Четвертое сокровище
Шрифт:
Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн
Но она не понимала, с какого элемента следует начинать копирование сейчас. Какая черта должна быть первой?
Казалось, не было никакой возможности понять, как он все это нарисовал. Она попробовала несколько вариантов, копируя то так, то эдак, пока ее не пронзила острая боль сожаления. И ощущение потери, глубокой печали. Она остановилась и закрыла глаза. Чувство постепенно ослабло — пока не превратилось в легкую тень переживания. Ханако открыла глаза и повела палочкой дальше.
Сожаление, именно сожаление
Вернувшись в кухню, на обратной стороне первого рисунка она написала иероглиф «сожаление».
Разрезанный
и оголенный
холоден воздух
и болит
но кожа утолщается
и задушит
Интерлюдия
Решающий момент
Февраль 1977 года
Кобэ, Япония
Дорога домой от соседней бакалейной лавки заняла двадцать минут — приятная прогулка, ведь Ханако никуда не торопилась. В это утро она отвела себе уйму времени, чтобы спланировать ужин, убрать и почистить в доме все, что было нужно, и принять ванну перед походом за покупками.
К часу пополудни она вернулась, легко пообедала тем, что было, и начала готовиться к ужину: помыла и нарезала овощи, вынула и положила размораживаться рыбу. Для занятий каллиграфией перед уроком у нее оставался еще час. Ее самостоятельные занятия всегда проходили сосредоточенно, и она была довольна — даже в те дни, когда она сама понимала, что каллиграфия не удается.
Принадлежности она держала в коробке из-под льняных салфеток, которая была спрятана в чулане, забитом щетками, швабрами и ведрами; туда же был втиснут еще и пылесос. Листки с результатами каллиграфических штудий она выкидывала вместе со старыми газетами в макулатуру.
Возвратившись из Киото с занятий, она заканчивала готовить ужин. А потом ждала.
Пока время текло в ожидании, ее сознание бесцельно перескакивало с мысли на мысль. Никто не учил ее ждать. Мать рассказывала, как готовить и убираться, как должна вести себя жена, какой скромной должна быть, когда к ней обращаются — особенно такой муж, как Тэцуо Судзуки. Об ожидании ничего не говорилось.
Иногда она читала или слушала музыку. Но каллиграфией заниматься не могла, зная, что муж может прийти домой неожиданно. Тогда бы у нее не осталось времени убрать кисточку, бумагу и тушь. Часто, если ей надоедали чтение и музыка, она брала в руку палочку и чертила в воздухе
невидимые иероглифы, пока время не превращалось в пустоту.— Здравствуй, — сказал ей муж однажды вечером, входя в дом.
Само приветствие было необычным. Тэцуо редко произносил хоть слово до того, как переодевался, принимал ванну и выпивал пару глотков скотча или сакэ.
— Здравствуй. Удачный день? — отважилась спросить Ханако.
— Да. Прекрасный, — ответил он.
— Хорошо. — Она помогла ему снять пиджак.
— Сделка по новому отелю, — сказал он. — Гавайи. Мауи.
— Мауи. Это хорошо.
— Пятьсот роскошных номеров, все с видом на океан. Площадки для гольфа уровня мировых чемпионатов. Четыре бассейна. Торговый комплекс высших стандартов. — Ханако повесила его пиджак, а он продолжал: — Сделка с «Осака Трэвел Труп» — они будут посылать туда всех своих клиентов, кто хочет провести медовый месяц. Пакет соглашений с теми, кто отправляется в отпуск. И… — он сделал небольшую паузу, — … я поручаю твоему отцу и его банку заниматься финансовыми вопросами.
— Он будет доволен.
— Доволен? — Тэцуо хохотнул коротко, отчетливо и резко. — Это сделает ему карьеру. Однажды он станет президентом банка.
— Спасибо, — поклонилась Ханако.
— Завтра я уеду на несколько недель, может дольше, чтобы завершить сделку. Нужно еще нанять архитекторов и подрядчиков.
— Конечно, — сказала она.
— Может, когда я закончу там все дела, ты ко мне приедешь. Проведем несколько дней отпуска вместе.
— Конечно.
Тэцуо, все еще в возбуждении от сделки, сразу же после ужина — хоккайдосские крабы — потащил Ханако в постель. Вымыть посуду она не успела. Когда он был сверху, она пальцами начала рисовать иероглифы на его шее. Ее движения, похоже, возбуждали его, и он повторил процедуру практически без перерыва.
Когда он наконец заснул, она встала и тихо вымыла посуду. Закончив, села и осталась сидеть в темноте.
Киото
Не успел Кандо закончить телефонный разговор с Беркли, в его кабинет вошел Арагаки.
— Я сейчас разговаривал с нашим контактером в Калифорнии, — сказал детектив.
— Хорошо.
— К сожалению, не очень.
Арагаки поднял бровь:
— А что такое?
— Он только что сообщил мне, что ситуация изменилась.
— Он не хочет возвращать Тушечницу Дайдзэн? — Голос Арагаки зазвенел от негодования. Кандо подождал, пока Арагаки остынет.
— Говоря точнее, она ему не принадлежит, так что не ему ее и возвращать. Человек из Калифорнии связался со мной, когда ваш предшественник явным образом уже больше не пользовался Тушечницей Дайдзэн. Теперь же эта ситуация изменилась.
— Не могли бы вы говорить конкретнее? — попросил Арагаки — по-прежнему зло.
— Контактер ничего не пояснил.
— Я ни в коем случае не собираюсь бросать это. Тем более — сейчас. — Он сделал глубокий вдох. — Что вы предлагаете? Как нам следует действовать? Я говорю «нам», потому что собираюсь нанять вас. Чтобы вы действовали от моего имени в этих переговорах.
Двадцать девятый сэнсэй Дайдзэн был первым клиентом Кандо в этом деле, и представление интересов Арагаки против Симано вызвало бы конфликт интересов всех участников. Но, с другой стороны, это было так давно, что Кандо не чувствовал никаких моральных обязательств.
— Обязательства, — подумал Кандо вслух.
— Прошу прощения?
— Я уверен, что если вы поедете в Калифорнию и встретитесь с этим человеком лично, не обязывая его ни к чему, просто для разговора, то сможете его убедить, что лучшим исходом дела было бы возвращение тушечницы в школу Дайдзэн.