Чёрный лёд, белые лилии

Валера не всхлипнула, не удивилась, не огорчилась. Она только прикусила губу и кивнула, будто подтверждая какие-то свои опасения или мысли. Потом уставилась на Таню.

– У меня, Танюша, предчувствие плохое.

– Ну, ты нашла, конечно, что сказать!
– возмутилась Таня.

– Нет, послушай, не обижайся, Лисёнок!
– воскликнула Валера, встала, в волнении заломила руки.
– Правда… Не знаю. Не знаю, чего боюсь. А только… вот так.

– Ты, Валерик, этот настрой брось!
– примирительно проговорила Таня, подтягивая Ланскую к себе за руку.
– Ты это брось. Нам подробностей о задании не говорят, но ты сама подумай: кто на опасное задание трёх девок посылать будет?

– Да ещё таких, как вы!
– фыркнула Валера, слегка, кажется, успокоившись, и у Тани на сердце полегчало.

– Вот именно!
– весело поддакнула она. В это время у входа раздался страшный шум, будто внутрь ломилось, по крайней мере, стадо оленей, и на пороге, едва не выломав дверь, появилась почти неузнаваемая из-за налипшего повсюду снега Машка.

– Ну, ну! Дверь закрывай, всё тепло уйдёт!
– строго прикрикнула на неё Валера, всё же повеселев, но Машка и не подумала обратить на неё внимание. Она, стащив с головы шапку и продемонстрировав всем пылающие от мороза щёки и сияющую до ушей улыбку, с разбегу плюхнулась на лежанку.

– Ой как хотела меня мать да за пятого отдать!
– загорланила она, закинув ногу на ногу, и вдруг подскочила, уставившись на девочек совершенно пьяными, ошалело-счастливыми глазами. Таня с Валерой, не сговариваясь, прыснули со смеху. Валера даже потянулась потрогать Машин лоб на предмет температуры, но та, ловко вывернувшись, засмеялась и заговорила снова:

– А кто пятый? Ну? Отвечайте, быстро!

– Пьяница проклятый!
– в один голос выдали они слова давно зазубренной песни, и Машка снова повалилась на лежанку, весело допела оттуда:

– Ой да не отдай меня мать!

– Да что с тобой такое сегодня?
– улыбнулась Валера, вопросительно и в то же время счастливо взглянув на Таню: Машка не могла не заражать своей весёлостью. Таня, так же улыбнувшись, пожала плечами.

– Ничего, - вдруг, в секунду, успокоившись, ответила Машка. Прижала замёрзшие руки к груди, перевела взгляд потолок, потом снова на девочек.

– Спать давайте! Ты, Валер, вещи свои собери на всякий случай. Ставицкий сказал: может, раньше вы во Владивостоке окажетесь, чем думаете. Может, уже на днях…

Таня с Валерой снова переглянулись, на этот раз обеспокоенно.

– Да что с тобой, Маша, правда?
– взволнованно спросила Таня. Машка только замахала на неё руками, едва не снеся со стола закоптелый чайник.

– Ничего, ничего!
– покачала она головой, потом затихла вдруг и улыбнулась ослепительной, сияющей улыбкой.
– Ничего… А только я так счастлива сегодня, девочки!

Утром Таня, в половине восьмого высунув из землянки нос, решила, что они, наверное, за ночь успели телепортироваться на Северный Полюс: мороз щипался нещадно, и плотная белая пелена укрыла полк, сделав его практически неузнаваемым. Окопы, накануне залитые грязной дождевой водой, превратились в катки, а голые, унылые деревья - в волшебных величественных великанов. В воздухе витал запах зимы вперемешку с тонкими солёными ароматами океана.

Все, учуяв запахи соли и водорослей, сказали: «Здорово». Никто ничего не сказал о том, что будет, когда за их спинами окажутся только водоросли и соль.

Валера пошла было провожать, но Антон, встретившийся им по дороге, немедленно отправил её обратно. «Никаких проводов и слёз, всё по-тихому», - сказал он, сердито блеснув из-под шапки глазами. Все знали это его состредоточенно-сердитое состояние собранности и готовности, и никто не стал с ним спорить.

