Чосер

любовной страсти. Во сне Чосеру являются бог и богиня любви; бог пеняет ему за описание

любовных несчастий, богиня же поручает ему создание надгробного плача по страдалицам, покинутым возлюбленными или погибшим от любви. Чосер вновь переиначивает старые и

всем известные истории, приспосабливая их для своих современников. Уже одно это

связывает “Легенду” с куртуазной поэзией, для которой подобный сюжет был material prima16. “Легенда” во всех отношениях являлась поэмой заказной. Точно такой же заказ

16 Первостепенен (лат.).

выполнил и Джон Гауэр своим “Confessio Amantis”17, в которой любовные истории взяты в

изящное обрамление, – описание встречи поэта с богом и богиней любви. В поэме Гауэр

даже упоминает обстоятельства полученного заказа: поручение поэту дал Ричард II, когда

они вместе с ним плыли по Темзе: “…призвав на свой корабль, дал мне заданье это”. Такое

совпадение по времени и смыслу произведений, задуманных крупнейшими поэтами эпохи, не случайно и указывает на несомненность заказа. В “Исповеди влюбленного” Джон Гауэр

передает к тому же и послание Чосеру от богини любви: Приветствуй Чосера, когда случится встретить,

Он ученик мой и любимый мой поэт.

То есть между двумя поэмами, на одну и ту же тему наблюдается как бы искусная

игровая перекличка. Намеренный выбор Гауэром для своей “Confessio” английского языка

также изобличает влияние на него Чосера – впервые он издает большое произведение на

местном наречии (используя к тому же восьмисложную строфу чосеровского “Храма

Славы”), на что Гауэра явно толкнул пример Чосера и его значительный успех. Включенные

Чосером в поэму легенды были, по-видимому, сокращены для устного чтения, а текст

содержит ряд отсылок к придворным играм и ритуалам. Таковым, к примеру, является

чудесный панегирис маргаритке – культ этого цветка при дворе был заимствован из

Франции. Уже высказывалась догадка, что “ladyes nyntene”, девятнадцать дам, составляющих свиту богини любви, – это кавалерствующие дамы, удостоенные ордена

Подвязки ко времени создания поэмы. Об устном предназначении поэмы говорит и

своеобразие ее юмора, как нельзя лучше подходящего для устного воспроизведения: Как учит вас изложенный пример,

В любви нет места вере,

Верьте только мне.

Намек на декламацию поэмы можно усмотреть и в одном из шутливых авторских

отступлений:

И если в зале сем коварству место есть,

То и коварные любовники найдутся.

В общем, текст поэмы дает нам твердые основания считать Чосера любимым поэтом

королевского дома.

Точная дата создания поэмы неизвестна, но косвенные свидетельства указывают на

время между написанием “Троила и Хризеиды” и “Кентерберийских рассказов”.

Идеей поэмы Чосер словно бы намеревается искупить грех описания неверности

Хризеиды в более ранней его поэме. “Кентерберийские рассказы” предвосхищены здесь

использованием десятисложного куплета, которым Чосер манипулирует с уверенностью и

изяществом, которые являлись потом недосягаемым образцом для поколений английских

поэтов; форма эта идеально подходит как для передачи энергичной разговорной речи, так и

для воспроизведения прихотливой ритмики внутренних монологов. Соединение многих

разнородных легенд под рубрикой единой темы также является доказательством врожденной

склонности Чосера к многоголосью и разнообразию, лежащей в основе его творческой

манеры. Как и “Кентерберийские рассказы”, содержащие множество повествований от

разных лиц, так и “Легенда о Добрых женах” есть сборник, объединяющий самый

разнообразный материал – от мифа о Филомеле до более чувственной и сладострастной

17 ‘‘Исповедь влюбленного” (лат.).

истории Клеопатры. Все они заключены в единую рамку: старые истории в новом

обрамлении, что изобличает сходство с другими артефактами того же периода, такими как

Евангелия, привычный текст которых вновь и вновь воспроизводили и иллюстрировали

средневековые писцы. К тому же Чосера, видимо, увлекала возможность впутать в сюжет

новые детали и, дав новые подробности внутри единой сети, сделать нечто, сходное со

старинным англосаксонским плетением. Разнообразны здесь не только сюжеты легенд, но и

детали, и частности – возвышенный плач вдруг прерывается непосредственным обращением: Ты проиграл, Ясон! Погибель ждет тебя.

А в скрупулезно соблюдаемую последовательность рассказа вклинивается отступление

– досадливый отзыв о предшественниках:

А тот, кто хочет знать о спутниках его,

Пусть обратится к скучным Аргонавтам18.

Как и два его великих последователя, Чарльз Диккенс и Вильям Шекспир, Чосер умеет

с легкостью, в пределах одной фразы или строфы, переходить от стиля высокой трагедии к

самому низменному комизму, не теряя ни нити повествования, ни полного контроля над ним.

Он великий мастер неоднородности, стиля, который Диккенс называл “беконом с

прожилками”.

Нигде это качество не проявляется столь явно, как в прологе “Легенды о Добрых

женах”. Пролог сохранился в двух вариантах, обычно именуемых “вариантом F” и

“вариантом д”. Последний, по-видимому, был написан после смерти королевы Анны, последовавшей летом 1394 года: из текста, должно быть, из уважения к трауру короля, убраны все упоминания имени королевы, “миледи” превращаются в “Альцесту”. Смерть

супруги так тяжело отразилась на короле и повергла его в такую скорбь, что он даже

приказал разрушить замок Шин, в его сознании связанный с супружеским счастьем так