Чёрный лёд, белые лилии

Тане хотелось кашлять, грудь ныла, но в лесу было так тихо, а слух у Антона, ползшего впереди, был, она уверена, так напряжён, что она не решалась.

На место они, уставшие и замёрзшие от постоянно передвижения ползком по снегу, прибыли даже раньше, чем нужно. Совсем рассвело. Рут по приказу Антона сползала вперёд и доложила, что за лесом - железнодорожная платформа. Антон удовлетворённо кивнул, сверился с компасом и часами, повешенными на руку, и подозвал всех к большой, выкорчеванной взрывом сосне. У обгорелых корней её было небольшой углубление, но Антон, опустившись в него, тут же провалился в снег по пояс. Таня догадалась, что это была воронка от взрыва. Пошарив руками где-то внизу, он с трудом достал и передал Рут наверх большой чёрный чемодан, а затем и ещё один, поменьше.

– Восемь двадцать, - неслышно проговорил он.
– Быстрее. Открывайте большой, переодевайтесь.

Внутри поверх каких-то вещей лежало четыре пластиковых пакета. Машка тут же схватила тот, в котором мелькнуло что-то красное, Таня наугад взяла с серым, Антон забрал чёрное, но оказалось, что это платье, и ему, под неслышное хихиканье Машки, пришлось обменяться с Рут. Машка вдруг посерьёзнела.

– Идите переодеваться за ёлку, товарищ старший лейтенант, - заявила она.
– И не подглядывайте.

Холод неприятно царапнул Тане кожу, стоило ей снять бушлат. Когда же в снег полетел китель, ей отчего-то вспомнилась петербургская ночь. Сирена, распахнутое в ночь окно, испуганные глаза и ледяной воздух - будто мёртвый на шее смыкает ледяные пальцы.

У неё нет шанса ничего исправить; но теперь она может расквитаться.

Таня торопливо застегнула последние пуговицы, но ей всё равно было страшно холодно: да, лёгкое тёмно-серое пальтишко, тоненькие чёрные брюки и меховые ботильоны явно не предназначались для походов по лесам. И неловко как-то: руки в карманы широкого бушлата не засунешь, уши под тёплую шапку не спрячешь. И вообще… Мельком глянув на Машку с Рут, она поняла, что и им неуютно. Особенно Рут в элегантном, почти до колена, бордовом пальто. Машка, быстро освоившись со своими красными шмотками и только на каблуках неуклюже переваливаясь в снегу, принялась взбивать Танины непривычно лёгкие волосы. Фальшивые документы были переложены в новую одежду.

Антон тоже вышел из-за указанной Машкой ёлки. В чёрном кашемировом пальто… Таня бы удивилась, если бы не была так собрана. Сейчас в голове пробежала только далёкая мысль: красиво…

Вещи свои они закопали обратно в ту же воронку и присыпали снегом, и все, поддерживая друг друга, чтобы не свалиться в непривычной одежде и обуви, в абсолютной тишине направились вперёд.

Совсем рассвело. Впереди, там, где лес переходил в низкий кустарник, была широкая просека, насыпь, пути и коротенькая, плохо заасфальтированная платформа с табличкой, подсмытой красной краской сообщающей: «9183 км». За платформой снова была точно такая же просека и лес с уходившей вдаль дорогой.

Стрелки на антоновых часах показывали восемь тридцать три. Компас, карты и всё остальное, что бы могло бы им помочь, теперь было похоронено.

– Принцип работы взрывного механизма все усвоили?
– тихо спросил он.
– Ни кнопки «вкл», ни «выкл» не будет. Я не знаю, кому из вас придётся его подкладывать, так что давайте ещё раз: ставим время до взрыва. Нельзя просчитаться ни на минуту. В семнадцать тридцать Флэтчер должен быть на узле связи, значит, где-то в семнадцать пятнадцать точно будет в машине. Поставили время - нажали пуск. Бояться не надо, раньше времени ничего не рванёт. Никаких других кнопок и проводков, - Антон выразительно посмотрел на Широкову.
– Проводков, Широкова, трогать не надо. Поставили время, нажали пуск, положили в сумку. Кто-то одна, вероятно, придётся Соловьёвой, села в машину. Сумку оставила там же. Вышла из машины, машина взорвалась. Что ещё… Да, повторю: ни слова по-русски. Ни между собой, ни про себя. Ни одного слова. Повторим ещё раз: Ириш, Француаз, Камиль, Филипп, - он тыкнул пальцем поочерёдно на Таню, Машку, Рут и себя.
– Это ясно? Сразу после приезда Флэтчера я начну искать возможность уйти. Найду. Скажу кому-то из вас и вынужден буду уйти первым. Понимаете? Ваша задача передать друг другу, как и куда выходить, и исчезнуть по одной. Последняя закладывает взрывчатку. Ко времени взрыва машины все должны быть на месте, иначе нам не уйти.

