Чикита

Криниган считал, что рано или поздно Чикита передумает, примет его руку, а он готов ждать сколько надо. В одном из писем он божился, что, хоть в Гаване полно прелестных и весьма кокетливых креолок, он не притрагивался ни к одной женщине после расставания с Чикитой. Мгновения рядом с ней были незабываемы, и теперь он попросту не представлял себе романа с другой женщиной. Вот это постоянство, скажи? В наши дни так не влюбляются, но тогда еще встречалась подобная необузданная страсть, как в романах.

Письма ирландца польстили Чиките, но она не передумала. Ее совершенно не влекла возможность заделаться миссис Криниган. В биографии прямо не говорилось, но я лично думаю, что она, вкусив свободы, приохотилась к ней и не собиралась жертвовать всем ради какого-то там мужа.

Несколько дней Чикита и слышать ничего не хотела о работе и отказывалась принимать Проктора, который рвался подписать новый контракт и отправить ее в еще одно долгое турне по восточному побережью. Когда наконец встреча состоялась, Чикита ясно дала понять: отболтавшись три месяца кряду невесть где, она согласна выступать только в Нью-Йорке — можно во «Дворце удовольствий», можно в «Театре на 23-й улице». Импресарио стоял насмерть — или гастроли, или ничего. Чикита рассвирепела, и они разругались самым неблаговидным образом. На прощание Проктор пригрозил, что Чикита еще пожалеет о своем высокомерии: лилипутов, желающих на него работать, с избытком, а вот она вряд ли отыщет другого такого заботливого и терпеливого импресарио. Но и Чикита в долгу не осталась и свысока отвечала: она звезда, и от предложений у нее отбою нет, а он, если будет так любезен, пусть исчезнет из ее жизни раз и навсегда, поскольку видеть его физиономию она больше не может.

Буквально десять минут спустя после перебранки в дверь постучали. Кто бы, ты думал? Босток, повелитель львов, с предложением пять месяцев работать на звериной ярмарке в Чикаго. По словам Чикиты, в ту минуту она еще пребывала в такой ярости, что схватила бумаги и, почти не читая, поставила размашистую подпись. Но, поостыв, вновь засомневалась, а прилично ли артистке, покорившей Нью-Йорк, Бостон и множество других городов, сделаться экспонатом зоосада. И эти сомнения перевесили даже соблазнительную мысль о куда лучших, чем у Проктора, гонорарах. Чикита разрыдалась, словно дитя.

Босток взялся ее утешать, но она все не успокаивалась. Тогда он заявил, что, раз уж ее так коробит перспектива выступлений бок о бок со зверями в клетках, он готов разорвать контракт в клочья. Но пусть сперва хорошенько подумает. В конце-то концов, разве весь мир — не что иное, как большой зоопарк? И выдал целую теорию, над которой трудно было не задуматься.

— Не обольщайтесь, мисс Сенда, — сказал он. — Вы, я, ваша служанка, президент Соединенных Штатов, мальчишка-газетчик, королева Лилиуокалани, отельный портье — все, все до единого, мы обитаем в зоопарке, хоть подчас того не сознаем. В человечьем зоопарке полно клеток разного размера, какие-то лучше, какие-то хуже, и мы занимаем ту, что нам полагается. Если вы женщина — на вас наложены одни ограничения, если мужчина — другие. То же с бедняками и богачами, людьми образованными и неграмотными, людьми среднего роста или теми, кто нескольких дюймов не дотягивает до вышины, которую принято считать «нормальной». Эти ограничения (назовем их обычаями, условностями или неписаными правилами) — и есть прутья невидимых клеток. В отличие от животных, мы способны сломить прутья, но, то ли по привычке, то ли из лени, из почтения к другим или страха перед мнением общества, мы редко на это идем. По большей части люди довольствуются переходом из узенькой клетки в клетку чуть пошире или краткой прогулкой на воле, после которой возвращаются за надежные прутья, сулящие безопасность. А знаете, Чикита, как вырваться из клетки? Единственный способ — познать действительность, понять, что мир — зоопарк и все мы — его часть. Это позволяет нам видеть жизнь под иным углом, преодолевать границы и пренебрегать многими предрассудками. Так что проявите благоразумие, полно жеманиться, зарабатывайте деньги и будьте уверены: зоопарк со зверями ничем не унизительнее человечьего.

На Чикиту эта речь произвела сильное впечатление, но в книге она писала, что на окончательное решение ее натолкнуло другое: пока она слушала разглагольствования Бостока, талисман, столько времени остававшийся «мертвым», вдруг забился под платьем, как бы подсказывая, что именно по этому пути следует отправиться. И она поехала к Чикаго работать на ярмарке. Начался новый этап ее жизни.

Но перед этим ее ждало еще одно непредвиденное путешествие, связанное с ее кузеном и Косточкой.

