Цитадель

Так возникла первая в том царстве школа, где я трудился и первые мои ученики, выпустившись, по земле пошли.

– Пусть, идут и людям про все ведают, - так сам царь говорил, в окно глядючи, - глядишь, скоро весть о них пойдет, и станут к тебе другие идти из краев заморских и земель иных. Может, мы так торговлю наладим и создадим единый путь, по которому вся торговля вестись будет. От царства к царству, от одного к другому человеку. Мир тогда наступит и войны не будет. Всем будет всего хватать на земле и на чужое жадно глядеть не будут

Так рассуждал тот царь, и я с ним порою соглашался. Многие мысли у нас сходились, но во многом также и расходились.

Но, конечно же, сдерживал я себя, так как не мог царскую волю пересилить и потому терпел все и просто трудился для себя, умом еще больше обрастая и крепче в жизни на ногах укрепляясь.

Встал я вскоре и сам богачом. Царь велел за обучение мое людям нести всякое добро.

Потому, быстро я озолотился от всего и стал воистину богат. Правда, от того, что мне приносили, царь свое отщипывал, но все же хватало и, как говорят, с достатком.

Работа моя учительская мне нравилась. Никто мною не понукал, разве что царь иногда призовет, да совет какой спросит.

Был я и вроде этого у него.

Как-то сказал он мне рассказать свою историю с теми знаками на спине и груди, что до той поры меня среди людской толпы определяли.

Пришлось поведать и царь долго думал над тем. Потом сказал:

– Может и не нужно того делать было, да ты сам виноват. Сам же и напросился. Мог и погибнуть, если бы до меня или кого другого та слава дошла. Это вельможа так поступил. Я бы поступил иначе. Раб должен на господина трудиться. Так Богом определено и все другое отрицаемо.

Хотел я ему ответить, но не стал. Забоялся за свою судьбу, честно говоря. Потому, стерпел все те рассуждения и тихо удалился в стены свои учительские.

Гнев все же во мне нарастал иногда и выход ему давал я, на своих учениках отражаючи.

Злило меня, что они многого не понимали и только головами согласно кивали в знак угоды моим словам. Лупил я кое-кого из них, и весть та до самого царя дошла.

– Так не поступай, - сурово предупредил он меня, - люди перестанут деньги платить за обучение и сынов присылать не станут. Так вся задумка рассыпется. Иди и больше не твори того.

Понял я свою ошибку и больше не умиротворял свою жажду злости на учениках. Выбрал для дела того одно животное и по его спине все время лупил, когда злость та подступала.

Но спустя время отпустил и его, понимая, что то еще хуже выглядит, нежели то, что свершал.

Решил я тогда злость всю свою унять и принять жизнь такой, какая она есть.

Не искать особо справедливости в деле каком, а смотреть просто на жизнь своей стороной и своим умом все то оценивать, другому же не мешать и свое не вталкивать.

Так я сам по себе на вторую ступень своего развития шагнул и на том моя личная школа закончилась.

Переходила она жизнью в другой отрезок и обозначалась, как возрастание.

А шел к тому времени мне уже тридцатый год, что по тому периоду считалось довольно прилично по возрасту и самому складу ума людского.

Многее было мной пройдено и многое узнано для себя.

Но еще больше оставалось не узнанного и не осознанного. И я торопился. Торопился жить, торопился учить и самосовершать что-либо.

Не все у меня гладко получалось и много трудов моих, словесно записанных, было мною же по ветру пущено.

Не знаю, может, кто и собирал то все

подле меня в минуту расстройства моего будучи, но я к тому выброшенному уже больше не приемлил и всяк наказывал того, кто его обратно подносил.

– Выбрось то, - говорил я ему, - не все там правильно состоит. То мои мысли идущие. Они не совсем правильны для жизни вашей и совместно моей. То лишь становление ума моего.

Не знаю, подчинялись ли они моему слову и исполняли ли все так, как я говорил. Но я тех листков своих, по ветру разбросанных, больше не видел, а то, что считал достойным - подле себя и сохранил.

Видно история сама распорядилась по-своему, и кое-кто узрел в моем раннем писании для себя что-то и потому, донеслось в годах непонятное, исковерканное и изведенное просто другими.

Не хочу сказать, что то я оправдываюсь перед всеми, чрез века пройдя.

Но хочу просто сказать или показать, что не одним мною некоторое писано и не совсем точно даже

написанное когда-то лично мною мое же отображает.

Повторюсь еще раз, это были мои первые взрослые годы и первое восхождение творческого ума.

Как видно из мною же рассказанного, жизнь моя не совсем гладко происходила.

Многое приходилось претерпевать и одолевать, самому себе приказывая идти дальше вперед и догонять уходящий от земли ум.

Так было тогда и так кому-то было необходимо. Возможно, поэтому остается многое неизвестно и не опознано до настоящего времени. Но не совсем об этом хотел сообщить вам сейчас.

Заканчивая свою короткую молодость, я так и не успел обзавестись семьей и знаниями другого рода. Не было для того времени и всего прочего недоставало.

Считал я всегда, что семья должна жить достойно и что дети не должны помирать с голоду, или от болезни какой, ветром солнечным занесенной.

Знал я дело целительское, но мало им пользовался. Понимал, что если буду заниматься им, то времени на другое доставать не будет.

Потому, оставался один и жил беспечно, не заботясь о завтрашнем дне и для себя лично ничего особого не воздвигая.

Царь как-то спросил у меня о том же, и я ему ответил.

– Не могу, царь, того делать. Богом мне завещано творить другое. Это главное в моей жизни и всякого того, кто со мной соприкоснется.

Смотрел царь на меня с удивлением, но так и отпускал, ничего не говоря.

Видно у него были свои мысли по тому поводу, и он ими, судя по всему, гордился, усмехаясь про себя и довольствуясь самим собой.

Что ж, каждому свое. Так я говорил и говорю то же многие годы спустя.

Ничего в самой сути жизни не меняется. Она остается вечной и незыблемой, как сам космос и его настоящее обозрение для людей.