Черный часослов

– Выходит, ты приняла этот нейротоксин, чтобы разыграть передо мной свою смерть? – спросил я, все еще не в силах поверить в услышанное.

– Не только перед тобой. Габриэла Милтон должна была умереть. Тебе удалось заполучить очень точный фоторобот и раздобыть этот адрес. Ты знаешь, что я существую в серой зоне, по ту сторону закона. Я не хочу попасть в полицейскую базу данных, так что единственный выход – это свидетельство о смерти и жизнь с чистого листа.

– Значит, Менсия забрала твое парализованное тело из морга судебно-медицинской экспертизы и потом… Как она тебя реанимировала?

– Сейчас я принимаю неостигмин… и большое количество активированного угля, – улыбнулась мне Итака из полумрака.

– Я вижу, ты в этом хорошо разбираешься.

– Любопытно, что про токсин рыбы фугу я узнала из книги, которую подделывала, – так я получила один из первых своих уроков. Это был бестиарий, описывавший фауну Карибского моря. Очень скоро я поняла, что всегда буду одинокой женщиной, скитающейся по миру, и некоторые познания в химии, возможно, мне пригодятся.

– Может быть, даже станут твоим оружием, – заговорил во мне профайлер. – Ты должна многое объяснить мне этой ночью. Я хочу знать свою историю и твою историю, что заставило тебя покинуть меня и что заставило моего отца сделать моей мамой другую женщину.

– Я знаю, сегодня время пришло. Я больше сорока лет мечтала об этой встрече; можно… можно мне обнять тебя? Я держала тебя в своих объятиях лишь несколько часов – в ту ночь, когда ты родился.

Я пододвинулся к ней, и мы долго сидели молча, обнявшись. Потом наконец начался наш разговор; моя голова лежала на коленях у мамы, она гладила мои волосы и проводила кончиками пальцев по моему лицу, словно запоминая мои черты.

– Я расскажу тебе о своем детстве и юности, о тех годах, которые я прожила в Витории.

– Расскажи мне все как можно подробнее. Называй имена и фамилии. Ты до сих пор не знаешь, кто такой Калибан?

– Это Хуан де ла Куэста, вы же его задержали.

– Нет, он не совсем тот, за кого себя выдает. Он тебя знает, это что-то личное. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все детали, которые помнишь.

– Хорошо, тогда я должна буду рассказать тебе о матери Магдалене, школе Веракрус и моей подруге Микаэле, о сестре Акилине и ее прошлом, когда она была еще Хименой Гарай, – и, конечно, о семье Оливьер. Все дело в том, что когда-то давно, много десятилетий назад, между двумя библиофилами началась война. И мы с тобой – побочные жертвы этой вражды.

И несколько часов подряд она рассказывала мне о Школе искусств и ремесел, о доне Хосе Мария и падре Ласаро, о моем отце и их необыкновенной истории любви.

– Я всегда боялась, что дон Касто выследит меня и отправит ко мне убийц, как он сделал с отцом сестры Акилины. И я не могла растить ребенка, живя такой жизнью – постоянно переезжая с места на место и меняя свою личность, все время в бегах. Я хотела, чтобы у тебя были семья и дом. И Гаэль мог тебе это дать.

– Но ты же могла вернуться. Дон Касто умер, прошло много лет. Работу наемных убийц невозможно оплатить на бесконечно долгое время.

– Да, я вернулась ради тебя, Унаи. Я всегда следила за твоей жизнью. Иногда, приезжая в Виторию, я смотрела на тебя через ограду, когда ты выходил из своей школы Сан-Виатор…

Меня тронуло упоминание об этом – так тепло стало от осознания того, что мама всегда была рядом, – но все же этого было недостаточно.

– Я имею в виду, почему ты не вернулась по-настоящему – так, чтобы встретиться со мной и открыть мне правду. Чтобы я узнал, что ты моя мама и ты жива. Рассказать мне историю, которую я имел право знать.

Она перестала гладить мои волосы, посмотрела прямо перед собой и сглотнула слюну.

– Я хотела вернуться. И это был худший день в моей жизни. Это произошло двадцатого июня. Тебе было двадцать семь лет. Ты помнишь тот день?

– Двадцатое июня? – переспросил я, пытаясь припомнить.

В конце концов меня озарило: в тот день я стал выпускником полицейской академии.

– Я приехала в Вильяверде, – начала рассказывать мама, – и сначала отправилась на кладбище, чтобы поговорить с Гаэлем: я хотела сообщить ему, что собиралась в конце концов сделать. И в этот момент вдруг появился ты. Кладбище там маленькое, ты тоже должен был меня заметить. В руках у тебя был букет полевых цветов…

– Лаванда.

– Ты был в форме, в красном берете, красной куртке и черных брюках. Меня как будто парализовало. Я не могла так поступить с тобой.

– Как поступить?

– Ты знаешь, чем я занимаюсь; у меня есть враги повсюду, во многих странах, и моя жизнь зависит от того, чтобы никогда не попасться. Как я могла взвалить на тебя груз такого решения? Ты ловишь таких людей, как я, чтобы отправить их за решетку, – это твоя работа, твое призвание.

– А ты не можешь перестать заниматься фальсификацией?

– Даже если б я это сделала, меня никогда не перестанут преследовать за прошлые преступления. Я занимаюсь этим с самых юных лет, сынок. Есть лишь несколько правил, которые я соблюдаю в жизни, и первый закон Эгерий гласит: «Никогда не попадай в тюрьму».

– Расскажи мне про Эгерий.

– Я очень мало что могу тебе рассказать. Разве что то, что Менсия станет одной из них. Сейчас я готовлю ее как наставница: она служит закону в бригаде по сохранению исторического наследия – это очень нужный нам человек. Не выдавай ее.

– Я этого не сделаю. Но неужели ты опять собираешься исчезнуть?

– Ты знаешь, что я должна это сделать.

– Но я уже не сотрудник Эрцайнцы.

– Посмотри на себя и послушай, что происходит в твоей душе. Пусть даже ты теперь и в отставке, но тебе достаточно одного звонка, чтобы снова оказаться в строю.

– Неужели мы поставим наши профессии выше наших отношений? Я хочу знать все о твоей жизни, нам столько всего нужно друг другу сказать… И пусть у нас не будет такой семейной идиллии, когда все встречают вместе Рождество и задувают свечи на торте в день рождения. Мы можем быть вместе каким-то иным образом, мы найдем способ. Даже не думай о том, чтобы снова исчезнуть, – произнес я, поднимаясь.

Мама тоже встала передо мной и поцеловала меня в щеку.

– Ты сам не понимаешь, во что ввязываешься. Я просто тебя защищаю. Так же, как сорок шесть лет назад. Не ищи меня; я буду жить под новыми документами и сменю внешность, если потребуется.

– Не делай этого, в этом нет необходимости. К тому же ты никогда не сможешь изменить свою ДНК. Во мне всегда будет течь твоя кровь.

– Унаи, сынок, твоему отцу пришлось смириться с тем, что мы не могли быть семьей. Теперь пришла твоя очередь принять то же самое.