Через пару дней после подписания контракта с Бостоком Косточка получил известие о том, что его двоюродный дедушка приказал долго жить и оставил ему в наследство бар у себя в городке. Бедняга Мундо впал в совершеннейшую истерику. Он просто не знал, как поступить. Его жених хотел, чтобы Мундо уехал с ним, — они бы вели вместе бизнес и жили как супружеская пара. О лучшем он и мечтать не смел: в отличие от Чикиты, в его представлении высшим счастьем был «брак» с любимым мужчиной. Но он боялся принять предложение Косточки и тем самым предать кузину. Он чувствовал, что обязан следовать за Чикитой всюду — хоть в Чикаго, хоть в к черту на рога, — потому что некогда в Матансасе принес соответствующую клятву и был человеком слова. В результате Мундо стал чахнуть, потерял сон и аппетит и так исхудал, что едва не превратился во второго Косточку. Как-то вечером он попытался отравиться опиумом, но, по счастью, Рустика вовремя заметила, ему промыли желудок и спасли.

И тут у Чикиты случился странный приступ великодушия. Вообще-то, такое поведение ей было несвойственно, она, скорее, предпочитала распоряжаться чужими судьбами как вздумается. Но Мундо она вдруг захотела освободить от клятвы, призвала в свидетели Рустику и Косточку и во всеуслышание объявила о своем решении.

Я печатал эту главу и умилялся, как это слезы Мундо так смягчили сердце Чикиты. Но Рустика вывела меня из заблуждения. Просто Босток предупредил, что в зоопарке ей пианист не понадобится: все ее обязанности будут состоять в том, чтобы разговаривать с людьми, а случится необходимость сплясать — так сойдет и граммофон. «Она его отпустила, чтобы сэкономить на содержании», — прошипела Рустика, которая временами бывала той еще змеей подколодной. Кто знает, как оно там было на самом деле? Теперь уж нам не суждено понять.

Чикита поинтересовалась у Косточки, а в каком городке у его двоюродного дедушки был бар. В одном городке в штате Миссури — отвечал тот живо. Хоть убей меня, названия не вспомню, но точно где-то у канзасской границы. Чиките мысль о переезде в такую глушь представлялась не только нелепой, но и попросту опасной. По Мундо и Косточке за версту было видно, на какую ногу они хромают, как бы они ни пытались это скрыть. Что им делать в какой-то деревне на Диком Западе, где мужчины повально отличаются грубостью, владеют огнестрельным оружием, управляются с дикими быками и харкают на пол?

Косточка, заметив ее озабоченность, расхохотался и сказал, что в тех краях голубых ковбоев куда больше, чем принято думать. Он ведь там вырос и слышал множество таких историй. Например, про банду «Блю-Раззберри-Бойз»: эти грозные разбойники совершали набеги на разные городки, грабили местных жителей и похищали юношей. Связывали, приторачивали к седлам, а после соблазняли. Невероятно, но факт: многие из похищенных, когда злодеи добивались от родственников выкупа или им просто надоедало держать жертв у себя, наотрез отказывались возвращаться. Так уж им нравилось заниматься всякими странными делами с бандитами, что они руками и ногами сопротивлялись — лишь бы остаться в шайке.

Чикиту история изумила, но Косточка на этом не остановился и рассказал кое-что еще любопытнее: в некоторые салуны вообще воспрещалось допускать женщин, чтобы ковбои могли там веселиться напропалую этаким междусобойчиком и никто им не мешал.

Но все равно Чиките втемяшилось, что перед разлукой она должна удостовериться, что у кузена все в порядке и ему всего хватает, а потому решила поехать с ним в этот городок, названия которого по-прежнему не припомню. Они с Рустикой нехотя погрузились в поезд и через несколько дней прибыли в Канзас-Сити (который находится вовсе не в Канзасе, как можно было бы ожидать, а в Миссури [82] ), а оттуда в дилижансе добрались до бара Косточки.

82

В обоих штатах есть города под названием Канзас-Сити, образующие конурбацию. Примеч. пер.

Чикита вспоминала, что сердце у нее упало при виде захудалого кабачка. После смерти владельца в нем поселились громадные чесоточные крысы, не боявшиеся даже Рустикиной швабры. Но и Косточка не испугался трудностей. Он раздобыл парочку котов, нанял плотника починить двери и стулья, а они с Мундо выкрасили фасад. Салун решили переименовать. Угадай, как он стал называться? «Matanzas the Beautiful» [83] .

В первый вечер посетителей случилось всего трое или четверо, но вскоре пронесся слух, что хозяева поят хорошим дешевым виски, а расфуфыренная карлица поет и пляшет на столе, да еще и показывает кончик кружевного подола, и люди стали стекаться не только со всего городка (ты подумай, голову сломал, а вылетело название — хоть ты тресни), но и из окрестностей. Скоро от клиентов отбою не стало.

83

«Прекрасный Матансас» (англ.).

Чикита пела в салуне несколько недель и впоследствии рассказывала, что легко могла бы навсегда осесть на Диком Западе, потому что тамошняя сельская жизнь пришлась ей по вкусу. Неотесанные, казалось бы, ковбои весьма ценили ее искусство, дарили аплодисментами и даже пускали слезу, когда под аккомпанемент Мундо на дребезжащем фортепиано она заводила «Голубку». В занюханном городке раньше не видали таких элегантных и утонченных дам. Местные мужчины сходу влюблялись в нее и наперебой заваливали подарками — от норковых и лисьих шкурок до драгоценных камней и прочих украшений, неизвестно каким путем раздобытых.