Чжунгоцзе, плетение узлов

— Отец настоятель всех монастырских старцев важнее, беги!

Конечно, его отчитали, а после и старцу досталось. И от старца Нежате вернулось, мол, почему не сказал, что важный заказ выполняет?

***

Тогда у Нежаты и зародилось желание уйти из этой обители, суматошной и бестолковой. Сначала он закончил Евангелие, потом пришел новый заказ, а на зиму глядя не стоило уходить. Рождественским постом его постригли в рясофор.

Однако все же благословение отца Авраамия (а следом и старца Феодула) оказалось настоящим благословением, и следовало его исполнить. Словом, Нежата сбежал. Это было весной 6739 года[7] от сотворения мира.

В Смоленске он познакомился с юношей по имени Гавриил — помощником купца, плывущего с товаром в Киев. Нежату взяли на ладью, и он благополучно добрался до Киева, поклонился Печерским святым, хотел остаться там пожить, но Гавриил отыскал его и буквально заставил плыть с ними дальше.

При невыясненных обстоятельствах, однажды причалив к берегу, ладья, на которой плыл Нежата, опустела. Он проснулся утром, а вокруг никого нет. Сошел на берег, искал хоть кого-то, но не нашел, а когда вернулся, ладьи тоже не было. Он растерянно побродил по воде, оглядываясь и не узнавая пейзаж вокруг. «Наверное, это новые причуды моего странствия», — только и оставалось ему подумать. Он развернулся, чтобы подняться на берег и осмотреться, и…

[1] Цзя И, «Ода памяи Цюй Юаня».

[2] Цзя И, Ода памяти Цюй Юаня».

[3] Шичень — примерно равен двум часам.

[4]?[ yi ] — И — значит один, первый — детское имя Юньфэна. «Сяо» просто значит «маленький». Эту приставку к имени могли использовать только очень близкие старшие по возрасту люди, видевшие, как человек рос. Называя своего взрослого сына этим именем, матушка подчеркивает, что для нее он все еще такой же неразумный малыш, да и ведет себя так же.

[5] Банан в китайской поэзии считался символом одиночества.

[6] 1230 год по Р.Х.

[7] 1231 год.

Глава 7. Встретить друга, прибывшего издалека, разве это не радостно?

В начале прошлого года — третьего года эры правления Шаодин — сюцаю Ао следовало сдавать экзамен, но он отказался отправиться в столицу, и все вокруг были поражены и недовольны его поведением.

Ао Юньфэн по-прежнему или даже еще больше, чем раньше, любил гулять в окрестностях городка и, любуясь течением реки Сянцзян и видами горы Юэлу, читать вслух любимые стихи Ли Бо:

Из синевы небес ты смотришь вдаль,

В душе разлука горечью сидит.

Травинкам не понять твою печаль,

Цветам одна забота — расцвести.

Меж вами туч и гор слои, слои,

Пространство зову не преодолеть.

Уходят весны, осени пришли…

Так долго ли еще душе болеть?![1]

Однажды, отправившись на прогулку, он задержался. Уже вечерело. Вдруг в зарослях у реки померещилось движение. Юньфэну стало любопытно, что там, и, спустившись к берегу, он увидел человека, смортящего на воду, в чьем облике неуловимо читались растерянность и неуверенность. Ао Юньфэн почему-то подумал, что стоит помочь незнакомцу рассеять сомнения и окликнул его. Тот обернулся… и оказался тем юным странником, который привиделся ему на пути из Линьаня.

Они долго с удивленьем смотрели один на другого и медленно осознавали, что узнали друг друга. Что та встреча не была видением или фантазией.

— Ни ши шэй? — спросил Ао Юньфэн. — Ни цзяо шэнма минцзы?[2]

Нежата чуть пожал плечами. Он не понимал ни слова. Собственно, Ао Юньфэн на это и не надеялся. Чудом уже было то, что они встретились на самом деле, а не во сне, не в болезненном бреду. Он указал на себя, медленно повторяя:

— Уо ши Ао Юньфэн. Ни ши шэй? Уо цзяо Ао Юньфэн. Ни цзяо шэнма?[3]

— А, — Нежата, кажется, понял и отозвался: — Я Нежата, меня зовут Нежата.

