Чипсы

Ответ мне пришёл по электронке через пять дней. В пятницу. Илька писал, что всё так и было, как рассказал Дэн, что он из-за мамы потерял друга Димона, что наша мама возомнила себя и ему противно о ней вспоминать... Илька писал:

"Аришкин мой хороший! Я много думаю сейчас о том, что произошло тогда со всеми нами: с папой, мамой, тобою и мной. Знаешь: вроде прошло и прошло. Мало ли чего не случалось. Много было неприятностей, тебе хорошо, ты деда не застала, а я застал и хорошо запомнил, как он унижал нашу маму. Он постоянно попрекал её, говорил, что она должна быть благодарна ему за то, что он воспитывает меня, а она - в своей больнице шашни крутит с пациентами. Ариш! Насчёт шашней я не знаю, но уверен, что это фантазии деда. А насчёт меня? Я рос во дворе и в садике. Я дома старался не появляться - так я боялся деда... Ну это в общем, лирическое отступление. Одичал я здесь в бараке, хоть я и командный состав - младший лейтенант.

А по тому делу, по твоему то есть. Ариша! Я уверен, что мама Дэна не стала пересказывать ему всё. Мне Димон говорил перед тем как мне голову пробили (Да, там был Димон, я этого не стал говорить тогда.) Мне Димон сказал: "Мать плачет второй день. Это как же надо было довести её, чтобы она в милицию заявление накатала!" Ариш! Я видел, что было. Я шёл по школе, за мелом меня послали на первый этаж. И тут вижу сидит наша мать и мать Дэна. Наша мать меня подозвала, стала выспрашивать. Я отнекивался, бубнил, сказал, что не видел. Тогда она мне по-татарски стала говорить, чтобы я сказал, что видел, как тебя Дэн бил. Я её послал, тоже по-татарски. Тут директор вышла. Наша мать ей начала втирать хрень разную. А мать Дэна сидит как вводу опущенная, растерялась она. Молчит. Потом я ушёл за мелом. А обратно иду. Там тётя Лена уже подбежала и директора нет. И наша мать с тётей Леной смеются над матерью Дэна, издеваются. И всё с такими ухмылочками, особенно, когда мать Дэна про милицию сказала. Она им сказала, что они распоясались и хулиганят и словесно нападают. А тут - не улица, а казённое учреждение. А тётя Лена с нашей мамой - смеются в голос. Ага. Им же смешно. Они-то себя возомнили неприкосновенными. В общем, твари. Я не стал смотреть дальше, я рванулся по ближней лестнице наверх, чтобы не видеть. Когда дети там, или когда мне голову пробили - это ладно. Но когда взрослые тётки издеваются - это трендец, Ариша. Наша мама во всей красе себя показала. И правильно мама Дэна им сказала. Хабалки и хамки - вот кто они. Им бы впаять пятнадцать суток и школу бы нашу заставить красить, как, помнишь, нарушителей папа пригонял к гимназии нашей первой на исправительные работы".

А ещё через день по интернету Илька прислал скан огромного своего письма. Он писал на бумаге, между делом, а потом просто в штабе отсканировал и мне послал - он так это объяснил.

