Чудесные рисунки боярышни-актрисы

Мира справится, в этом Владимир не сомневался. Она слышит этот мир, видит его, чувствует сердцем. И уже никогда не перестанет видеть, слышать и чувствовать как-то иначе. А как силу примет, и вовсе станет его частью. И от ее воли будет зависеть, течь реке чистым ручьем или превратиться в болото, а от настроения — солнечным будет день или дождливым. Она будет встречать каждую новорожденную душу и провожать каждую умершую. Не буквально, конечно, но…

Наследство это — тяжелая ноша. И Миру… жаль. Он-то всяко будет рядом, не бросит. Но что он может, если даже дерево увидеть не способен? С миром ей придется управляться самой.

— О чем задумался? — спросила Мира.

Они уже вернулись в Лукоморье. И шли, неспеша, через лес к дому. Стемнело, но Владимир дорогу помнил хорошо. Силы ведовской для освещения и отпугивания комаров и прочей мошкары хватало с избытком.

— О тебе, — ответил Владимир.

— О том, что принимать такое наследство тяжело? И… ты меня жалеешь?

Он споткнулся о какой-то сучок, торчащий из-под земли.

— Ты… мысли мои читаешь, что ли?

Странно даже не то, что у Миры проснулся дар менталиста. Владимир предполагал, что мир этот сделает из нее весьма сильную ведьму. Странно то, что она сквозь щиты пробилась, причем так, что он этого не заметил.

— Нет, — вздохнула Мира. — Я это знаю. Не спрашивай, откуда. Я не понимаю, как. Честное слово.

— Верю. — Владимир крепче сжал ее руку. — Ты чувствуешь это место, оно и делает тебя сильнее. А я, и правда, только сейчас понял, какую ответственность ты принимаешь вместе с наследством.

— Хочешь, чтобы я отказалась?

— Наверное. Это эгоистично, пожалуй. Но мне хочется одного, чтобы ты была счастлива. Здесь, в Лукоморье, или в ином месте, но счастлива.

Они вышли из леса, и Мира остановилась.

— Не хочу возвращаться. Спустимся к морю? Я, наконец, расскажу тебе всё.

Прохладно. И это не проблема, Владимир и теплом окутает, сила ведовская плещется через край. Матушка волноваться будет. Но она поймет, да и они с Мирой уже не дети. Красибор… Плевать.

Мира хочет рассказать… всё? Внутри шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие.

Они спустились по тропе — пологой, удобной. Она словно сама легла под ноги. Владимиру казалось, что обрыв здесь крутой, и кроме лестницы спуска нет, но…

— Я откажусь, Володя. — Мира присела на черный камень, одиноко торчащий на берегу. — От наследства. Ты, наверняка, знаешь, как это сделать официально. Пусть назначают отбор… или как еще… В общем, пусть Лукоморье выбирает новую хранительницу.

Неожиданно. Или нет? Владимир был уверен, что понимает Миру. И знает ее хорошо. Его Любомира никогда-то от трудностей не бегала. Она могла взять ответственность. И хотела! Так что произошло? Что ее так напугало?

— Не спросишь, почему? — поинтересовалась Мира.

Смотрела она на море, что тонуло во тьме. Или на небо, усыпанное звездами. Владимир свет погасил, чтобы ничто не мешало любоваться тьмой. И кто бы мог подумать, что у ночи столько оттенков…

— Ты сказала, что расскажешь всё, — ответил он. — Так зачем спрашивать?

— Помог бы. — Владимир отчего-то был уверен, что Мира улыбнулась, причем грустно. — Поддержал бы беседу. Ну да ладно. Володя, я, как хранительница, должна отставить наследницу. То есть, родить дочь. Но я — последняя женщина в роду Загорских.

Он не сразу понял, о чем она говорит. Даже подумалось, что дело в каком-то глупой клятве, и что детей она не хочет вовсе. А Мира добавила, так и не дождавшись его реакции:

— Я бесплодна.

И сжалась, сгорбилась, закрыла лицо руками. Но не заплакала. Слезы Владимир тоже почувствовал бы, как чувствовал сейчас ее горе, ее боль.

Как же просто было утешить маленькую девочку, найденную в лесу! И что ему делать сейчас, когда слов утешения попросту нет? Чтобы он ни сказал, что бы ни сделал, совершить чудо для нее он не в силах.

Владимир коснулся даром ее эмоций, забирая боль, а взамен посылая спокойствие.

— Володя, прекрати, — выдохнула Мира.

— Что? — растерялся он.

— Ты успокаиваешь меня даром. Ты всегда так делаешь, верно? Не надо. Обними, если можешь. Если нет, уходи…

Уходи?! Да она с ума сошла, если решила, что он ее бросит. И вот права была матушка, ему бы меньше сдерживаться.

Владимир обнял Миру отчего-то неуклюже.

— Не всегда, — возразил он. — Зато мне всегда хочется обнять тебя и не отпускать. Никогда. Это все твои… тайны?

— Пожалуй, — ответила Мира, помолчав. — Может, есть и еще, но я о них не помню. Они не имеют значения.

— Выходи за меня замуж.

Она обвила руками его талию, прижалась. И голову на плече устроила.

— Ох, Волька… И это после того, что я сказала? У меня не будет детей. Я не смогу родить тебе наследника. Или наследницу.

— Переживу. Племянница вот есть, дочка Влада. И еще будут. Захочешь, так сироту возьмем, в воспитанники. Или вот… девочку. Вырастишь будущую хранительницу Лукоморья. Любаша, милая, ты только не плачь. Ты пойми, я тебя люблю. Тебя одну. Мне без тебя жизни нет. Ты вольна решать, я не принуждаю…

Она не плакала. Тихонько вздыхала и жалась к нему, как потерянный котенок.

— Ты же поэтому отказывала? — Владимир не отступал. — Так вот, больше нет причин сбегать и прятаться. Выходи за меня, Любаша.

— Выйду, — пообещала она тихо. — И, может, ты прав… Отказываться сейчас… нельзя. Многое надо исправить. Но я могу вырастить девочку… если ее выберет Лукоморье.

Над морем взошла луна. Звезд на небе поубавилось, они утонули в ее свете. Зато на воде появилась красная дорожка, и она золотела на глазах.

— С чего ты, вообще, решила, что бесплодна? — Владимир все же задал этот неприятный вопрос. — Заключение лекарей?

— Так хочется соврать, что это из-за болезни, — произнесла Мира, помолчав. — Но не буду. Правду скажу.

Владимир чуть умом не тронулся, слушая ее короткий сбивчивый рассказ об изнасиловании и беременности, закончившейся выкидышем из-за ведьмовского зелья.

— Имя, — едва выговорил он, с трудом справляясь с гневом.

Хотелось убивать. Или хотя бы разнести что-нибудь. В прах.