Черные волки, или Важняк под прицелом

— Портрет, говоришь?

— Угу. Один мазила на Арбате намалевал, пока они пиво пили. Хочешь, покажу?

— Давай.

Плетнев достал из кармана рисунок и протянул его толстяку.

— Знакомое лицо, — сказал Пузо. — Погоди… Где-то я его видел.

— Где? — порывисто спросил Плетнев и даже подался вперед.

Движение оказалось слишком резким. Пузо сощурил глаза и подозрительно осведомился:

— А ты часом не легавый, браток? Плетнев растянул губы в ухмылку.

— Ага. У меня под рубашкой погоны майора. Зеленкой нарисовал. Показать?

Толстяк окинул его недоверчивым взглядом.

— Гм… Зеленкой, говоришь? Плетнев брякнул кружкой об стойку.

— Слушай, Пузо, кончай меня в менты записывать, — раздраженно сказал он. — А то не посмотрю, что ты гигант, и отстучу на твоей физиономии «Турецкий марш».

— Ладно, не горячись, — примирительно сказал толстяк. — Я пошутил. — Он поднялся со стула, держа в толстых пальцах картинку. — Посиди тут, братан. А я братву порасспрашиваю. Как, говоришь, бригада называется?

— «Черные волки». Или что-то типа того.

— Хорошо. Глотай пиво и думай о телках, а я скоро вернусь.

Вернулся Пузо минут через десять. Протянул картинку Плетневу.

— Не. Никто твоего друга тут не знает.

— Точно?

— Точнее не бывает. Правда…

— Что? — выпалил Плетнев. Пузо лениво поскреб пальцами небритую, толстую шею.

— Один чел вроде видел его тут дня три назад. Хочешь, можешь сам с ним поговорить.

— А где он?

— Да на улице стоит курит. Проводить, что ли?

— Давай.

— Пиво-то хоть допей, — кивнул толстяк на недопитую кружку.

— Не хочется. Изжога началась.

Плетнев швырнул на стойку несколько смятых купюр.

— Ну, тогда я допью, — сказал толстяк.

Он сгреб со стойки кружку Плетнева и в два глотка опорожнил ее. Рыгнул, вытер рот ладонью и сказал:

— Пошли.

На улице начинало темнеть. Поднявшийся ветер закружил на асфальте несколько сухих листьев и дохнул в лицо Плетневу осенним тревожным духом.

Трое парней, курившие на крыльце, обернулись и по очереди пожали руку Плетневу.

— Этот чувак с рисунка — он твой друг? — поинтересовался один из парней, худой, длинный и прямой, как палка.

— Друг моего друга, — ответил Плетнев. — Видел его?

— Угу. Пару дней назад.

— Он здесь был один?

— Угу. Он вообще здесь часто бывает.

— Часто? — вскинул брови Плетнев.

— Угу, — снова кивнул парень.

— Я теперь тоже его вспомнил, — подтвердил Пузо. — Просто он обычно ни с кем тут не тусуется.

— Он тут рядом живет, — сказал худой. — Прямо за кабаком — в одном из домов.

Плетнев почувствовал приятное волнение.

— Сможешь показать?

— Легко. — Он швырнул окурок в урну, сунул руки в карманы и двинулся вниз по ступенькам, небрежно бросив через плечо: — Пошли.

Плетнев пошел за ним. Толстяк, секунду пораздумав, тоже двинулся следом.

«Неужели мне удалось напасть на след этого мерзавца? — думал Плетнев, шагая за тощим парнем и не веря своей удаче. — Черт! Выходит, и я не совсем бездарен! То-то Турецкий обрадуется. Он, небось, и не ожидает».

Они зашли за угол кабака. Худой парень остановился, да так внезапно, что Плетнев чуть не налетел на него.

— Чего мы встали? — нетерпеливо выпалил он.

— Пришли, — ответил худой парень.

— Как пришли? — не понял Плетнев.

— Просто, — сказал парень и вытащил руку из кармана. На костяшках его руки что-то тускло блеснуло.

«Кастет», — пронеслось в голове у Плетнева.

— Ну, братан, — тонко, по-змеиному, усмехнулся худой, — а теперь ты нам расскажешь, зачем тебе понадобился Боров?

— Да, братела, поведай нам, зачем он тебе нужен? — сказал за спиной у Плетнева толстяк.

Плетнев быстро глянул через плечо. Пузо стоял на углу кабака, но стоял не один. К нему присоединились еще двое парней, те, что оставались курить на крыльце.

— Ну че, сука ментовская, — вновь загудел Пузо. — Думал, я тебе нормального пацана сдам? Думал, стукача нашел?

— Да вы чего, пацаны, озверели? — тихо сказал Плетнев. — У нас в Сибири так дела не ведутся.

— Ты мне про Сибирь не впаривай, — вновь заговорил худой. — Зачем тебе Боров? Отвечай… Молчишь? — Он нахмурил белесые брови. — Ну, ничего. Сейчас заговоришь. Держите его, пацаны.

Толстяк навалился на Плетнева всем телом и попытался схватить его за руки, однако бывший спецназовец без особого труда выскользнул из его медвежьих объятий. Дальнейшее заняло не больше десяти секунд. Двоих скинхедов, поспешивших толстяку на помощь, Плетнев припечатал к стене каблуком ботинка. Пузу, слегка присев, ударил кулаком в пах. Затем быстро развернулся, поднырнул под пронесшийся над головой кастет и вырубил худого мощным хуком в челюсть. Еще несколько ударов, и стоять на ногах (а вернее — на коленях) остался один лишь толстяк, трое его друзей лежали на заплеванном асфальте в живописных позах.

Плетнев поднял кастет и сунул его в карман. Затем повернулся к Пузу. Тот стоял на коленях, мучительно выкатив глаза и прижав толстые разлапистые ладони к паху.

— Ты как? — спросил у него Плетнев. — Говорить можешь?

Пузо два-три раза сморгнул, затем кивнул.

— Вот и хорошо, — сказал Плетнев. — А теперь слушай меня внимательно, Пузо. Я не мент. Я тот, кого такие, как ты, называют бандитами. Боров должен мне деньги. Я его найду — с тобой или без тебя. Если поможешь — останешься целым. Если нет — оторву тебе яйца. Понимаешь, о чем я говорю?

Толстяк кивнул. Плетнев присел перед ним на корточки.

— Ну? Как его зовут, этого твоего Борова?

— Я… не знаю имени. Фамилия вроде Боровой…

— Где он живет?

— Я… — Толстяк осекся и посмотрел на Плетнева страдальческим взглядом. — А ты точно не мент?

— Точно. Твоя честь, братела, не пострадает. Это наши с ним разборки. И ментам я жаловаться не собираюсь, можешь быть уверен. Говори, как мне его найти?

— Я… не знаю… — загудел толстяк, морщась от боли. — Его давно тут не было… Он иногда заходит к Бате.

— Кто такой Батя?

— Один шизанутый… язычник… Живет на бывшей помойке…

— Один?

— Да… То есть нет… У них там община… Я расскажу, как добраться.

Один из скинхедов, лежащих на асфальте, застонал и попытался привстать. Плетнев, не оборачиваясь, лягнул его ботинком в грудь, и тот снова повалился на асфальт.

— Давай, рассказывай, — потребовал он у толстяка.

Тот смиренно вздохнул, хлюпнул носом и принялся сбивчиво описывать Плетневу месторасположение помойки, превращенной в языческое капище.