— Не Чжада? Дуо цикуайдэ минцзы… Не Чжа-да? Чжэ цзэнмэ се да? Уо минбай, ни бу чжидао[4], — он вздохнул. Так странно: встретить родственную душу и не иметь возможности поговорить с этим человеком. Воистину Небеса жестоки! — Цзуо ба. Уо сон ни хуэй цзя[5].

Нежате ничего не оставалось делать, как пойти за ним. Тем более, этот юноша ему казался достойным доверия. Он был рад встретить его снова. Ао Юньфэн же с трудом мог поверить, что опять видит этого чужеземца, он держал его за руку, опасаясь, будто видение рассеется, и заглядывал в прозрачные глаза цвета осенней воды.

Ао Юньфэн так сиял восторгом, когда вернулся, что матушка и жена ничего не посмели сказать ему: мол, кого притащил? Голодранца какого-то диковинного… У матушки эти слова застряли в горле, когда она увидела счастливое лицо сына. Пускай его, лишь бы занятия не забывал. Ишь, привел чудо какое…

Нежате согрели воды, он помылся. Ему подошла старая одежда Ао Юньфэна, только немного пришлось подшить рукава и подолы.

Ао Юньфэн решил поселить Нежату в своем кабинете. Собственно, это было единственное свободное помещение. Туда принесли ужин. Двое молодых людей остались одни за столиком, уставленным разными закусками. Нежата не сразу приловчился есть палочками, потому Ао Юньфэн, желая поухаживать за ним, взял кусочек жареной свинины и хотел положить в его тарелку. Но Нежата замотал головой и прикрыл свою плошку с рисом ладонью. Он помнил, что, когда он был в Киеве, шел Петров пост. Он не знал, как теперь определять дни недели и месяцы, и решил все время поститься, тем более, в монастыре он к этому привык.

— Ни бу чи жоу?[6] — удивился Ао Юньфэн. — Ни бу чи жоу, цзо и ни кэйи бэй чэнвэй Чжайдао! Уо гэй ни ци гэ минцзы Чжайдао. Ни ши Не Чжайдао, ни минбай ляо ма?[7]

Не сказать, что Нежата что-то понял, но постепенно догадался, что теперь этот юноша будет звать его Чжайдао, Чжай-эр, а остальные его станут называть Не-сяншэн.

***

Итак, они были рядом, но не понимали друг друга. Они объяснялись жестами, рисовали что-то на бумаге, однако по-настоящему поговорить у них не получалось. Иногда один из них забывался и начинал вдруг что-нибудь оживленно рассказывать (чаще всего это бывал Юньфэн), а второй внимательно слушал, ничего не понимая, имея возможность только по интонациям и по выражению лица судить о настроении говорящего.

Слушая журчание этого шелкового языка, Нежата часто думал, зачем он сюда попал, чем может помочь, потом что ему отчетливо виделась необходимость помочь. Он видел: несмотря на то, что у его нового друга есть все — дом, заботливая матушка и красивая жена, — он одинок и не чувствует себя счастливым. Может быть, потому что ищет большего? — думал Нежата. Ищет, но не знает, где найти.

И ничего не знает о милостивом Творце мира, об искупительной жертве Его Сына.

Юньфэн же чувствовал в Нежате гораздо больше внимания к себе, чем даже у матушки или у Сюэлянь, но ничего не мог ему рассказать, ни о чем расспросить. Это непонимание казалось томительным для них обоих. Нежата не мог не молиться о разрешении странной ситуации. И вот однажды ему приснился сон.

Ему приснилось, будто он проснулся в келье отца Авраамия. Проснулся и в предрассветном сумраке почувствовал движение. Он сел на постели и увидел своего любимого старца в обычной его одежде — потрепанном подряснике, чиненой-перечиненной вотоле. Он точно собирался куда-то уходить, и Нежата поспешно кинулся к нему, чтобы задержать.

— А, Нежатко, ты проснулся, — в голосе монаха слышалась улыбка. — Как ты, чадушко?

— Я очень скучаю по тебе, отче, — ответил Нежата, падая перед ним на колени и утыкаясь в его одежду лицом. — Мне так не хватает тебя, твоих наставлений, твоей любви… А сейчас я встретил человека… Мне кажется, ему нужна моя помощь, но мы ни слова не понимаем. Я ничего не могу, только молиться.