Чёрный лёд, белые лилии

Но за её спиной стоит Антон и, перед тем, как срезать очередную прядь, мягко касается ладонью её плеча.

Она будет здоровой, прекрасной и любимой.

Всё закончится.

Скоро всё снова станет хорошо.

Верить бы в это самой...

Проспав ровно полтора часа, проснулась она в ту ночь от скрипа входной двери, оглянулась испуганно: проспали? Но Машка преспокойно сопела сбоку, и из-за стола, с лавки, по-прежнему свешивалась Антонова рука. Вошла Рутакова.

И тихо, щурясь в темноте, сунула Тане в ладонь какую-то хрустящую пластинку. Горячими пальцами Таня нащупала на ней четыре кругляша таблеток и прошептала куда-то в темноту: «Спасибо».

Пятнадцать минут третьего. Было время вставать.

План-то - проще некуда, вообще-то. Капитан, по крайней мере, сказал именно так. И действительно, было всё более чем понятно, и даже у Машки вопросов (ну, кроме парочки) не возникло. У Тани - тысяча и один.

Всё так просто, сказал капитан. Элементарно.

В половину четвёртого в темноте машина выбросит их где-то рядом с Городечным, то есть уже практически на подконтрольной врагу территории. Если в это время их не засекут и не обстреляют («Да не, - говорил капитан.
– Они же только-только заняли, еще не разобрались как следует»), то по компасу, карте или какому-то другому чутью они должны выбрать верное направление и, проделав практически ползком путь в двенадцать километров по вражеской территории, к восьми сорока утра появиться на железнодорожной платформе девять тысяч сто восемьдесят третий километр. Бодрыми, свежими и с чистейшим французским выговором. Ах да, и в шмотках, конечно же, не своих. Таня задала резонный вопрос: «А в чьих и откуда их взять?» Капитан посмотрел на неё, как на умалишённую, боязливо покачал головой и показал Антону что-то на карте. Тот кивнул.

Итак, уже полностью оторванные от своих и не имеющие никакой связи с ними, бодрые, свежие, с чистейшим французским выговором и в шмотках от Армани, они дожидаются какой-то машины. Если с фальшивыми документами и пропусками не выходит никаких накладок, их забирают и вывозят в Уссурийск.

– Гарнизонный дом офицеров Российской Армии, - хмыкнул капитан, показывая плохо напечатанные фотографии.
– Место выбрали, что надо.

Дом - более, чем обыкновенный: серенький, трёхэтажный, с большими окнами, завешанными гардинами ещё советских времен. Парк вокруг на фото показался Тане симпатичным. И то ли озеро, то ли пруд прямо под окнами - необычно…

Только тут ей в голову пришла мысль, над которой стоило задуматься в самом начале.

– Что я должна петь? И как? Что там будет, фонограмма, минус, оркестр?

Снова недружелюбный взгляд и лёгкое пожатие плечами в ответ.

– По обстановке разберёшься.

Основная и, собственно, главная часть плана была до ужаса не продуманной. С момента, как их забирает машина, и до конца задания инструкций, по большому счёту, не было никаких. Убрать человека из правящей элиты - единственная задача.

Когда часовая стрелка приблизилась к трём часам, капитан вздохнул и как бы невзначай добавил:

– Я надеюсь, вы понимаете, что оружия ни у кого не будет. Только вам, Калужный, дадим эм девять для вида, вы же охранник, но и это, конечно, сразу же отберут.

«Второй этаж, правое крыло, мужской туалет, вторая кабинка от входа, за унитазом», - зубрила Таня до тех пор, пока слова намертво не отпечатались в голове. Нужно будет достать оттуда взрывное устройство. В Уссурийске, по словам капитана, у нас есть люди, готовые помочь (они-то и пронесли взрывчатку), но с таким справиться они не в состоянии.

– Цель выходит на связь с командованием из узла связи в семнадцать тридцать, - сообщил капитан.
– Мы не знаем, когда он прибудет в Уссурийск. Мы не знаем, сколько с ним будет охраны. Делайте что хотите, все вы, но в пять тридцать на связь выйти он не должен. А теперь смотрите и запоминайте.

