Черный ворон

Речь директора прошла мимо ушей – Салли следила, как готовится выступать полицейский. Он поправлял галстук, собирал бумаги. Салли чувствовала его волнение, у самой заныло сердце. Он встал, окинул зал взглядом и сказал, как сожалеет о случившемся. Двойная трагедия – они все знали Кэтрин и ее отца. Салли подумала, что он, пожалуй, один из немногих, кто искренне скорбит. Странно – он же никогда не видел Кэтрин. Но, может, именно поэтому ему легче грустить – в его представлении она могла быть кем угодно.

Затем он заговорил о том, как важно понять настоящую Кэтрин:

– Сейчас, испытывая такой шок, мы не можем представить, почему кто-то хотел бы ее убить. Нам хочется помнить только хорошее. Но сейчас не время для доброты. Сейчас время для правды. Мне важно разобраться, какой она была. Возможно, в ее жизни были тайны. Теперь у нее нет выбора. Если вы знаете то, что могло привести к ее смерти, даже косвенно, вы обязаны сказать мне. Если у вас с ней были какие-то отношения, мне надо с вами поговорить. Я буду здесь весь день. Мистер Ширер разрешил мне использовать свой кабинет. Если хотите поговорить анонимно – можно обратиться к полицейским не с островов. – Он уже собрался уходить со сцены, но тут обернулся. – Приходите. Каждый из вас знает о Кэтрин больше меня. У каждого есть важная информация.

Он ушел, и по залу прокатился шепот. Никаких обычных насмешливых комментариев. Салли не сомневалась: они выстроятся в очередь к кабинету директора. Все захотят сыграть свою роль в этом спектакле. Интересно, что он извлечет из их показаний.

Глава 16

Стоя на сцене душного зала и глядя вниз на учеников, Перес думал, что это пустая трата времени. Сэнди Уилсон, возможно, был прав – в конце концов за убийство все равно привлекут Магнуса Тейта, а Перес лишь зря растревожил этих детей. Они и так потрясены убийством. Зачем убеждать их выкладывать свои грязные маленькие секреты о Кэтрин? Почему бы не оставить ее в покое?

Он и сам учился в этой школе и, возможно, именно из-за этого чувствовал себя неуютно. Лучше бы он сейчас присматривал за тем, как прочесывают холм в Рейвенсвике. На свежем воздухе гораздо приятнее.

И дело не в том, что он ненавидел школу. Учился он средне, но не мучился, как некоторые. Его просто изводила тоска по дому – по родителям, ферме и острову. В маленькой школе на Фэр-Айле, где все ученики родственники, а учитель всего один, он был счастлив. Но в двенадцать лет его отправили в интернат – это стало потрясением. Было бы легче, если бы разрешали уезжать домой на выходные, но Фэр-Айл не похож на другие острова. Лодка не всегда могла прийти, а в туман или шторм самолет не садился на взлетную полосу у подножия Уорд-Хилла. В первый раз Перес пробыл здесь шесть недель подряд, чувствуя себя брошенным, хотя и понимал – другого выхода нет. Так заведено. Хотел бы он такой судьбы для своих детей?

Сидя за столом директора, он вспомнил свою первую поездку домой – на октябрьские каникулы. Всю неделю боялся, что налетит шторм, но выдался тихий осенний день с привкусом морозца в воздухе. Их отпустили в пятницу утром – как раз к отходу лодки. Автобус довез до Грутнесса, и они успели увидеть, как с юга подходит «Добрый пастырь». Тогда капитаном был его дед, а отец – членом экипажа. Втиснувшись в рубку рядом с отцом, Джимми решил: в Леруик он не вернется. Никто не заставит. Полный решимости, он жевал бабушкины пирожки с финиками, пропахшие солью и соляркой. Но когда настало время и он стоял с другими детьми в предрассветной тьме у Северной гавани, то безропотно поднялся на борт. Не мог же он подвести родителей.

Он понимал, что эти воспоминания вызваны не только шумом и запахами школы Андерсона, но и мыслями об освободившемся участке на шхерах. Сегодня вечером придется поговорить с матерью. Она не ждет немедленного решения, но нужно выбрать правильные слова. Нельзя вселять в нее надежду, если он не готов подать заявку на ферму.

Размышления прервал стук в дверь. Перес чувствовал себя неловко за директорским столом – словно самозванец. Он молчал, но тут сообразил, что надо ответить.

– Войдите! – крикнул он, и снова мелькнуло ощущение самозванца. – Войдите!

Он приготовился встретить ученика, вести себя приветливо и неофициально, но на пороге мялся взрослый. Вернее, не совсем взрослый – в этом человеке было что-то неокончательно сформированное. По крайней мере, он явно мог еще подрасти. Одежда висела на нем мешком. И в то же время выглядел он так, будто преждевременно состарился. Плечи сгорблены, а рубашка с водолазкой и вельветовый пиджак – как у учителя предпенсионного возраста. Перес встал, протянул руку. Мужчина приблизился.

– Дэвид Скотт. Я насчет Кэтрин.

Говорил он с английским акцентом, как принято в школах.

Перес промолчал.

Скотт огляделся, будто искал стул, хотя тот стоял прямо перед ним.

– Я преподавал ей английский. И был классным руководителем.

Перес кивнул. Скотт опустился на стул.

– Я хотел поговорить до того, как придут ученики… Знаю, ходят слухи.

Перес ждал продолжения.

– Я восхищался Кэтрин. У нее были замечательное чувство языка и отточенный ум.

Он вытащил из кармана пиджака огромный носовой платок.

Но на этом остановился.

– Вы встречались с ней вне школы? – спросил Перес, подозревая, что отточенный ум был не единственной причиной интереса.

– Один раз. – Скотт выглядел несчастным. – Это была ошибка.

– Что произошло?

– Она много читала сверх программы. Современную литературу. Для меня это было так освежающе. Большинство учеников зациклены на экзаменах, им неинтересны сами книги. – Он запнулся, поняв, что уходит от темы. – Мне хотелось подстегнуть ее рвение. У меня сложилось впечатление, что Юэна это не особо заботит, хотя он тоже преподает английский. Я предложил обсудить список литературы за кофе после уроков.

– А она?

– Она сказала, что кофе не годится для обсуждения литературы. Предложила купить вина и пойти ко мне. Я отказался – она могла опоздать на автобус и разминуться с отцом, когда тот будет уезжать из школы. Обычно она ездила в школу на автобусе. Юэн – тот еще трудоголик. Приходит рано утром и задерживается допоздна.

Перес подумал, что Скотт слишком хорошо знает распорядок дня Кэтрин.

– Она сказала, что это не важно. Что я могу подвезти ее домой. Не имеет значения, насколько поздно она вернется. Отец уже привык. А если я не хочу ее подвозить, она может переночевать у друзей.

– И вы согласились? На вино и интеллектуальные беседы?

– Я не видел в этом ничего плохого, – ответил Скотт.

Конечно, это было вранье. Он соблазнился – она была умна, красива, и он не хотел казаться занудой, как другие учителя. Но понимал, что играет с огнем. В этом и заключался кайф. Но что могло привлекать Кэтрин в этом сухом, напыщенном недоучителе? Образ Кэтрин, сложившийся у Переса, не включал в себя снисходительность к глуповатым и наивным преподавателям.

– Она предупредила отца?