45 Письмо Ильки

"Аришкин мой несчастный! Я тут опять много думал насчёт тебя, ты наша мученица. Я тебе ещё сейчас напишу. Вспомнилось тут ночью. Когда ещё тебя и на свете не было, и мама нашего папу не знала, она от больницы поехала в лагерь. Не медсестрой -уборщицей. Мама захотела меня вывести на отдых, лагерь-то у раифский заповедника, который она боготворила. И я, пятилетний был в самом младшем отряде. И всё было нормально. Мама убиралась. На полдник были вкусные булочки. Бабушка, тарская татарка, пекла их на весь лагерь. Она маму научила тесто разделывать. Я помню, меня мама часто на кухню брала. Помню как быстро-быстро тесто разделывали бабушка и мама. А потом мама напросилась, чтобы её из уборщиц перевели в воспитатели. Она со всеми была вежливая, особенно с начальником. В медпункте подружилась с фельдшерами. В общем, всячески пыталась произвести впечатление. И на третьей смене она стала в нашем младшем отряде воспитателем. И я помню хорошо, что приезжает девушка. Не практикантка, а просто девушка. Оказывается, она должна была работать в третьей смене на нашем отряде. А мама её место заняла. Но поселили девушку всё равно в нашем корпусе, как раз к маме подселили, а работать девушка стала подменной вожатой. Или не знаю как: в общем, там вожатым полагались выходные и девушка должна была в эти выходные тех вожатых заменять. Девушка была замечательная. Всё равно она часто была с нами - она же жила в нашем корпусе, и особенно в начале в лагере выходные никто не брал. Я очень с этой девушкой подружился. А наша мама её невзлюбила. Мама там устраивала репетиции танцев - мы на лагерный конкурс должны были что-то показывать. А девушка маме помогала. И часто она помогала. Когда была не занята, в столовой всегда нам всё накрывала и масло разносила. А мама злилась. Потому что она часть масла у отряда воровала и относила бабушке, курдской татарке. И тоже с варёной сгущёнкой было. Мама всем на хлеб по чайной ложке клала, если очень просили по две чайные ложки. А девушка всем по столовой ложке на хлеб шмякала. В общем мама начала баллоны катить на девушку. У нас отряд был 5-8 лет. И она начала девочкам рассказывать, какая это девушка плохая, какая она грубая, какая бездельница - всё время проводит в нашем отряде. А ведь это мама её место заняла. Девушка, я думаю, прекрасной бы была вожатой. И мама это понимала. И главное - девушка мешала маме еду в столовке не додавать. А в конце смены девушка тоже взяла выходной, и к ней приехала подружка. Они гуляли по лагерю и на озеро ходили. А мама в этот день как раз тоже собиралась взять выходной и съездить в монастыри, в раифский заповедник. Но маме сказали: вас заменять сегодня некому. И мама в свой неудавшийся выходной такую бучу в отряде подняла. Даже я девушку возненавидел - ведь мы с мамой должны были ехать в заповедник, а мне в лагере за три месяца до чёртиков надоело. Я хотел вернуться во двор к своим казанским друзьям. Сейчас я вообще думаю, что мама и не хотела ни в какой заповедник. Просто решила разыграть это. Она отряду сказала, что девушка их предала. В общем, все возненавидели её, и мы с пацанами в спину девушке бузиной плевались. Причём, я до сих пор не догоняю почему во всех отрядах было по двое вожатых, а у нас - один воспитатель. На следующий день, когда подружка девушки уехала, мы с мамой стали с девушкой ругаться. Я просто сидел и смотрел, и слушал, и ревел. Потому что мама заявила, что за два дня до конца смены она не возьмёт выходной, что девушка дрянь и т.д. и т.п. Мама прям в лицо девушке так и сказала: "Ну и дрянь же ты!" В общем девушка эта в последний день перед отъездом вечером уехала, получила деньги и уехала - у неё же не было отряда, ей не надо было его привозить в Казань. Мама ещё больше взбесилась. Забрала меня из палаты, положила в кровать девушки. Я всю ночь кайфовал - так пахло приятно духами от подушки, я забыл, что так и не съездил в этот чёртов заповедник... Мне было пять лет, я тогда не понимал многого, а сейчас понимаю. Мама, если есть возможность, всегда затравит хорошего человека. Наша мама - спец по травле, спец по скандалу, она как двуликий янус. С пациентами в больнице всегда милая была, на частных вызовах - тем более. А в лагере решила оторваться, отыграться. И да ещё, чуть не забыл. Мама всегда наверх пролезет, она будет унижаться перед начальством, я помню до сих пор как она лебезила перед начальником лагеря, травки ему всё время для чая собирала - у начальника почки были больные, или желудок. И, прикинь, такая тётя вдруг стала женой мента. Да это туши свет-бросай гранату - как говорит твоя Злата. У нас тут солдатики смеются, когда я им так говорю. Э-эх, забыл как ту девушку звали. Простое такое имя, русское. Пока, Аринчик! Не расстраивайся. И помни: твой Дэн никогда не простит нашу маму. Я бы точно никогда не простил. Мужчины намного злопамятнее женщин. Вспомни Графа Монте-Кристо. Я думаю, только ты не обижайся, что Дэн специально стал с тобой, чтобы потом отомстить, бросить. Извини, но это так".

Я не знала, что это за Граф Монте-Кристо. Слышала конечно, Дэн мне даже про эту книгу рассказывал. Надо будет почитать.

46 Хроники конца мая

Всё вернулась на круги своя. Я ходила в школу как зомби. Никого не видела, ни на кого не смотрела. Дэна не было в классе. Чопоров сидел со мной, провожал, разговаривал, шутил. Я что-то отвечала. Чопоров давно перестал покрываться потом. Он был плотный и красивый парень. Спокойный как удав. Я подумала, что всё-таки очень приятно, что, когда все от меня отворачиваются, я не одна. Всеми для меня сейчас были Злата, Макс и Дэн.

