Черные ножи 4

Да, восставшие перебили уйму немцев, еще больше — капо, но этого оказалось недостаточно. Подкрепление из казарм явилось очень невовремя для нас, и теперь, свежие и полные сил, они почти переломили ход боя.

Почти.

Пулемет на расстрелянной вышке зашевелился, кто-то уверенной рукой наводил его на цель. А сбоку, со стороны больничных бараков, наискосок к воротам бросился человек, увешанный связками с гранатами.

Я со своей позиции прекрасно видел его. И узнал.

Георгий Александрович Зотов, командир моего танка, человек, не знающих слово страх, честный, настоящий… он бежал сейчас, чуть пригнувшись к земле, и надеялся, что его не заметят раньше времени.

Нет!

Я резко рванул вперед, уходя от пуль, перекатился и схватил винтовку у валявшегося лицом к небу тела немецкого солдата. Инерции движения как раз хватило, чтобы укрыться за соседним бараком. Яков остался там, где был прежде.

Автоматчики тут же сосредоточили огонь на мне, разнося барак в щепки, но я уже полз под днищем, не выпуская из рук винтовку.

Хорошая позиция. Подтянуть оружие чуть выше, прицелиться, огонь!

На этот раз я попал, прострелив колено одному из эсэсовцев. Остальные полностью переключились на меня, не обращая внимания ни на что прочее.

Это дало те самые необходимые несколько секунд Зотову на его финальный рывок.

Все, что я видел со своего неудобного места, это ноги и уже упавшие тела. Поэтому вся картина происходящего была мне недоступна, но я домыслил ее в своей голове.

Зотов, все это время стремительно бежавший к броневикам, сначала метнул впереди себя первую связку гранат, целясь в дальнюю от него машину, и тут же, почти без паузы, кинул вторую.

У него в запасе имелось всего секунд десять до того момента, как должна была рвануть первая связка, и за это время требовалось успеть все.

Он успел.

На ходу срывая кольца с гранат, банановыми связками болтавшимися у него на шее, он подскочил к последнему броневику и рыбкой нырнул прямо под него.

Сначала рванул дальний броневик. Машину подбросило в воздухе, перевернуло и крышей уронило обратно на землю. Тут же раздался второй взрыв — Зотов зашвырнул гранаты куда надо.

Вдох. Выдох.

Я закрыл глаза.

Бахнуло так, что вибрация по земле дошла и до меня. Уши заложило, а взрывной волной автоматчиков разбросало в разные стороны.

Матерясь и отплевываясь от земли, я пополз наружу.

Горело все. Три раскуроченных, изувеченных броневика чадили ужасным черным дымом до самого неба. Соседние деревянные бараки зашлись веселым синим пламенем, и никто не собирался их тушить. Сама земля дымилась и плакала на том месте, где погиб Зотов.

Он сумел остановить атаку, уничтожил всю технику врага, но сам сросся навсегда с этим дьявольским местом, разорванный на тысячи кусков взрывом, впитанный в землю, вбитый в нее. Даже похоронить было нечего. От моего командира не осталось ничего.

— Я не забуду тебя, брат… — прохрипел я, изо всех сил шагая вперед. Правая нога чуть волочилась, кажется, ее зацепило одним из осколков.

Смерти нет!

Может быть, и Георгий сумеет переродиться, не мне же одному тянуть эту лямку, и станет в будущем кем-то иным… врачом или, хм, журналистом…

Те автоматчики, которые выжили после взрыва, контуженные и потерянные, шевелились, пытаясь встать.

Походя, не думая, я добивал их выстрелами в голову, одного за другим.

И тут заработал пулемет на раскуроченной вышке, расстреливая уцелевших автоматчиков. Теперь преимущество явно было на нашей стороне.

— Бей фашистов! — первый выкрик был довольно тихим, но я его услышал.

И тут же со всех сторон начало раздаваться многогласное:

— Бей надов! Ура! За Родину!

Люди вставали на ноги, выползали из укрытий, поднимались… и единым строем двинулись вперед.

Три оставшиеся дозорные вышки молчали, четвертая горела, пулемет в шестой покосился — с этой стороны опасности уже не предвиделось.

— Вперед! — я увидел генерала Маркова с автоматом в руках.

Он поднял за собой человек двести с левого фланга и бросил свой отряд к главным воротам. Справа тоже шли люди, пусть не организованно, но кое-какое оружие у них имелось.

Минута, и вся человеческая масса достигла ворот, которые не выдержали напора, и левая створка повисла, выдернутая из петель.

Ненавистная надпись «Arbeit macht frei!» раскололась надвое, а люди бежали дальше, врываясь в башню, комендатуру и прочие помещения.

Эсэсовцы встречали их лютым огнем, но этот поток было уже не остановить.

Часть заключенных двинулась направо в сторону производственных помещений, складов и крематория, мигом снеся внутренние ворота и чиня разгром и хаос по всей территории.

Капо и солдаты пытались отбиваться, но огнестрельного оружия у них почти не имелось, поэтому их сопротивление сломили легко.

Убивали всех без какой-либо пощады. Любой, проведший в Заксенхаузене хотя бы двадцать четыре часа, имел на это полное право.

Кто пытался бежать, стреляли в спину. Кто отстреливался или бросался на наших с оружием, забивали на месте.

Смерть царила вокруг, правила свой хоровод. Даже если среди заключенных и были верующие, никто не вспоминал о том, чтобы подставить другую щеку под удар.

В этот момент каждый превратился в язычника, требующего око за око.

Немцев уничтожали без капли жалости или сочувствия. Рвали на куски. Били до смерти. И не было ни одного человека, кто захотел бы заступиться за них.

Сам господь бог аплодировал с небес, наблюдая за побоищем. А ему вторил грубым хохотом Перун, в этот раз все же положивший на обе лопатки германского Одина.

Все смешалось вокруг, и я не видел и сотой части происходящего.

Колючка по периметру заискрилась высоким напряжением и тут же потухла. Кто-то вырубил подачу тока на электроподстанции.

Я бежал к воротам наравне со всеми и успел увидеть, как несколько машин унеслись вперед, скрывшись за деревьями.

Эх! Кажется, начальство поспешило ретироваться раньше времени, не дождавшись развязки этого спектакля.

Тингшпиль, так говорил Крюгер. Масштабное представление под открытым небом, где в качестве героя выступает сам народ в своей массе.

Вот только сейчас главными героями стали русские, а не немцы. Впрочем, не только русские. Я видел отчаянно дерущихся людей с самыми разнообразными винкелями на груди. Британцы, поляки, французы. Кажется, мелькнул даже один американец.