Он замолчал, тяжело дыша. Сверился с часами. Вдруг полез в карман и достал оттуда четыре малюсеньких целлофановых пакетика на застёжке, в каких часто хранят бисер. Внутри лежали какие-то совсем крошечные серенькие кусочки.

– Мне сказали, одна таблетка убьёт лошадь, - отведя взгляд, медленно проговорил он.
– Берите. На сорокакилограммовых девиц хватить должно. В случае чего… Просто поверьте мне на слово, - мрачно добавил он.
– Умереть лучше. Спрячьте в лифчики себе или куда там ещё…

Скользкая поверхность целлофана холодила теперь Тане грудь у сердца.

Неожиданно чуткое Танино ухо уловило едва слышное тарахтенье; и действительно, на той стороне, в лесу между деревьями замелькал чёрный бок большой машины.

Таня в ужасе обернулась к Антону: опоздали? Теперь незамеченными пробраться на платформу не выйдет?.. А что за французская делегация, выбегающая из леса? Но Антон, сжав зубы, сделал знак не шевелиться и напряжённо следил за то и дело мелькающей вдалеке машиной. Внезапно раздался свисток, застучали колёса, на путях показался поезд; когда он почти поравнялся с ними, Антон резко выпрямился, схватил Таню за руку и скомандовал: «Бежим».

Состав был длинный, товарный, и это спасло их. Отгороженные несчётными вагонами от приближающейся машины, они сломя голову бежали к насыпи. Поезд чуть сбавил ход, проходя мимо станции, и Антон тащил, тащил вверх по земляному склону девочек и чемоданы, перекидывал их через низкий заборчик у края платформы. Когда последний вагон пронёсся мимо, они стояли рядом, все четверо, ослепительно улыбаясь, пытаясь отдышаться и унять стучащие сердца.

– Ну, с Богом, - шепнул Антон, последний раз оглядев их перед тем, как чёрный внедорожник затормозил почти у платформы.

С Богом…

У Антона и Машки были хотя бы ручки чемоданов, чтобы сжимать их; у Тани не было ничего, и поэтому она, чуть заведя руку за спину, кромсала крошечный заусенец на большом пальце, пока вышедший из машины человек приближался к ним.

Мужчина был в штатском, довольно молод и высок; может, из-за отсутствия американской формы Тане было не так страшно. Штатский мерил платформу широкими шагами, и она принялась уже лихорадочно думать, что должна сказать ему, но Антон вышел вперёд, разведя пустые руки в кожаных перчатках в знак того, что он у него нет плохих намерений.

Он заговорил первым, заговорил на английском, и Таня невольно вздрогнула; чужой язык в его устах звучат ужасно непривычно. В английском Таня никогда не была сильна, но мужчины, видимо, здоровались, а потом, после непродолжительного диалога, Антон сдал свой эм девять и предоставил фальшивые документы. Штатский, внимательно посмотрев паспорта, задержался на пропусках, отчего Таня напряглась, но наконец сдержанно кивнул и посмотрел прямо на Таню.

– Welcome to the new America, miss Shaten, - сказал он, сухо улыбнувшись.

– Благодарю вас, - негромко выдала Таня по-французски, испугавшись даже звука своего голоса. Рутакова тут же ровным, чеканным тоном продублировала её ответ на английском.

Штатский снова улыбнулся, ещё суше, и пригласил их в автомобиль.

Сходя с платформы по другую сторону, Таня в последний раз с тоской оглянулась на синевший сзади неё лес.

Ехали они совсем не долго; уже через полчаса показался город. Избитый, обескровленный боями, он всё ещё оставался русским: по-русски были написаны названия улиц и магазинов, по-русски, опасливо оглядываясь на проезжающую машину, говорили редкие местные жители.