– Лисёнок, - вздохнула Валера, повиснув у Тани на шее.
– Лисёнок…

Глаза у Ланской подозрительно заблестели, поэтому, чтобы пресечь всякие разговоры о плохих предчувствиях, охи, ахи и вздохи, Таня наскоро поцеловала её и передала в руки старшего лейтенанта Назарова, тоже околачивающегося неподалёку. Назаров с Калужным обниматься и разговаривать особо не стали. Постояли друг напротив друга пару секунд: за спиной Назарова - Валера, за Антоновой - Таня, Машка и Рут. Кивнули друг другу. Наверное, поняли что-то без слов.

«Мужчины… Друзья, старшие лейтенанты, защитники. Любимые», - отстранённо подумала Таня. Конечно, они понимают друг друга.

Она была, признаться, готова к бесконечной волоките, столь свойственной армии, когда сбор назначается на половину пятого утра, а выдвигаются все в половине пятого вечера, когда машины оказываются не поданы или люди не влезают в них, когда начинают проверять списки и оказывается, что кого-то не дописали или вписали лишним…

Но ещё не было и восьми, а у блиндажа Ставицкого уже стоял старенький грязный грузовичок. Возле него разговаривали Ставицкий с Никитиным. Заслышав приближающиеся шаги, оба обернулись и некоторое время молча разглядывали их. Взгляд у обоих был тяжёлый и пасмурный.

– Товарищ подполковник, - в тон общей суровости и сосредоточенности начал Антон, но Ставицкий оборвал его усталым движением руки.

– Вольно, - кивнул он, вздохнув. Снова повисло молчание. Не так далеко гремела канонада. Тихо падал редкий снег.

Майор Никитин опустил глаза на наручные часы.

– Время, товарищ подполковник, - негромко напомнил он.

– Знаю, - сердито оборвал его Ставицкий. Поднял серые глаза на совсем белое, затянутое тучами небо. Несколько снежинок забавно осели на его чёрных густых бровях, но никто не улыбнулся.

Внутри Тани тонкой натянутой струной звенело напряжение. Она искоса посматривала на остальных: Антон был сосредоточен и спокоен, Рут - как всегда бесстрастна и чуточку угрюма, Машка - единственная из всех почти весела, бодра и оживлена.

– Товарищи старшие сержанты, - Ставицкий обвёл взглядом Таню и Рут, - сержанты, - его глаза задержались на Машке и на секунду потеплели.
– Старшие лейтенанты… Нам всем довелось служить в непростое время. Кого-то из вас я знаю больше, кого-то - меньше, - голос командира полка стал мягче и тише.
– Но, ребята и девчата, я каждого из вас знаю достаточно, чтобы честно сказать: вы достойно несёте на своих хрупких - и не очень - плечах это бремя. Вы не пугайтесь… Я знаю, что хорошие слова у нас говорить принято, только если впереди что-то действительно плохое. Но я вам от всего сердца говорю. В следующий раз… Приведёт Господь, увидимся уж во Владивостоке, наверное. На рожон не лезьте!
– вдруг сердито, по-отечески сурово прибавил он.
– Головой думайте, геройство глупое ни к чему!

Несколько мгновений Ставицкий молчал. На его седеющей красивой голове оседал снег.

– Но если… Если надо будет… - заговорил он глухо, и слова дались ему с трудом.
– Вы помните, кто вы такие. Помните, за что вы сражаетесь. За веру, за народ, за Отечество своё. Отступать нам теперь некуда. Пустого геройства не надо, вы мне, Калужный, головой отвечаете, - не смотря на них, тяжело говорил он.
– Но… Если придётся в землю лечь - так это только раз. Головы не теряйте, себя берегите, но, если нужно… Благословляю вас на великий подвиг, - почти неслышно закончил он, тут же заторопился странно, кивнул шофёру, ещё раз стремительно кивнул им и пошёл прочь. Майор Никитин сдержанно пожал руки всем четверым, указал в сторону грузовика.