Из всё той же чёрной папки он вынул маленькую фотографию, тут же сверкнувшую глянцем в свете настольной лампы, и протянул им. Таня, сощурившись, уставилась в немолодое, жёсткое, плоское, какое-то песчаное лицо. Мужчина лет пятидесяти трёх с седеющими, но ухоженными густыми волосами, с необычайно широкими бровями и с выражением лица, которое так часто можно заметить у политиков на экране телевизора. Неприятное лицо. И знакомое чем-то, что, впрочем, ни капли не удивительно: эти американские рожи в новостях то и дело мелькали то там, то здесь.

Следующие слова капитана, Таня, право, и не поняла-то совсем.

– Джеймс Дэвид Флэтчер, правая рука министра обороны и один из главных поставщиков оружия в Штатах.

Бах. Бах. Бабах…

Что это? Удары?.. Что, ещё взрывают где-то?..

Это сердце твоё, Соловьёва. Отдохни, я тебя подниму…

Отдохни, Соловьёва…

Серые, обугленные, едва различимые в темноте стены остатков польского посольства, и такой же серый, матово поблёскивающий, пузатый бок ракеты в углу.

Не разорвалась.

Она не разорвалась.

Флэтчер’з индастри - чёрные буквы на сером фоне…

Может быть, ей стоило разорваться.

Все почему-то смотрели на неё странно, и один Антон только - с толикой понимания. И что смотрят?..

Оказалось, что фотография уже давно смята в её кулаке.

– Старые счёты, - хмыкнул капитан.
– Если поразмыслить, у всех нас с ним старые счёты…

Разумеется…

Таня силилась слушать и не могла; к ставшей уже привычной головной боли прибавился оглушительный стук сердца в ушах. Прямо как тогда, под завалами польского посольства. Сердце стучало там так, что ей казалось: и мизинцем пошевелить не может.

План оставшийся был, как она уже отмечала, смутен; забрать взрывное устройство, дождаться первого выхода Флэтчера на связь и действовать дальше «по обстоятельствам», то есть так, чтобы второй раз на связь он не вышел, а все они на момент восемнадцати семнадцати были уже достаточно далеко, чтобы, когда поднимется шум, уже не быть пойманным.

– А что потом?
– вдруг спросила Машка.
– Ну, то есть, мы ведь… Мы вроде как оказываемся на их территории. Одни. В лесу.

– Конечно, вас заберут, - раздражённо цокнул языком капитан и провёл ногтем по карте.
– Примерно тут.

Антон нахмурился.

– Если завтра они пойдут на Владивосток, это место окажется отрезанным, - негромко сказал он. Капитан скривил губы.

– Ну так молитесь, чтобы успеть.

Грузовичок выбросил их едва ли не на полном ходу, и они, к счастью, никем не замеченные, больно попадали в снег. Сцены из боевиков, где герои лихо выпрыгивают из мчащегося поезда и вступают в схватку со злом, - полная фигня. Таня, по крайней мере, едва не вывихнула ногу и сильно ушибла бок. Но таблетка, принесенная Рут, кажется, начала действовать: голова стала ясней, хоть грудь всё так же ныла.

Ползание по ночному вражескому лесу - как выстрел. Таня во всяком случае чувствовала себя точно так же: ей владело такое же всецелое, уверенное сосредоточение. Ты вся обращаешься в слух. Не видишь ни прекрасного неба, ни векового сказочного леса, ни искрящегося снежного покрова. Только спину ползущего впереди тебя. Только знаки, которые в абсолютной тишине он подаёт рукой.

Но капитан не врал: американцы действительно не освоились здесь. Не было ни телефонных шнуров, ни следов какой-либо техники. Людей они тоже, слава Богу, не встретили, и остановились только один раз из-за какого-то шума. Оказалось, что по дороге впереди перегоняли самоходные орудия. Вскоре тарахтение затихло, и они, замершие в снегу, быстро перебрались через исполосанную маслянисто-грязными следами дорогу.