Цитадель

Эта наука не прошла для меня даром или не вышла каким-то обманом. В разные чудеса я не верил и подходил ко всему со своей стороны.

Учителю это особо не нравилось, но он терпел меня только за то, что я упорно трудился и добивался того, чего хотел понять или достичь сам. Там же я начал осуществлять свои первые выходы в свет вне всякого отравления организма и без всяческих вспомогательных средств.

Моя наука сама меня нашла. Так я могу констатировать то, что тогда происходило со мною и всецело с теми, кто обучался рядом.

Я почему-то стал понимать больше, ощущать невидимое и определять его для себя в степени необходимости или, наоборот, отрицательности.

Мой ум и мозги начали наполняться чем-то, от чего кружилась голова, а земля под ногами ходила ходуном.

Как объяснял нам это учитель, это были всеобщие людские знания, собранные нами для воплощения их в наших телах.

Скупость слов учителя не давала возможности разыгрываться какому-то воображению и осознанию такого же происхождения. Она давала возможность развиваться самостоятельному уму и сосредотачивать узнанное где-то в глубинах самих мозговых ростков.

Снисхождение к ученикам было самое минимальное, наказание строгое, а невосприятие выражалось изгнанием.

Из всех собранных к следующей стопе обучения нас осталось совсем мало.

– Вы избранные, - говорил учитель и указывал сначала на нас, а затем куда-то в небо, обозначая его божеством Огня, - вы, избранные им, - дополнял он, - и будете служить ему вечно. До тех пор, пока будет служить сама Земля и все то, что на ней произрастает.

Так и шло мое поочередное взрастание от одной стопы к другой аж до самого верха, что обозначался достижением вершин самопроизвольного обучения генополюса.

Это слово я почерпнул из своего языка и так обозначил по-своему в своей памяти, ибо, как и говорил, придавал всему свое значение и определение.

И вот, наконец, наступил тот день и час, когда мы достигли тех самых вершин и пришла пора заканчивать обучение, переходя непосредственно в саму жизнь.

Нас распустили и каждый начал заниматься своим, как и до того.

Вначале все то показалось мне просто не понятным, но затем, покопавшись в своем уме, я понял, что так и должно было быть с самого начала.

Жизнь надо устраивать так, как она существует, а саму суть проводить в ней как того достигнет сам ум, слагающийся во времени и воцаряющийся на века в самой душе.

Так я понял свое самое первое предназначение и вернулся к своим, определяя для себя свою же позицию поведения.

Я распрощался со всеми и от души поблагодарил учителя.

– Иди, - просто сказал он мне на прощание и указал путь рукой, - там есть те, кто в тебе нуждается и там будут те, кто не победит себя, но победит твое тело.

То были первые и последние для меня пророчества, и они, как известно, сбылись.

Но тогда, меня это не смутило, и я зашагал быстро, и смело навстречу своей новой волне ума, и навстречу своей собственной, поневоле избранной судьбе.

Вначале я возвратился к. моему сотоварищу, с которым меня связывала давняя дружба.

Решил оттуда повести свою дальнейшую жизнь и оттуда же провозглашать свои первые цитаты.

Так я обозначил свои высказывания и указал во времени на то людям другим.

Собравшись с силами, имею в виду мысленными, я начал свое дело. А состояло оно вот в чем.

Время от времени люди обустраивали себе небольшие празднества.

А так, как им извечно была нужна простая задушевная речь на будь-каком торжестве, то нужен был кто-то, кто сумел бы это сделать наилучше.

Вот этим делом я и занялся. Уже позже в веке последующем и даже более того окрестили мою деятельность тамадой.

Но тогда, то было мое первое зачинание, мое первое сочинительство и мой первый среди людских голов успех.

Расскажу по порядку, как все то зачиналось.

Прибыв к своему давнему знакомому, я вначале не понял, чем он занимается в толпе людской.

Как оказалось впоследствии, он разводил тех самых одиноких четвероногих тварей, что в детстве я оберегал, тренировал их ум и давал различные представления.

Этим-то я и воспользовался. Его часто приглашали то туда, то сюда и, естественно, я шел вместе с ним, так как жили мы пока совместно и вместе хозяйство небольшое вели, дань поочередно отдавая тому самому вельможе, что мне опротивел с детства.

Пока он занимался своими приготовлениями на тех празднествах, я над своим делом трудился. Собирал речью своей небольшой круг людей и ославлял кого-то, отчего толпа собиралась затем побольше и

вскоре перерастала в толчею вокруг слова моего.

Всем хотелось услышать, как я то делаю и всем же хотелось посмеяться над кем-то.

Далее наступал черед моего друга, и я любезно приглашал всех на его представление.

И люди, повинуясь моему слову, шли к нему и приветствовали, стоя уже вокруг него.

Так вот мы и трудились с ним бок о бок, можно сказать.

Но дружба и работа наша совместная все же вскоре распалась. Завидел мой сотоварищ, что возле меня толпа больше охоче собирается, нежели возле него. И потому, сказал мне, что работать совместно больше не будем.

– Пусть, каждый из нас сам по себе состоять будет,- так он сказал мне, да на том и расстались.

Я не особо пожалел об этом и вскоре нашел новое пристанище.

Поселился уже сам, никого не стесняя и то самое хозяйство не ведя. Всего мне хватало, так как люди обо мне знали, ко мне шли за речью какой и, конечно, все необходимое приносили.

Но тут беда другая подступила. Не понравилось такое моему вельможе.

Чем ты оброк мне будешь давать?
– спросил он меня сурово.
– Своими объедками?

Надо сказать, что ко времени тому тот вельможа уже говорить немного обучился и хотя трудно, но понять его можно было.

Отец его, главный из вельмож всех, уже помер, и потому мне в том месте проживать можно было. Не знал я тогда, что тому ответить, но сказал так.

– Знаю, что оброк должен быть, но где его взять, если хозяйство не веду сам.