Мы шли из школы. Чопоров рассказывал о танцах и о дочке Елены Николаевны, он пытался меня рассмешить рассказами о том, как дочка Елены Николаевны пытается его "охмурить". Рассказ был очень смешной, но смеялся один Чопоров. Он говорил и о каком-то первенстве, где в латинской программе они стали четвёртыми из-за интриг судейства. Я искренне посочувствовала Чопорову. И отметила, что это огромный успех, потому что со мной Чопоров выше седьмого места на юниорских соревнованиях не поднимался, и то не в латиносе, а в вальсе. Тогда вдруг Чопоров начал меня горячо уверять, что просто я чересчур стройная, для латиноса нужны формы - вот мне и ставили не самые высокие баллы. Тогда я очнулась и посмотрела на Чопорова печально:

– - Просто я - самый ужасный отстой, Чопоров. Самая поганая погань и мерзопакостная мерзость, какие только могут родиться.

Чопоров по-моему испугался, и в это своё провожание довёл меня до квартиры, и не уходил, пока не вернулась мама - сидел на кухне и смотрел в окно. Часа два. А я ходила и занималась своими делами, не обращая на него внимания. Я переоделась в халат, помылась, легла в кровать и лежала. И слышала, как на кухне пыхтит и вздыхает Чопров. Когда мама вернулась, Чопоров о чём-то тихо с ней поговорил и ушёл.

Я ходила и к Пропане Ивановне. И стала у неё заниматься лучше, чем в прошлую неделю. Ведь определённость, пусть даже и самая чудовищная, лучше неизвестности...

В пятницу мама всегда приносила распечатку приборов слежения за мной. Она тыкнула мне мои маршруты на карте и сказала:

– - Опять к нему бегала в прошлое воскресение? Всех оббегала.

– - Кого это - всех?
– огрызнулась я.

– - Даже к Максу месяц назад бегала. Ну что ты не успокоишься никак?

– - Кого это всех я оббегала?
– зло повторила я, я хотела ругани, я ненавидела маму.

– - Ну не всех...
– стушевалась мама.
– На этой недели опять бегала только к Дэну. Человек в институт поступает. А ты всё к нему бегаешь. Зачем?

– - Я хотела к нему перебраться. Я просилась остаться жить у него, или хотя бы ночевать. Но он меня выгнал. Выставил из квартиры.

– - Арина! Ты сошла с ума.

– - А ты, мама, не сошла с ума?

– - Почему? Я разве бегаю по мужикам?

– - Хуже.

– - Что же я делаю? Меня все уважают, между прочим. Весь город! А о тебе, между прочим, Злата слухи распускает.

– - Да и пусть, так мне и надо. Мама! Дэн прогнал меня из-за тебя.
– - И я положила на стол, поверх распечатки моих маршрутов, заявления, которые дал мне Дэн.

Мама на удивление быстро поняла, что это. Она вскочила из-за стола и разорвала их в клочки

– - Мама! Зачем ты втянула в это безобразие ещё тётю Лену?! Зачем?!

– - Я никого не втягивала.

– - Ты хочешь сказать, -- начала я, как обычно начинал папа на допросах.
– Ты хочешь сказать, что тётя Лена Монахова по своей инициативе написала то, чего она в принципе видеть не могла, потому что была в актовом зале.

– - Она всё видела, -- ощерилась мама.
– Она написала правду.

– - Что ты мелешь?
– сказала я спокойно.
– У меня есть свидетельства, что было у кабинета директора на первом этаже.

– - Да?
– мама стала озираться по сторонам как воришка пойманный за руку.

– - Да. Ты как моська улепётывала из кабинета на первый этаж. От мамы Дэна бежала, от правды, по ходу поливая её грязью.

– - Чьи свидетельства? Этой идиотки, возомнившей себя чёрт знает кем, потому что имя её деда написано на мемориале?

– - Имя их деда высечено на мраморе. Они тут бог знает с каких времён, в отличие от вас с папой.

Мама открыла рот.

– - Подожди. Не перебивай. Дай сказать, -- приказала я маме жёстко, как папа на допросах.
– - И это не мама Дэна, понятное дело, свидетель. Мне Илька всё рассказал. Написал письмо. Он показал, что никакой тёти Лены не было в тот момент рядом с вами. И я положила на стол распечатанное письмо Ильки: маленькое, где он рассказывает о том, что видел. А когда мама, лишь пробежавшись по буквам, порвала и эту распечатку, я положила большое письмо Ильки.