена Александровна. И ничего больше. Фактически от друга. Что скажешь?

— Я помню…

— Ты, видимо, не поняла, — грубо оборвав, мотаю головой, предчувствуя и почти в том не сомневаясь, что я-то как раз в своем предположении прав. — Мы не будем разбирать мое прошлое. С ним как раз все ясно. У меня нет провалов. Я в красках помню каждый день, час, минуту и секунду. Мне нужен… Лесь? — обращаюсь к ней лицом. — Помоги, — шепчу, автоматически двигая губами, — прошу, — вдруг слезливо добавляю.