Далекие журавли

Да, с давних пор моим желанием было как можно скорее стать взрослым. При случае я всегда прибавлял себе пару лет и носил сапоги на высоком каблуке. Поэтому когда семнадцатилетний Роберт поинтересовался однажды, сколько мне лет, я ответил: шестнадцать. Он поверил и взял меня с собой на работу в поле помощником.

Было начало июля. С восхода солнца и до позднего вечера мы окучивали картофель. К концу дня у меня страшно ныла спина и гудели руки, я с трудом передвигался.

— Привыкнешь, — утешал меня Роберт. — Через два-три дня это пройдет.

Зарплату мы получали каждую субботу. Никогда в жизни я не зарабатывал столько денег! То была внушительная трехзначная цифра. Но главное — давали есть. Утром и вечером — кипяток, сколько хочешь. На обед щи, правда без глазков жира, но зато в них было несколько мелко нарезанных кусочков картофеля. И еще мы ежедневно получали шестьсот граммов лепешек из жмыха, испеченных на растительном масле. Прямо объедение.

Кроме кухни, склада и других надворных построек здесь стояли два длинных дощатых барака для ночлега, один для женщин, другой для мужчин. Солома служила нам подстилкой и подушкой. Холодными ночами мы укрывались верхней одеждой.

В нескольких километрах находились фруктовые сады, до недавнего времени принадлежавшие помещикам, а теперь ставшие государственным достоянием. Каждый вечер у костра собирались подростки и пекли на огне зеленые фрукты.

— Сумасшедшие, они же могут заболеть холерой, — сказал как-то Роберт.

— Ничего страшного, — возразил я. — Жар убивает бациллы.

— Со сторожем тоже шутки плохи. На прошлой неделе, говорят, кому-то достался заряд мелкой дроби в одно место…

— Ты прав, — поддакнул я. — Лучше подождать еще несколько дней, появится картошка.

…Было около полуночи, костры давно погасли, и все погрузилось в глубокий сон. Вдруг какой-то шорох разбудил меня. А может, это был чей-то голос? Вначале мне показалось, что звуки исходят издалека. Когда же остатки сна окончательно улетучились, я затаил дыхание и услышал, как кто-то прошептал у самого уха:

— Витя, Витя, возьми!

Кого это, черт побери, принесло сюда глубокой ночью?

Возле моей головы через щель в деревянной стене просунулась чья-то рука. И снова тот же шепот. Теперь явственно можно было различить девичий голос:

— Витя, на, возьми!

— Что я должен взять?

Быстро повернувшись, сунул руку туда, где шуршала солома. Мои пальцы нащупали два теплых испеченных яблока.

Кто же это мог быть? Девчонок здесь много. Но за три недели, что я работаю в совхозе, почти ни с кем из них не обмолвился и парой слов. За день так намахаешься тяпкой, что не очень-то после этого тянет на разговоры.

По утрам бригадир выделял каждому из нас два ряда картофеля для прополки и окучивания и… начиналась настоящая гонка. Через определенные промежутки времени он давал команду на перекур. Однако не проходило и пяти минут, как снова раздавался его строгий голос: «За работу». Нещадно пекло солнце, пот катился по спине, капал с лица. Двое парней не успевали носить в ведрах питьевую воду.

Ночное происшествие за напряженной работой забылось, но вечером я внимательно оглядел сидевшую у костра группу молодежи. К моему сожалению, девчат среди них не было. Я лег на свой соломенный лежак и тотчас уснул.

Среди ночи я снова вдруг почувствовал легкое прикосновение и нежные толчки в плечо.

— Витя, вот возьми! — раздался знакомый голос, и два душистых яблока покатились к моему плечу. Прежде чем я успел опомниться, моя добрая быстроногая фея исчезла.

В легенде о грехопадении Ева срывает яблоко с запрещенного древа и дает его Адаму. Но в том райском саду не было сторожа с заряженным ружьем. К тому же Еве не надо было выбирать одного из полсотни парней и тайно выяснять, за какой щелью в деревянной стене спит этот ее избранник.

На следующий день я начал усиленно наблюдать за девчатами, во время обеда старался быть поближе к ним. Но ни одна из них не удостоила меня даже взглядом. Интересно, придет ли она снова сегодня ночью?

Вечером я, как обычно, улегся пораньше и уставился в темноту, обдумывая свой план.

Ждал я долго и терпеливо. Ночное время для меня всегда пролетало быстро, но этой ночи, казалось, не будет конца. Ни шагов, ни звуков, тишина. Слышно только дыхание спящих.

И вот едва различимый шепот у моего уха:

— Витя, Витя!

Вскочить и кинуться к выходу? Но тогда нужно будет обежать длинный барак — и… ищи ветра в поле. Нет, у меня был наготове иной, более приемлемый план.

— Витя, Витя!

— Хр-р-р… Хр-р-р, — послышался в ответ мой громкий и протяжный храп. Я открыл глаза и заметил, как чья-то рука с яблоками просунулась сквозь щель в досках. Капкан не захлопнулся бы быстрее, чем это сделали мои пальцы. Пышущие жаром яблоки покатились в солому.

— Витя, отпусти.

Придвинувшись к щели, я различил в темноте неясный силуэт девушки.

— Витя, пожалуйста, отпусти меня! — умоляла она.

Прежде чем я выйду, она исчезнет.

— Нет, не отпущу. Скажи, как тебя зовут?

Девушка молчала.

— Назови свое имя, иначе продержу до рассвета.

— Вероника.

Среди девушек была только одна по имени Вероника. Все звали ее просто Вера. Однако ее полное имя казалось мне более мелодичным. На следующий день я беспрестанно следил за ней глазами, меня все более неудержимо влекло к ней.

И вот теперь, даже не простившись, я должен был расстаться с Вероникой? Никогда! И уже не обычное «тах, тах-тук, тах, тах-тук» выстукивают колеса, а отчетливо слышимое «Веро-ни-ка, Веро-ни-ка».

Кто-то зажег в вагоне коптилку. Ее мерцающий свет выхватил из темноты согнувшуюся фигуру матери, дремавшей на узле с вещами, отца, переставляющего наши пожитки, стараясь уложить их так, чтобы на них могли разместиться мои младшие сестры. Только бы он не посмотрел в мою сторону. Если отец что-нибудь заподозрит, то тут же схватит меня за шиворот и отбросит подальше от двери.

Теперь самое время. Сейчас! Внимание! Все должно произойти в одно мгновение. Отодвинуть дверь, прыгнуть по ходу поезда и немного в сторону, иначе воздушный поток затянет под колеса, руки вытянуть вперед, чтобы защитить при падении лицо.

О том, что в поезде тотчас же поднимется шум — неосторожный мальчишка вывалился из вагона, — что на ближайшей станции отец всех поднимет на ноги, чтобы разыскать сына, который, возможно, с переломанными ногами беспомощно лежит под откосом, — эти простые мысли пришли мне в голову гораздо позже.

— У меня почему-то разболелась голова, — раздался вдруг голос матери. — По-моему, здесь сквозит.

— Закрой дверь, Виктор! — приказывает отец таким тоном, что мои руки сразу же начинают дрожать. Рывком я пытаюсь отодвинуть дверь, но она подалась всего на несколько сантиметров. Наверное, заклинило ролики. Упираюсь ногами в косяк. Но тут руки отца ложатся на мои. Он считает, что мне одному не справиться. С глухим ударом дверь захлопывается.